Сейчас, когда события в Алжире, Ливии, Иране, Бахрейне и Йемене понемногу оттеснили Египет с первых мест в выпусках новостей и в лентах информагентств, начинаешь понимать, что вовсе неспроста слово «айгюптос» на языке древних греков обозначало не только страну фараонов, но также и «тайну», «загадку». Три тысячи лет прошло, а магия имени нет-нет, да и напоминает о себе. Вот как сейчас, после никем вразумительно не объяснённого ухода Хосни Мубарака.
Во-первых, странно выглядит сама эта внезапность решения покинуть свой пост египетского президента, три недели цепко державшегося за ускользающую власть. Решения уйти, принятого через несколько часов после того, как армия (в первый раз с начала массовых митингов!) официально одобрила объявленный Мубараком «компромисс» - формальное сохранение им должности до сентябрьских выборов с передачей основных полномочий незадолго перед тем назначенному вице-президенту – бывшему шефу разведки Омару Сулейману.
Во-вторых, почему преемником стал Высший совет вооруженных сил, а не специально для этого назначенный вице-президент Сулейман, пользующийся поддержкой стратегических союзников – Израиля и США? Такая «рокировка» непонятна, даже если спонтанность ухода Мубарака стала следствием обострения его болезни (в первые дни сообщалось, что экс-президент находится в очень тяжелом состоянии, чуть ли не в коме).
Наконец, в-третьих, если переход верховной власти к армейскому руководству всё-таки был изначально запланирован, то для чего была нужна совершенно необязательная процедура «потери лица» - то самое заявление армии в поддержку «компромисса Мубарака – Сулеймана»?
Вполне возможно, что эта «потеря» не имеет существенного значения сейчас, когда глава Высшего военного совета маршал Хусейн Тантауи, даже не прибегая к особо жёстким мерам насилия, расчищает от митингующих площадь Тахрир. (Как говориться, добрым словом и пистолетом можно добиться значительно большего, чем одним лишь добрым словом). Однако армия, тем не менее, все три недели воздерживалась от любого однозначного позиционирования, многократно заявляя о своём нейтралитете. Конечно, «нейтралитет» был неполный, явно намного более благожелательный по отношению к президенту, чем к восставшим. Но тогда тем более неясно, для чего нужно было нарушать этот формальный нейтралитет, объявленный именно для того, чтобы армейское командование сохраняло полную свободу политического манёвра? Нарушать, заявляя о поддержке окончательного «компромиссного» решения «раиса Мубарака» за несколько часов до его отставки.
Средиземноморская дуга нестабильности: Qui prodest?
Внятной и непротиворечивой версии, объясняющей эти несообразности, нет. Очевидно, тут элементарно не хватает информации, недостаёт каких-то фрагментов в большом пазле «Отставка Хосни Мубарака». И хотя недостача рано или поздно будет восполнена – к примеру, в очередных публикациях какого-нибудь WikiLeaks, но и тогда не будет уверенности в полноте и достоверности картины. Поскольку и сам пазл Мубарака является всего лишь частью масштабной панорамы революционной волны, поднимающейся по всему южному Средиземноморью и Ближнему Востоку – от Алжира до Ирана.
Поскольку в последние десятилетия весь этот регион удерживался в зоне стратегических интересов США, неудивительно появление множества теорий, сводящих революционные движения к политической активности единственной сверхдержавы. Такие теории выдвигают вполне лояльные Госдепу специалисты, вроде Ариэля Коэна – ведущего эксперта американского центра стратегических исследований Heritage Foundation («Фонд Наследие»). Что уж тогда говорить о профессиональных антиамериканистах, готовых во всём видеть «коварную руку Вашингтона», подобно герою детского мультика, при любых неприятностях вопившего - «Это проделки Фикса! Это проделки Фикса!»
Надо сказать, «американская» версия солидно обоснована выдержками из WikiLeaks, заранее называвшего даты начала революций, а также цитатами из публичных выступлений руководителей США – до президента Обамы включительно. Во всей этой аргументации не хватает одной-единственной детали: ответа на вопрос – «Зачем?» Каких дополнительных преимуществ – для себя, для своих союзников, или пусть даже для демократии во всём мире – Соединённые Штаты могут добиться, организовывая свержение магрибских и ближневосточных режимов, десятилетиями доказывавших свою безусловную лояльность? Тем более что последствия революционных потрясений легко просчитываются на прецедентах, составивших уже солидный список. Начиная с Ирана, на пример которого Ариэль Коэн ссылается во всех своих выступлениях.
После исламской революции, свергшей иранского шаха при поддержке администрацией тогдашнего президента США Джимми Картера, было ещё много не слишком удачных попыток демократизировать в этом регионе ряд авторитарных режимов: Алжир, Пакистан, Афганистан и др.
Афганский пример наглядно иллюстрирует, что можно считать внятной «задачей проекта». Поддержка Штатами в 80-е годы движения Талибан совершенно понятна в условиях Холодной войны и политики взаимного сдерживания с СССР. А дальнейшее течение афганского опыта показало, что «долгие» последствия даже тактически оправданных решений труднопредсказуемы. Сейчас США уже без малого десять лет ведут войну с теми же талибами, теряя людей и тратя миллиарды долларов (в бюджете 2011 года на операции в Ираке и Афганистане заложено 159 млрд., причём львиная доля приходится на Афганистан).
Поэтому вопрос – зачем Вашингтону взрывать стабильность в регионе стратегически исключительно важном, к тому же и без того проблемном? - ключевой.
К настоящему времени озвучено две версии ответа. Первая принадлежит известному идеологу Сергею Кургиняну, президенту международного общественного фонда «Экспериментальный творческий центр». По его мнению, с помощью каскада революций «формируется Юг, который надо повернуть от модерна, к контрмодернизации, к радикальной исламизации, которую хотят как раз осуществить те самые американцы, которые делают вид, что они враги всего этого». Нетрудно заметить, что Сергей Ервандович чрезвычайно экспрессивным описанием возможных последствий подменяет ответ на вопрос – «А зачем?», - становящийся ещё более актуальным после нарисованных им картин грядущего Апокалипсиса.
Вторую, куда более приземлённую версию озвучил «знаток» Анатолий Вассерман, который уже несколько лет числится политическим консультантом «Экспресс-газеты». Версия Вассермана сводится к следующему: «Если смена власти в Египте приведет – например, в знак солидарности с требованиями своих братьев-мусульман, устраивающих в Европе погромы, - к перекрытию Суэцкого канала, то европейцам придется ввозить нефть в обход Африки, что обойдется в десятки раз дороже и повлечет рост всех прочих цен… Дестабилизация обстановки тут же негативно скажется на котировках евро и европейских ценных бумаг… Зато доллар изрядно выиграет…» и т.д.
Одно в данном рассуждении хорошо – знаток знает, что через Суэц проходит громадный, предназначенный преимущественно для Европы, поток грузов (8-10% мировых грузоперевозок), в том числе, по данным Goldman Sachs, около 2,5% мировых нефтеперевозок (через Суэцкий канал и нефтепровод Суэц – Средиземноморье). И даже гипотетическая угроза судоходству на канале во время египетской революции взвинтила (не в «десятки раз», но заметно) нефтяные котировки. Но есть нюансы. Во-первых, потери от не-эксплуатации канала ударят по Египту несопоставимо сильнее и гораздо скорей, чем по ЕС, евро и европейским ценным бумагам. В Каире это прекрасно сознают. Поэтому даже когда (во время той же революции) бастовали работники администрации Суэцкого канала, особо подчёркивалось, что сам канал работает, как часы.
Во-вторых, и это главное – в случае серьёзных проблем с поставками энергоносителей через Суэц возрастёт (и действительно – в разы) зависимость Европы от поставок из России, что, в свою очередь, сделает европейцев ещё более снисходительными к российским геополитическим экспериментам на постсоветском пространстве. Времена сейчас, слава Богу, не «холодновоенные», но всё равно такое развитие событий вряд ли найдёт понимание вашингтонских стратегов.
О «Братьях-мусульманах» замолвите слово
Отдельно необходимо говорить о «Братьях-мусульманах» - не о фигуре речи, а о конкретном политическом движении, набирающем силу в Египте. Французский политолог Жиль Кепель, специалист по исламу и арабскому миру, написавший о «братьях» целую книгу, комментируя нынешние революционные события, утверждает, что движение постепенно цивилизуется, и он успокаивает: «Их язык, их традиционная исламская терминология больше не появляются. В заявлениях “Братьев-мусульман” идет речь о народной, демократической революции… Создается впечатление, что они всеми силами стараются не отстать от происходящего в египетском обществе».
Жиль Кепель считает, что сегодняшний «ориентир» для «Братьев-мусульман» – это «турецкая Партия справедливости и развития. Ей удалось прийти к власти и удержаться, однако в процессе ей пришлось сменить традиционный язык на демократическую терминологию».
То, что политолог ссылается на Турцию, – неслучайно. Однако если называть вещи своими именами, то Турция – это пример не успешный, а «не неудачный». Во всяком случае, пока. И это – при мощнейшей традиции светской государственности, заложенной почти сто лет назад Кемаль-пашой Ататюрком, и при всё ещё очень сильном, если не доминирующем политическом влиянии армии. И при всём при этом каждый шаг Турецкой Республики по пути расширения демократических свобод чуть ли не автоматически укрепляет влияние исламского духовенства и религиозных политиков.
Таким образом, даже с поправкой на «не неудачный» пример Турции, трудно оспорить вывод президента Института Ближнего Востока Евгения Сатановского: «В конечном счете, любое демократическое, парламентское движение, любое требование справедливости от Марокко до Пакистана всегда приводит к власти мрачного бородатого мужчину в чалме и с автоматом Калашникова».
Высокая вероятность именно такого развития революционного сюжета, естественно, тревожит соседей взрывоопасного региона. На одном из первых посвященных кризису круглых столов кто-то из экспертов, подводя итоги обсуждения, резюмировал: эта революция (речь шла ещё только о Тунисе) не была нужна никому. Правда, сообразив, что такой вывод прозвучал несколько цинично после разговоров о чудовищной коррупции режима Бен Али, немного подумал и уточнил, - никому, кроме самого народа Туниса.
«Черный лебедь» Магриба
Взрыв общественного возмущения в Тунисе, стремительно переросший в революцию, оказался неожиданным для подавляющего большинства экспертного сообщества по одной простой причине. Стоит только вспомнить, что последние два века прошли в условиях непрекращавшейся «большой игры», противостояния военно-политических блоков, идеологических и психологических войн и т.д. И век XIX, и, особенно, век XX стали эпохой доминирования идеологий.
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идет за них на бой.
Попробовал бы Гете написать - «лишь тот достоин колбасы и хлеба…» - его бы не поняли и не приняли бы в классики. Правда, Брехт в юности провозглашал: «Сначала – хлеб, а нравственность – потом», - но это был откровенный эпатаж, также вполне идеологический.
И вот как-то забылось, что до самого недавнего времени мятежи, бунты и восстания имели в своей основе именно социальный протест, лишь иногда кое-как подкрашенный наскоро родившимися лозунгами.
Не то чтобы в «идеологическую эпоху» таких выступлений не было. Были, конечно. По американским данным, лишь в 2007-2009 гг. в мире произошло более 60 голодных бунтов. Но, во-первых, по целому ряду причин в т.н. цивилизованных странах такие бунты стали происходить реже. Во-вторых, именно в силу своей стихийной природы они не могли противостоять подавляющей силе государства. И, в том числе и поэтому, - в-третьих, - до тунисских событий подобные восстания не попадали под столь пристальное и столь оперативное (в on-line режиме) внимание СМИ и экспертов.
Таким образом, революция в Тунисе стала типичным «чёрным лебедем» - самой впечатляющей после финансового кризиса 2008-2009 годов иллюстрацией одноименной теории Нассима Николаса Талеба о труднопрогнозируемых событиях, радикально меняющих общий ход вещей. Один из ключевых критериев «чёрного лебедя» - то, что ретроспективно это событие имеет вполне рациональное объяснение, как если было ожидаемым. Критерий вполне применимый и к Тунису, и к Египту.
Какие основные политические характеристики отличают государства этого региона? Прежде всего, всё это – разнообразно поименованные автократии – от формальных монархий Омана и Бахрейна – и до Алжирской Народной Демократической Республики и Социалистической Народной Ливийской Арабской Джамахирии. Во-вторых, управляющие автократы не сменялись там по нескольку десятков лет. Практически по Марку Твену из «Дневника Мафусаила»: «Они редко умирают, и никогда не подают в отставку». В-третьих, во всех странах региона происходит постоянный устойчивый прирост населения, значительно превышающий экономический рост даже там, где рост экономики действительно был (в частности, в Египте). Наконец, в-четвёртых, - регион отличается не только географической близостью к благополучной Европе, но также и предметным ознакомлением с европейскими социальными стандартами. Особенно в странах с развитой инфраструктурой туризма, где (как в Тунисе и в Египте) эти стандарты «точечно» внедрялись буквально посреди местного населения – в виде гостиниц и прочих подобных заведений.
Как следствие – постоянный выброс на рынок труда молодёжи – с каждым годом всё более «продвинутой», а зачастую ещё и образованной (как в Тунисе) – при предельном замедлении всех социальных лифтов, практически неизбежном, если властная верхушка так долго остаётся неизменной. Просто потому, что, если вождь «мирно» (не как большой любитель тотальных кадровых «ротаций» товарищ Сталин) правит 20-30 лет, то стремительно окостеневает сверху донизу и весь привычный для вождя управленческий аппарат. А следовательно, перспектив карьерного роста лишаются обитатели всех нижеследующих ступеней административно-бюрократической лестницы – до «подвала» включительно.
Так малоперспективно выглядит картина «при прочих равных условиях». А реальные условия намного хуже. Поскольку многократно помянутая чудовищная коррупция не только раздражает сама по себе, но берёт под свой жесточайший контроль все сколько-нибудь доходные отрасли. Георгий Мирский, один из самых серьёзных исследователей политических проблем развивающихся стран, категорически утверждает, что в том же Египте армия (точнее, генеральская верхушка) является «главным предпринимателем»: «У них предприятия, они и бензином торгуют, они отели содержат на побережье и лицензии получают на разные промышленные производства, строительство и т.д.».
А это означает, что неизбежная, как сказано, «заморозка» карьерных и социальных лифтов не ограничивается бюрократическим и армейским аппаратом, но охватывает уже практически все сферы бизнеса и общественной жизни. И наименьшие шансы получить работу в таком раскладе у всё той же молодёжи – а её с каждым годом становилось всё больше, и у каждого отдельного молодого человека шансов остаётся всё меньше. Намного меньше, чем в СССР, где во времена «застоя» бытовала шутка: нашёл своё место в жизни – жди, когда оно освободится.
Вышеперечисленные проблемы – это лишь общий фон, «исходные данные». Потому что затем усугубились и они. Грянул финансовый кризис, а с лета прошлого года стремительно выросли (во всём мире, сейчас эту проблему поднимает ООН) цены на продовольствие.
Кого-то удивляет, что в таких условиях какие-то «слитые» WikiLeaks дипломаты докладывали о возможных со дня на день социальных потрясениях? Не хватало только спички – и она не могла не появиться. Когда система напряжена до крайности, взрыв может произойти от чего угодно. От трёхдневных перебоев с хлебом, как в Петрограде в феврале 1917 года. Или как в Париже 1789 года – от донельзя пошлого (и, скорей всего, выдуманного) замечания ненавистной «Австриячки»: «У них нет хлеба? Так пусть едят пирожные». Или как в январе в Тунисе – от самосожжения обобранного полицейскими 26-летнего Мухаммеда Буазизи, обладателя ВУЗовского диплома, вынужденного перебиваться лоточной торговлей овощами и фруктами.
Добавьте к этому Twitter и Facebook, а также почти поголовную мобильную телефонизацию (что означает сведение времени информационных коммуникаций практически к нулю), - и возмущение, не успев остыть, накладывается на накопившееся раздражение сотен тысяч давно и безнадёжно безработных молодых людей, которым совершенно нечего терять, даже цепей. И всё. Поплыл «чёрный лебедь», ломая двадцати-тридцатилетнюю «стабильность» и радикально меняя казавшийся незыблемым ход событий…
***
Последствия, по крайней мере, ближайшие, просчитывались автоматически. Абсолютно все эксперты, по горячим следам говорившие и писавшие о тунисских событиях, в один голос прогнозировали две вещи. Во-первых, что по всему региону теперь покатится волна восстаний. Потому что ситуация по ключевым характеристикам в большинстве стран аналогична. И потому, что «накопилось», и – вдруг да получится, терять-то всё равно нечего.
Во-вторых, все были уверены, что первым в «очереди на революцию» будет именно Египет. Потому что и социально-экономический, и политический, и религиозно-идеологический расклад там наиболее близок тунисскому. Правда, предсказать, чем закончится неизбежное египетское восстание, не брался никто.
Теперь, когда трёхнедельное противостояние в Каире закончилось загадочной отставкой «раиса Мубарака», регион оказался в зоне нормальной многовариантности и неопределённости. Как будут развиваться революционные события в Бахрейне, Йемене, Алжире и Ливии, какие ещё государства охватит лихорадка перемен – рассчитать невозможно. В каждом конкретном случае влиять на ход событий будет слишком много факторов – от наличия и размеров нефтедолларовой «подушки безопасности» и до крепости религиозных уз и родоплеменных связей.
Впрочем, один фактор – общий для всех, включая новое руководство Египта – уже определился. А именно – знание всеми заинтересованными участниками того, что произошло в Тунисе и в Египте, и учёт обоих этих моделей. Уходить, по крайней мере, добровольно и сразу, уступая своё место «мрачным бородатым мужчинам в чалмах и с автоматами Калашникова» - явно не собирается никто. Поэтому на «дне гнева» в Алжире полиции было чуть ли не в 10 раз больше, чем митингующих. А в Бахрейне палаточный городок без лишнего шума снесли в первую же ночь. (Время, надо полагать, было выбрано, чтобы не светиться на телекамеры и не смущать демократические чувства Европы и Штатов). Похоже, что такой modus operandi будет воспринят с пониманием, пусть и не демонстрируемым публично.
...В первых числах февраля были обнародованы результаты международного опроса Global Barometer on Hope and Despair («Глобальный барометр надежды и отчаяния»), проведённого Gallup International в конце прошлого года в более чем 50 странах мира. Исследователей интересовало, как соотносятся в разных государствах уровень доходов населения с уровнем его социального оптимизма. У граждан Египта (в Тунисе опрос не проводился) показатели оптимизма оказались практически на самом низком уровне.
Думаю, эта информация должна быть интересна и тем, кто пытается некритично отождествить положение дел в Украине с прошедшими революцию странами Магриба, так и тем, кто тешит себя иллюзией, что никакого сходства нет и быть не может.
Потому что по обоим названным критериям показатели нашей страны практически идентичны египетским.
