В начале мая Ангела Меркель все же собирается в Москву, а Дональду Трампу так или иначе придется встречаться с Путиным на встречах G20 или (что менее вероятно с оглядкой на текущую внешнюю политику Белого дома) в ООН. В связи с чем представляется любопытным, сохранилось ли некоторое пространство общих интересов для переговоров как таковых.
Ведь, с одной стороны, в округе Колумбия продолжает развиваться «русский скандал», а с другой — избиратель Меркель, несмотря на то, что это понятие весьма растяжимое, все же привыкает воспринимать именно ее в качестве «лидера свободного мира» и излишнего любезничания с Путиным тоже не поймет.
Кроме того, политика санкций вовсе не сдвигается в своем масштабе и наполнении в удобную для Москвы сторону, и даже еще так недавно любимый российской верхушкой Дональд Трамп никак не воспрепятствовал расширению санкционного списка. Более того, предпринял новые шаги к его расширению. И одним ударом изменил баланс сил в Сирии, где авантюра «выгорала» у Путина лучше, чем где-либо.
Не оправдались и надежды Кремля на «расшатывание» внешне менее устойчивой Европы. О чем же, в таком случае, может пойти речь в ходе встреч, которых избежать довольно трудно?
Во-первых, несмотря на подспудные (иногда вырывающиеся на поверхность) американо-германские противоречия в сфере НАТО, эти две (пусть и в разной плоскости -- военной в целом и экономической на Европейском континенте) самые влиятельные державы альянса должны как-то синхронизировать свою российскую политику. И донести ее до «объекта» в более или менее публичной форме.
Ведь, скажем так, на уровне ядерных держав консультации между генеральными штабами армий США и РФ возобновились (в частности, об этом свидетельствует соответствующая встреча в Баку). Определенное американо-российское сотрудничество, к примеру, о разделе сирийского неба, имеет место и на Ближнем Востоке. Хотя после удара по Шайрату с обеих сторон были попытки прервать эту линию сосуществования. В то же время встречи на уровне НАТО--Россия (кстати, если бы РФ хоть во что-то ставила своих союзников, то хотя бы попыталась перевести такую военно-дипломатическую деятельность в формат НАТО--ОВКБ) по известным причинам практически заморожены. Однако при этом наращивание сил у границ стран НАТО постепенно происходит с обеих сторон. И, как бы то ни было, «тревожный телефон» в таких обстоятельствах необходим.
Судя по всему, Москва постарается мягко сменить галс от размахивания ядерной дубинкой (хотя бы потому, что оно малоэффективно) к генерированию угроз гибридного характера как на непосредственном пограничье НАТО, так и в странах, на которые альянс проецирует свой стратегический потенциал. А это (с севера на юг) — Швеция, Финляндия, Беларусь (член ОДКБ), Украина, Молдова, Азербайджан, Грузия, Армения, Иран (где началась президентская кампания) и Туркменистан.
Как говорится, если какие-то из этих стран и выпадают из глобального новостного потока (речь, ясное дело, не об Украине, против которой продолжает осуществляться гибридная российская агрессия), то это не значит, что там ничего не происходит. Та же Финляндия, например, недавно создала эффективный государственный инструментарий противостояния российской пропаганде, а в Грузии имела место локальная попытка хаотизации в Батуми, и куда ведут ее корни, доподлинно неизвестно.
Европа, к сожалению, вновь превратилась в театр военных действий (пусть и в значительной степени — неклассического типа), и об этом не следует забывать напоминать в контексте встреч с Путиным, как бы он и его представители ни воротили нос от собственных преступных действий.
Во-вторых, неизбежной темой двусторонних рандеву будет сирийская ситуация, представляющая собой, подобно Минским соглашениям, очередной кровоточащий и деградирующий тупик. Ракетный удар впечатлил, но Вашингтон не намерен увеличивать имеющийся сухопутный контингент, по крайней мере на словах. В то время как Россия отослала в Сирию очередной «чеченский» батальон.
Германию, само собой, больше интересует гуманитарная и миграционная сторона вопроса. Дело не только в повестке дня общенациональных выборов в сентябре, но и во все больших электоральных достижениях популистов в Болгарии (то грозящих перекрыть границу с Турцией, то, наоборот, открыть этот маршрут для беженцев), а также в непредсказуемом поведении окончательно впавшего в вождизм Реджепа Тайипа Эрдогана. Турция, в любом случае, является сегодня «подзаголовком» любой ближневосточной и вообще глобальной политической темы для обсуждения на уровне, как минимум, ядерных держав. Ведь она не только оказалась способной, пусть и от противного, влиять на избирательные кампании в Западной Европе (пример — Нидерланды), но и деятельно показывает, что превратилась в фактор силы в Турции, да еще и вербально заигрывает с ШОС. Как бы самоубийственно это ни было, после победы «османистов» Эрдогана на конституционном референдуме Анкара может и ограничить свое участие в альянсе, да и в целом «окуклиться». Россия от подобной эволюции выиграет мало (разве что рост внешних военно-политических обязательств в той же Сирии, не говоря уже о некоторых планах Москвы на Ливию), а вот Запад может полностью утратить контроль за происходящим.
Особенно в свете заявлений курдов Рожавы о претензиях на пока что контролируемую ИГИЛ Ракку и возможного обострения курдского вопроса как последствия турецкого референдума.
Иран и ирано-израильские отношения, как несложно догадаться, — еще один параграф в нагрузку к турецкому и курдскому измерениям сирийской проблемы. Хотя бы потому, что при Мэттисе американское присутствие в Сирии и Ираке стало более заметным и эффективным, в то время как у Израиля своя игра. А масштаб иранской проблемы-римэйка пока не ясен, европейские союзники НАТО явно против возвращения к старому циклу. Точно такими же противоречивыми являются и ирано-российские отношения.
Наконец, в-третьих, это, конечно, многострадальный Минск-2, но, скорее всего, без отрыва от вопроса отмывания денег российскими компаниями и иной их специфической деятельности в пределах Запада.
Дело в том, что информационная артподготовка такого поворота проблемы «позиционирования» в Восточной Европе уже началась: это и судебные решения по «Роснефти» и «Газпрому», и распространения конспирологической (пока) теории о $200 миллиардах Путина и их роли в стабильности глобальных финансовых рынков. Как не так давно с Панамагейтом, эта история вброшена в информационную воронку неспроста. И затронуты ею интересы Германии и США в разной степени.
Из корейского вопроса Россию эффективно исключили США и Китай.
Переговоры на высшем уровне — предпоследний способ найти «укорот» на геополитические претензии Кремля, поскольку последний аргумент — это нефтегазовое эмбарго. Так что, невзирая на нелицеприятность и «понижающий» выбор формата, и Ангеле Меркель, и Дональду Трампу есть о чем пообщаться с Путиным. Возможно, ради его же блага.
