Когда Владимир Путин выступает в ООН — он мечтает о том, чтобы снова повторить 1939. Тот самый 39-й, в котором Украина — не Чехословакия, а Финляндия.
И это то самое ощущение, когда ты описал все происходящее девять месяцев назад:
«Российская делегация покидает ПАСЕ точно так же, как в декабре 39-го советская уходила из Лиги наций. Ее оттуда исключили — за нападение на Финляндию. А потом ИГИЛ решит устроить Западу судный день — за карикатуры, миниюбки и рок-н-ролл. И Россия первые пару лет будет самозабвенно на все лады рифмовать «Шарли Эбдо», которые сами виноваты. Мол, если ваши посольства жгут, корабли топят, а самолеты сбивают — то только от недостатка духовности. Вот у нас — духовность, что надо.
А потом в один прекрасный день окажется, что дело не в духовности. И что ИГИЛ дотянулся до Центральной Азии. И до южного подбрюшья. И до Северного Кавказа. И что воевать теперь надо не с украинцами, которые окопались вдоль своей «линии Порошенко», и не Карелию-Новороссию обустраивать, а с теми самыми традиционными ребятами, у которых свои собственные духовные скрепы на экспорт.
И почешут тогда мировые лидеры в затылках, выбирая между ИГИЛ и Россией, плюнут и выберут Россию. Мол, против Гитлера — хоть с дьяволом.
Дадут Москве полуторки с кредитами и лендлизы с патронами, чтобы не допустить повального распространения на одной восьмой части суши флешмоба с отрезанием голов. Потому что враг нашего врага — наш, как бы, друг. В конце концов, из двух бед выбирают то, что поадекватнее.
И снова герои, и снова коллаборационисты. И пьют за победу — ту, которая «наша». И день тот самый приближают как могут — скопом. И пуля — дура, а боеголовка — молодец. И вот тебе новый Тегеран. А вот — Ялта. А где-то там на горизонте — Потсдам, если дотянем. Но ведь дотянем, сдюжим.
Сдюжили. ИГИЛ повержен. Его хором победили и хором отпраздновали. Правда, капитуляций снова было несколько, потому что дело это обстоятельное и нельзя, чтобы ее какой-нибудь генерал подписывал — только маршал. Со второй попытки подписали. Праздник учредили. Музеи открыли. Памятники поставили.
Михалков снимает фильм об авиадивизии «Бишкек-Торжок». Вручает себе «Золотого орла» и отправляется в Канны. Егор Холмогоров пишет стих «Убей исламиста», а Мединский пишет статью-отповедь «Товарищ Холмогоров не прав!». В Багдаде ставят церетеллевского «Алешу» — втрое больше оригинала.
Контурные карты Ближнего Востока снова перелицовывают. Только уже не политические, а корпоративные — мы же современные люди, в конце концов. Тост «за русский народ», песни по радио, в школах учим арабский и фарси. Медали — «за взятие Алеппо» и «за освобождение Мосула». Переучреждаем ООН, в число стран-основателей вводим Татарстан и Башкортостан — как наиболее пострадавшие от агрессора республики. Репарации решено брать углеводородами.
А потом внезапно экс-президент США Джон Маккейн едет в Вестминстерский колледж в Миссури и произносит там речь. И говорит о полицейских государствах и сферах влияния. О том, что Москва уважает только силу, и что надо быть сильными. Что он не понимает, где границы экспансии, и что надо быть готовым ко всему. И чтобы не повторяться, речь назовут Вестминстерской.
Потом эту речь с купюрами напечатает газета «Известия».
Тимченко выиграет тендер на строительство Ближневосточной стены.
Россия снова закроется и сядет в окоп.
Такие вот себе исторические аналогии."
P.S. У Финляндии (которая Украина) в описанном сценарии все будет хорошо, но это не имеет никакого значения, потому что в реальной жизни все будет совсем иначе.
