«Сто...». «Двести...». «Терц...». Игроки переглянулись.
— Вы, Франц Иванович, второго дня уже объявляли терц с семеркой и девяткой. С вас еще прошлый долг не списан. Решили мне опять законную сотню перебить?..
— Не волнуйтесь, Петр Николаевич, за мною не станет. Вы мне с шестнадцатого года двадцать рубликов позабыли. Помните, под Перемышлем?..
— Не ссорьтесь, господа, — третий игрок взял прикупную карту, — все мы кому-то должны. Давайте продолжим...
— Я — пас...
Полковник царской армии Петр Михайлович Мюллер и прапорщик Франц Иванович Лоран собрались на квартире своего давнего приятеля — подполковника артиллерии Петра Николаевича Дудникова поиграть в старый добрый белот.
1938 год. Место действия: город Николаев, улица Херсонская, бывший особняк братьев Донских. Особняк давно уже не особняк, а муравейник, поделенный на крошечные коммуналки и заселенный различным служилым и рабочим людом. Полковник Мюллер уже не полковник, а машинист ацетиленовой установки на заводе им. Марти. Прапорщик Лоран служит старшим учетчиком кооператива «Незаможник». Подполковник артиллерии Дудников превратился в механика автогаража при «Горснабсбыте» (прообраз городского управления торговли).
Друзья не успеют доиграть эту партию. Бывших херсонских помещиков арестуют чекисты и через два месяца отправят на десять лет в лагеря. Полковнику Мюллеру и прапорщику Лорану впоследствии изменят приговор и по распоряжению трибунала расстреляют, а вот артиллерийский офицер Петр Николаевич Дудников выживет.
В 1956-м он вернется из «Карлага» и поселится у своей сестры в Питере. Будет работать по специальности — главным механиком артдивизиона. Затем выйдет на пенсию и напишет воспоминания — «Поcледние дворяне». Опубликует их в журнале «Сибирские огни» в 1987-м. Умрет через год, достигнув возраста 98 (!) лет.
Мемуары артиллерийского подполковника Дудникова — субъективный источник для краеведов. Здесь много говорится о предвоенном Николаеве, об атмосфере доносительства, вечного ожидания ареста и о судебных процессах над врагами: троцкистами, украинскими националистами, шпионами и т. д.
С точки зрения поверхностной критики, «Последние дворяне» — слабая литература. Здесь нет такого эмоционального накала, как в «Детях Арбата» Анатолия Рыбакова, зато поставлен вопрос: почему во время разгара ежовских и бериевских репрессий тысячи бывших дворян, крупных землевладельцев и царских офицеров сумели спокойно прожить почти до самой войны.
Можно было бы усомниться в правдивости старого царского офицера, но... в 2005 году редакторы пятитомника «Реабилитированы историей. Николаевская область» опубликовали архивный документ — список херсонских помещиков, которые были выселены в 1930-м из своих усадеб по решению гражданского (?) суда. Здесь есть фамилии наших игроков в белот. Это полковник Петр Михайлович Мюллер, прапорщик Франц Иванович Лоран и подполковник артиллерии Петр Николаевич Дудников. (Фотография списка прилагается).
Почему они благополучно дожили аж до 1938 года? Почему дворян не трогали тогда, когда уже пустили «под нож» всех старых большевиков-ленинцев, героев гражданской войны, безвинных учителей украинского языка и прочих врагов народа? Зачем их терпели и «не замечали» в новой стране?
Мемуары подполковника Дудникова «Последние дворяне» отвечают на эти непростые вопросы.
Добрый барин
Петр Николаевич Дудников родился 9 июня 1890 года в семье крупных землевладельцев на хуторе Чайковка, Врадиевской волости Ананьевского уезда Херсонской губернии. Его отец — Николай Петрович Дудников, интендант 133-го Симферопольского пехотного полка — вышел в 1883 году в чистую отставку и... удачно женился. Приданое невесты исчислялось 5 234 десятинами пахотной земли и помещичьим домом на хуторе близ села Краснополье.
«... У матери в поместье никогда не было крепостных и дворовых. Все пришлые получали землю в удобную аренду и давались средства на первичное вспомоществование. — Пишет в мемуарах Петр Дудников. — Отец сам вел хозяйство, не привлекая управляющих из евреев и немцев, как тогда было принято. Он нанимал агрономов, выписывал из-за границы породистых быков, коров и овец... Впоследствии построил дом для сельской школы и положил жалованье учителю — студенту из семинаристов...».
Детская биография будущего артиллериста типична для дворянского сословия. В семь лет его отправили на учебу в николаевскую гимназию, а через пять лет перевели в младший класс Константиновского артиллерийского училища, находящегося в Санкт-Петербурге. В 1908-м Петр Дудников был выпущен по первому разряду и в звании подпоручика определен в 16-ю конно-артиллерийскую батарею.
О своей службе мемуарист сообщает очень скупо. Серые будни, летние лагеря и учебные стрельбы. Подпоручик тяготится армейской жизнью, у него не складываются отношения с начальством. В 1910 году умирает его отец, и офицер под этим предлогом уходит в отставку.
Дудников приезжает в родное имение Чайковку, начинает активно заниматься хозяйством. Выкапывает пруды для рыбы, разбивает виноградники и плодовые сады. Крестьяне-арендаторы работают у него, получают устойчивую зарплату. В 1911 году он добивается преобразования сельской школы в двухклассное народное училище, которое содержит за счет доходов с имения, а в 1912-м строит здание фельдшерского пункта и покупает необходимые медицинские инструменты. Теперь селянам не нужно ездить в волостную больницу за первой помощью.
Когда крестьяне окрестных сел Врадиевского повита (уезда) коллективно выступили против непомерной арендной платы, навязываемой управляющими помещичьих экономий, жители Чайковки не пустили бунтовщиков грабить барский дом. Всех зачинщиков несостоявшегося погрома связали и передали полиции. Люди платили добром за добро.
С началом Первой мировой войны отставной подпоручик артиллерии Петр Дудников добровольцем записывается в действующую армию. У него нет семьи и хозяйство оставить некому. Управляющего имением, по примеру отца, нанимать не хочет. Барин собирает общинный сход и договаривается с крестьянами о «временном безвозмездном пользовании своими угодьями, садами и покосами». Селяне назначают от общества «череду присматривать за домом и лошадьми», обязуются «держать порядок на прудах и мельницах», «оплачивать из доходов пользования школу и фельдшера».
Если верить мемуарам Дудникова, то в своем поступке он не был одинок. Многие офицеры-добровольцы оставляли имения в пользование крестьянским общинам. Это была гражданская позиция части русского дворянства. Помещики, уходя на фронт, пытались облегчить жизнь сельских обществ, которые утрачивали лучших работников из-за всеобщей мобилизации.
Случайно выживший
Подпоручику Дудникову с первых дней войны крупно не повезло. Вместе с корпусом генерала Самсонова он оказался в жестокой мясорубке в Восточной Пруссии. Был ранен и попал в немецкий плен. Через полгода бежал, затем воевал под Перемышлем и вновь был ранен. Последнее ранение артиллерист (уже подполковник) получил в сентябре 1917-го. Его отправили в Очаков командовать учебной батареей.
Однако к месту новой службы Петр Дудников не доехал. В дороге его настиг тиф, и он слег в Одесском госпитале. Две недели высокой температуры и бреда. Ослабленный ранениями офицер должен был умереть. Доктора не верили в благополучный исход, но больной очнулся и запросился к себе на родину в Чайковку.
Здесь случился второй рецедив болезни. От таких осложнений в начале века, когда не было антибиотиков, наступала неизбежная смерть, однако двадцатисемилетнему артиллеристу повезло, его за три года выходила сельская знахарка.
Всю гражданскую войну офицер провалялся в постели. Крестьяне спрятали и не стали выдавать своего барина махновцам, петлюровцам и красным. Вместе со всеми селянами Дудников пережил продразверстку военного коммунизма и голод 1921-го. Затем комбедовцы конфисковали помещичье хозяйство и дом. Бывшего помещика отселили на дальнюю мельницу, где он благополучно молол зерно, аж до 1930 года.
17 мая этого года Петр Николаевич Дудников и еще девять человек из бывших помещиков-землевладельцев, по решению Одесского окружного суда были выселены с населенных пунктов за пределы своих административных территорий. Эти люди не эмигрировали с Белой армией, не участвовали в военных действиях против советской власти. Они хотели адаптироваться к условиям нового режима и быть полезными своей Родине, но... не получилось.
Петр Дудников, Петр Мюллер, Франц Лоран переехали в Николаев и устроились работать в городские учреждения. Они продолжали дружить и встречаться по-соседски за картами, как в старые добрые времена.
Стратегический запас классового антагонизма
О существовании города в 30-е годы у Юрия Крючкова в «Истории Николаева» сказано очень скупо: «О периоде 1929-1941 гг. в истории Николаева трудно написать что-либо радостное и приятное... Введение драконовских порядков на фабриках и заводах; всеобщая подозрительность и поиски врагов среди своего народа, приведшие к массовым репрессиям 1936-1939 гг. В общем, это была особая форма продолжавшегося „красного террора“, замаскированного социалистической пропагандой...».
Петр Николаевич Дудников более подробно описывает бытовую атмосферу жизни николаевцев: «... Призрак доносительства витает повсюду. Звериная борьба за жилплощадь в нашем доме уже отмечена первыми потерями. Рафаил Сулема — отец четверых детей и контролер соседнего завода („Плуг и молот“ — авт.) недавно прибавил к своей квартире еще комнату, где проживал тихий часовщик Эдуард Вальков. Эдик исчез однажды, не пришел домой с работы. Спрашивать кого-то о нем страшно. Через неделю Сулема уже показывал всем ордер на расширение... На втором этаже „расширились“ за счет своих соседей Глузман, Ворожейкин и Сердюков... Кто расширяется, тот и доносит...».
Автомеханик Дудников наблюдает, как «тасуется» руководство Николаевского «Горснабсбыта». Вчерашние директора и парторги — организаторы митингов против троцкистов, промсаботажников и националистов — сами в одночасье становились врагами народа.
Бывший помещик на старости лет рассуждает: «Советская власть провозгласила борьбу за всеобщую грамотность. Зачем? — Да затем, чтобы научить вчерашних безграмотных крестьян карябать доносы на грамотных людей. Умеющий писать еще не может считаться грамотным, если его умение не освящено нравственностью... Это в средневековье можно было кричать „Слово и дело!“, а теперь нет, изволь это слово написать на бумаге и дело сразу появится... У Мюллера на заводе (им. Марти — авт.) отбраковщик из недавних крестьян написал доносы на двух токарей, которые возмущались коммунистической субботой. И что? — Нет теперь в цеху токарей, некому работать...».
В мемуарах Дудникова трое друзей, собираясь за картами, говорят в основном об арестах. Бывшие дворяне не понимают логики происходящего. Врагами народа объявляются вчерашние красноармейцы, совслужащие, простые рабочие и директора заводов. «...Не могут быть в одной тайной организации и директор, и фельдшер, и уборщица. И вообще, может ли чернорабочий быть резидентом британской разведки? Какая польза от его компетенции?..».
Бывшие дворяне удивлялись, почему в Николаеве до сих «на воле гуляют» действительный статский советник Макаров, жандармский ротмистр Чернаков и присяжный поверенный Кальпес. Дудников добавляет: «... Ни к кому из нас пока не возникло претензий. Лоран и Мюллер рассказывают, что про их прошлое дворянство известно всем, но считается, что они давно уже перековались...».
Помещики-землевладельцы целых шесть лет (!) собирались по выходным на квартире играть в карты. Шесть лет никто их не трогал. Бывшие офицеры участвовали в митингах, субботниках и ходили на праздничные демонстрации. Они активно социализовывались в новой стране. По какой причине их не арестовывали?
Под занавес жизни Петр Дудников прочел книжку В. П. Попова «Государственный террор в советской России, 1923–1953 гг.», где нашел для себя ответ на этот вопрос.
В 1935-м году народный комиссар внутренних дел Генрих Ягода доложил лично Сталину итоги двухлетней операции по выявлению бывших представителей дворянского сословия, которые успешно интегрировались в советское общество и не были замечены в контрреволюционной деятельности. На шестой части суши таких набралось 9 045 граждан обоего пола. На территории Николаевской области к 1935 году проживало 111 дворян, на землях современной Херсонской и Одесской областей 98 и 141 соответственно.
Ягода предложил изолировать «потенциальных контрреволюционеров» в лагерях и особых поселенческих зонах. По свидетельству Александра Поскребышева, Сталин подумал и... ответил: «Настоящих врагов нужно беречь, как стратегический запас. Если у партии не будет настоящих врагов, она размякнет и перестанет быть боеспособным авангардом народа. Мы должны рачительно и по-хозяйски обращаться с нашими врагами...».
Сталинское «рачительно» и «по-хозяйски» говорит о том, что в 1935-м еще никто не отменял основную идею преамбулы советской конституции, где четко был сформулирован тезис: «С развитием социалистических общественных отношений будет возрастать антагонизм и сопротивление свергнутых классов».
Диктатор хотел держать все население «в тонусе». Последние представители российского дворянства в СССР долгое время оставались «стратегическим запасом», который был необходим для организации новых политических процессов и устранения реальных конкурентов власти.
Однако перед Второй мировой войной все приграничные округа «зачистили» от нежелательных элементов. Легальных («паспортных») дворян репрессировали. Оставшиеся скрывали свое происхождение, прятали семейные реликвии и жгли дореволюционные фотографии. Автор текста двух гимнов Советского Союза — столбовой дворянин Сергей Михалков, в 1940 году публично открестился от своих предков, назвав их «однофамильцами». Жена Михаила Булгакова Елена Шиловская, урожденная Нюренберг, в анкетной графе «происхождение» всегда писала: «Из мещан». Никто не хотел собою пополнять «стратегический запас» классового антагонизма.
Сколько сегодня живет в Николаевской области реальных потомков дворян? — Никто не знает. Древняя элита России частью разъехалась по миру, частью была физически уничтожена большевиками. Для старшего поколения они до сих пор остаются последними живыми дворянами.
