10 декабря в украинский прокат вышла трехчасовая черно-белая арт-драма «Раскрашенная птица», снятая в копродукции Чехии, Словакии и Украины на межславянском языке. Эту военную, или правильнее сказать околовоенную жесткую эстетскую сказку для взрослых смотреть не просто дискомфортно, но невыносимо. Но если собраться с силами и выдержать до конца, картина оставляет поистине неизгладимое впечатление, что называется, на всю оставшуюся жизнь. И хотя на повторный просмотр можно решиться разве что под дулом пистолета, один раз «Раскрашенную птицу» должен мужественно вытерпеть каждый уважающий себя киноман и ценитель артхауса. По случаю проката публикуем ТОП-5 самых тяжелых для просмотра, но знаковых фильмов о войне, которые никто, даже самый отъявленный мазохист, не станет смотреть дважды.
Раскрашенная птица (2019, режиссер Вацлав Маргоул)
Вторая мировая, геноцид евреев. Родители, чтобы уберечь маленького сына от нацистов, отправляют его к тетке в деревню. Однако та вскоре умирает, и мальчик остается совсем один. Ребенок скитается от дома к дому, от одних людей к другим, встречает плохих и хороших, и снова плохих... и проходит свой собственный круг ада, под конец взрослея и ожесточаясь до неузнаваемости. «Раскрашенная птица» — не столько военная драма, сколько драма взросления. Сюжет выстроен по принципу сказки о Колобке: главный герой скитается-«катится» по дороге от хищника к хищнику, и от каждого ему на удивление удается уйти, хотя оставленные встречей шрамы, и физические, и душевные, необратимы. Войну режиссер оставляет за кадром, но в кадре творятся такие шокирующие вещи, радикально садистские и аморальные, что они, эти бытовые отголоски закадровой жестокости военных преступлений, с лихвой восполняют ее (войны) отсутствие. И с одной стороны, монохром вроде как «смягчает» творящиеся изуверства, позволяет режиссеру демонстрировать то, что в цвете было бы напрочь нестерпимым, отвратительным, недопустимым. С другой — наоборот, подчеркивает, оттеняет каждые движение и линию, делает изображение выпуклее, выразительнее.
Любопытно, что каждого актера второго плана Маргоул выбирает неслучайно, но с отсылкой на биографию или амплуа, или предыдущую знаменательную роль. Так, в кадре появляются Харви Кейтель (актер родился в семье еврейских эмигрантов из Восточной Европы), Алексей Кравченко (его самая знаменитая роль — роль состарившегося за два дня войны белорусского подростка в «Иди и смотри»), Барри Пеппер (сыграл снайпера в культовой военной драме Спилберга «Спасти рядового Райана»), Удо Кир и Стеллан Скарсгард (актеры-музы великого датчанина фон Триера, самого известного и титулованного из режиссеров-современников создателя невыносимого, отталкивающего кино), Джулиан Сэндз (самая знаменательная роль — роль культового хоррор-злодея Чернокнижника). Также примечательно, что безымянный мальчик остается просто Мальчиком до самого финала. В конце герой, прошедший круги ада, обретает, вернее возвращает свое имя, но навсегда теряет детство и невинность.
Иди и смотри (1985, режиссер Элем Климов)
Собственно, «Иди и смотри» и «Иваново детство» Тарковского наиболее повлияли на Вацлава Маргоула при создании «Раскрашенной птицы». Все три картины представляют войну глазами ребенка, вернее пропускают войну сквозь тело и душу ребенка, после чего тот теряет детство, чистоту, невинность, юность, наивность, внутренний свет и превращается в сморщенный, морщинистый сгусток бездонной, зияющей черноты. В «Иди и смотри» пятнадцатилетний Алексей Кравченко (который за всю последующую карьеру так и не переплюнул тот неизгладимый отроческий дебют) сыграл обычного белорусского мальчика Флеру, который становится свидетелем ужасов нацистской карательной акции и в течение двух дней превращается из нормального жизнерадостного ребенка в седого, покрытого глубокими бороздами старика с остекленевшим взглядом.
Работа Климова — тоже драма взросления, гипертрофирующая метафору оставленного на лице (в душе) ребенка тяжеленного отпечатка войны и человеческой бесчеловечности. Война лишает Флеру (неслучайно имя героя означает «цветок», который необратимо вянет под грузом нависшего кошмара) не только детства, но и молодости и всей последующей жизни, оставляя в сухом остатке одну лишь высушенную старость. В финале лес, в который уходят партизаны, припорашивается снегом подобно тому, как белеют волосы молниеносно состарившегося отрока. Под «Реквием» Моцарта мальчик-старик, не сумевший выстрелить в младенческую фотокарточку Гитлера (не смог расстрелять детство даже такого монстра, веря, что каждый априори рождается непорочным), навсегда хоронит лето-юность и встречает зиму побитого войною сгорбленного старца.
Иваново детство (1962, режиссер Андрей Тарковский)
Сам Тарковский в последующие десятилетия критически отзывался о своей дебютной картине, говорил, что все в «Ивановом детстве» сделано чересчур, чересчур выразительно, все акценты чересчур заострены, каждый мазок чересчур густой. Но именно «Иваново детство» послужило отправной точкой для всех режиссеров-последователей, рисующих военное пекло на нежном детском лице.
У Тарковского повествование выстроено на контрасте светлых сновидений героя и черных реалий окружившей его войны. Двенадцатилетний Иван добровольно идет в партизаны после того, как нацисты убивают его мать и сестру (отец предположительно тоже погиб на фронте). Мальчик, у которого вчера скоропостижно закончилось детство, ныряет в затягивающую трясину ненависти, мести, пыток, казней и расползающейся как раковая опухоль разрухи, разрухи опустошенных деревень и разрухи опустошенных душ. И лишь во сне Иван (способность видеть сны — свидетельство еще не до конца, не на смерть расстрелянного детства) возвращается в свое мирное, беспечное, резвое, радужное малолетство, которого в реальности ни завтра, ни когда-нибудь потом уже не будет. В одном из сновидений мальчик видит залитый солнцем довоенный пляж, а посреди — мертвое, иссохшее до зловещей черноты некогда цветущее дерево, знаменующее предстоящее уничтожение войной всего живого.
Список Шиндлера (1993, режиссер Стивен Спилберг)
Было бы странным не включить в подборку легендарную голливудскую экранизацию романа «Ковчег Шиндлера» австралийского писателя Томаса Кенилли, посвященного реальному немецкому бизнесмену, который во время Холокоста спас от концлагерей и расстрелов более тысячи польских евреев. Хронометраж — три часа и пятнадцать минут. Пленка — монохром с вкраплением цветовых акцентов (вошедший в учебники кадр с девочкой в красном пальто). Примечательно, что Спилберг, американский еврей из семьи российских эмигрантов, долго не решался взяться за постановку. Он хотел ограничиться продюсерскими функциями, а морально тяжкую режиссуру взвалить на кого-нибудь другого.
Сперва от постановки отказался Сидни Поллак, тоже американский еврей из семьи эмигрантов. Затем — Мартин Скорсезе, объяснивший отказ убеждением, что такую историю должен экранизировать режиссер-еврей, но никак не далекий от этой вековой боли целого еврейского народа итальянец. После отказался Роман Полански, франко-польский еврей, переживший в восьмилетнем возрасте краковское гетто и смерть матери, не перенесшей жизнь в концлагере. В итоге Спилберг снял свой лучший фильм, а Лиам Нисон, сыгравший немецкого фабриканта, эволюционирующего от ищущего выгоды ловкача, братающегося с нацистами, до великого, жертвующего собственным благом альтруиста и гуманиста, и Рэйф Файнс, сыгравший антагониста-эсесовца, исполнили свои лучшие роли. «Список Шиндлера» получил двенадцать номинаций на «Оскар», из которых победил в семи, включая «лучший фильм», «лучшая режиссура» и «лучший сценарий».
Сын Саула (2015, режиссер Ласло Немеш)
Эта венгерская лента, удостоенная «Оскара» в иностранной категории и Гран-при Каннского кинофестиваля, несколько парадоксально соотносится с заглавием этой подборки. Но абсолютно уместно здесь находится.
Действие фильма разворачивается в Аушвице в 1944 году. Главный герой Саул — пленный еврей и одновременно член зондеркоманды, помогающий истреблять соплеменников в газовой камере, а затем сжигать тела, и ожидающий неминуемый день, когда казнь дойдет до него самого. Однажды в теле убитого мальчишки он узнает (вернее ему кажется, что узнает) собственного сына и решает во что бы то ни стало похоронить юношу по еврейскому обычаю, искупив таким образом в собственных глазах вину за вынужденное содействие нацистскому кошмару. Дело в том, что Немеш, рассказывая историю последних дней Саула, которым обреченный смертник придает надуманный, но крайне важный смысл, использует субъективную камеру максимально крупного плана. В фокусе — если не лицо героя, наполовину закрытое защитной марлевой повязкой от густого смога, вызванного беспрестанным горением плоти, то его затылок, за которым неукоснительно следует ручная камера. Происходящий вокруг героя ад формально остается за рамками экрана: либо совсем за кадром, тревожа зрителями лишь звуками (шорохом сбрасываемой пленными одежды, едва уловимыми стонами и криками) и тенью, отбрасываемой движениями и суетой; либо в углу кадра, в очень небольших свободных от широкой фигуры Саула пространствах. Казалось бы, такой ракурс щадит зрителя, ограждает от вовлечения в непосредственное, буквальное пекло. С другой стороны, наоборот, стимулирует воображение, которое дорисовывает оставленную за кадром картину во всех максимально черных и нестерпимых красках.
