В нынешних условиях, когда коронавирусная пандемия и карантин загнали в глубокий угол кинопрокат и все большие премьеры одна за другой откладываются до следующего (хочется надеяться, что более благополучного) года, не остается ничего другого, кроме как поглощать сериалы, которые, благо, не перестают радовать качеством, и выискивать в Интернете маленькие независимые фильмы. В числе последних иногда попадаются интереснейшие вещи.
Как, например, артхаусный параноидный триллер «Она умрет завтра», снятый до эпидемии COVID-19, но пугающим образом совпавший с мрачными сегодняшними настроениями. Создательницей картины выступила актриса Эми Сайметц, знакомая зрителям по фантастическому хоррору «Чужой: Завет», сериалу «Очень странные дела» и слэшер-триллеру «Ужасный способ умереть». В 2012 году Сайметц впервые попробовала себя в качестве сценариста и режиссера, выпустив обласканный критиками дебют «Солнце, не свети», малобюджетный неонуар о женщине, убившей мужа в ходе размолвки и пытающейся избавиться от трупа в багажнике. Уже тогда рецензенты в один голос отметили умение Сайметц создавать на экране сжимающую, душащую атмосферу клаустрофобии и паранойи.
В кадре появляется мужчина. Камера подглядывает за его истерикой в дверной проход. Он рвет и мечет с криками «Все кончено! Все кончено!». На первый взгляд, ситуация, конечно же, похожа на очень болезненный разрыв с возлюбленной. Что это за мужчина и как он связан с сюжетом и центральной героиней, мы узнаем лишь во второй половине фильме. А главная героиня Эми однажды просыпается с мыслью, что завтра она умрет. Не с опасением, а твердой уверенностью, что завтра наступит смерть. Как, от чего, каким способом — неважно. Просто наступит смерть. И это в глазах «умирающей» факт, не подлежащий сомнению.
В канун кончины Эми достает из шкафа самое броское платье, для которого раньше, видимо, не было поводов, занимает себя распитием вина, катанием на картинге, поцелуем с незнакомцем... Нежно гладит половицы своей новой, еще толком не обжитой квартиры. Раз за разом включает на виниловом проигрывателе «Реквием» Моцарта, конечно же, его самую слезную часть «Лакримоза». Вспоминает моменты нормальной жизни до того, как в голову пришла вирусная мысль. Листает сайты с урнами для праха. А затем сайты с кожаными куртками. Хочет купить обновку, в которой ляжет в гроб и отправится в печь? Нет, Эми хочет, чтобы ее смерть принесла пользу, причем буквальную, материальную. А именно чтобы из ее кожи после смерти скорняк сшил куртку.
Когда же Эми рассказывает о своей внезапной убежденности, не подкрепленной никакими аргументами и якобы как аксиома не требующей доказательств, подруге Джейн, та сперва воспринимает странные слова как очевидный признак обычной временной хандры, но затем, придя домой, ощущает в голове ту же самую навязчивую мысль: завтра она умрет. Джейн приходит в гости к брату, и паранойя распространяется дальше, и дальше, и дальше... как инфекционная зараза.
Тревожность, не истеричный, но безучастный, апатичный, ленивый, обездвиженный страх перед смертью постановщица усиливает сигнальным цветом. Красный закат, знаменующий конец последнего дня перед днем смерти, сопоставляется с красными клетками крови под микроскопом — движением, обеспечивающим жизнь и рискующим прерваться в любую секунду. Нашествием семафорных красных и синих огней сопровождается таинственное, будто пришедшее из космоса (или от бога) заражение.
Фильм Эми Сайметц отчасти напоминает хоррор Дэвида Роберта Митчелла «Оно» (или правильнее «Оно наступает»), где через секс подобно венерической инфекции передавалось проклятие: каждый новый, подцепивший заразу, оказывался мишенью для преследования некоего непонятного смертоносного существа. Это было как аллегория СПИДа, заключенная в форму эффектного и по-настоящему страшного мистического ужаса. Сайметц же принципиально не заворачивает свое высказывание в доступную широкой массе жанровость (жанровым здесь можно назвать разве что эпизодическое появление звезды «Форсажа» Мишель Родригес), но оставляет его эдакой экзистенциальной, декадентской думой.
Персонажи Сайметц — это призраки при жизни. Они еще не умерли, но уже считают себя мертвыми. И именно поэтому для них все кончено. Они заражают друг друга не смертью (на это способно множество болячек), но мыслью о смерти, что куда хуже. Мысль — как червь, точащий наше внутреннее дерево жизни; как рак, расползающийся по клеткам; как яд, отравляющий воздух. И этот процесс необратим. Эту мысль из головы нельзя взять и выкинуть.
Разъединенность, которую демонстрирует пессимистично настроенная Эми Сайметц (ее герои, бесстрастные и безвольные, притупленные и тряпичные, не испытывают ни близости, ни любви, ни привязанности, они сами по себе, снуют бесцельно, как блуждающие огоньки на кладбищенских болотах), опять же пугающе соприкасается с сегодняшней самоизоляцией. Не только у себя в домах, но и на улице, в транспорте и в магазинах мы нынче сами по себе и каждый за себя. Охваченные паранойей боимся случайных соприкосновений (у Сайметц одно из заражений происходит через курьера, доставившего пиццу), отодвигаемся, отдергиваем руку... И инфицируем друг друга токсичной неуверенностью в завтрашнем дне. И тут Сайметц, кажется, иронизирует: ее герои как раз твердо уверены в том, каким именно будет их завтра.
