От редакции. Фильм российского режиссера Звягинцева «Левиафан» стал знаковым, если не эпохальным событием. И не только в сфере киноискусства. Ниже мы предлагаем вашему вниманию два мнения о фильме: кинокритика (Антон Филатов) и православного политолога (Евгений Середа).
Эта дорога ведёт к Левиафану? / Антон Филатов
В 1984 году Тенгиз Абуладзе снял гениальный фильм «Покаяние», который стал одним из первых масштабных кинематографических переосмыслений тоталитарной диктатуры. Оканчивается картина притчевой сценой, в которой старуха спрашивает «Эта дорога ведёт к храму?» (нет) «Так зачем же нужна дорога, если она не ведёт к храму?».
Спустя 30 лет Андрей Звягинцев снял «Левиафан». В отличие от «Покаяния», его персонажи приходят к храму. Но, учитывая то, сколько безбожия, несправедливости и предательства в каждом кирпичике этой церкви, — переосмысление нашего тоталитарного прошлого потерпело крах. За это время храмы появились едва ли не на каждой дороге. Однако Богу в постсоветском мире так и не было отведено больше места.
Сюжет «Левиафана» разворачивается на севере современной России. Автомеханик Николай живёт в доме, рядом с которым расположен гараж, в котором он ремонтирует автомобили. В своём незамысловатом благополучии представителя среднего класса он мог бы прожить до конца дней. Однако на его земельный участок положил глаз мэр. Несмотря на то, что в округе множество брошенных зданий, неосвоенных земель и пустырей — чиновник всеми силами пытается прибрать к рукам именно клочок земли, на котором протекает жизнь Николая. При этом градоначальник прикрывается весьма «духовными» мотивами. Удастся ли Николаю отстоять своё имущество в борьбе с властью? Сколь бы риторическим ни был этот вопрос — ответ на него в этом фильме кроет множество интриг и скрытых смыслов.
Манера Звягинцева вплетать в фильмы неожиданные обобщающие образы, на этот раз выразилась в скелете кита, лежащем на берегу моря. С одной стороны, это аллюзия на то, что действие разворачивается в краю мертвечины. С другой — словно цитата из «Старика и моря». Рыбу, пойманную хэмингуэевским рыбаком, как и обывательское счастье Николая из фильма, обглодали ещё до того, как оба эти персонажа успели добраться домой.
Не порываясь перейти на язык вечности, как у Тарковского, и вместе с тем, не скатываясь до остросоциальной скандальности, Звягинцев выдерживает золотую середину. Историю библейского масштаба он рассказывает житейским узнаваемым языком. При этом нет высоколобого заигрывания с мотивами гоббсовского Левиафана (символ людоедской государственной системы) или старозаветного Иова. Аллюзии с этими сюжетами читаются в фильме не более чем контурно.
Мир, показанный в фильме, держится на хамстве и жестокости. Здесь человек человеку — волк, а друг другу — предатель. Вряд ли кто-нибудь станет отрицать, что реалии наших северо-восточных соседей рифмуются с запущенностью и хамством. И ситуация, когда у человека отбирают землю, чтобы построить церковь, а невдалеке стоит разрушенный старинный храм, в котором подростки пьют пиво, — едва ли кому-то покажется надуманной.
Принято, что в спорте победителей не судят. А в искусстве, именно ПО победителям и судят. Каждый самый читаемый роман или наиболее популярный фильм становится объектом острых дискуссий. И при этом не важно, что споры с таким же успехом могли бы начаться после менее популярных произведений на эту же тему.
В 2014 году в России сняли фильмы «Дурак» (реж. Юрий Быков) и «Класс коррекции» (реж. Иван Твердовский), которые, как и «Левиафан», показывают жестокую реальность жизни в соседствующей с Украиной стране. Бесчеловечность системы, которая уничтожает отдельную личность, живописуется в этих фильмах не менее убедительно и страшно. Однако ни один из них не столкнулся со столь масштабным потоком критики и дискуссий.
Ни «Дурак», ни «Класс коррекции» не были отмечены в Каннах и не получили «Золотой глобус», а также несколько десятков других престижных наград. Так что широкому зрителю интереснее поспорить именно о «Левиафане». На последний и выливается вся злость общества, которая вызревала во время просмотра фильмов Быкова и Твердовского.
Постсоветский человек привык к мысли, что признание чего бы то ни было за рубежом — авторитетнее, чем признание в своей стране. Учитывая, сколько грязи вылили на «Левиафан», начинаешь подозревать сегодняшнее российское общество в обратной тенденции: всё, что признано за рубежом, — плохо. «Иностранцы хотят видеть Россию настолько страшной, насколько это показано в фильме Звягинцева», — мысль, которая в разных вариациях встречается во многих критических отзывах об этой картине. Причина этого — обозлённость многих россиян на внешний мир, который в течение последнего года всё больше и больше отворачивается от их страны.
Однако такая оценка фильма слишком поверхностна. Ведь главное в «Левиафане» — вовсе не очернение именно российской государственной системы. Звягинцев создаёт более универсальный образ. Так что не удивительно, что когда режиссёр презентовал картину в Израиле и Европе, — местные зрители, находясь под впечатлением от просмотренной картины, подходили к нему со словами: «Подобное вполне может быть и у нас». Кроме того, главная коллизия «Левиафана» родилась из реального случая в США, когда местные власти хотели отобрать землю у предпринимателя.
Лента нацелена на более высокие идеи. Главный циклон, от которого все штормы в фильме, — цинизм власти (какой бы то ни было) по отношению к отдельному человеку.
В картине, конечно, очень точно показывается упаренный мрак российской глубинки и бесчеловечность чиновников. Однако причиной тому — скорее то, что Звягинцев, как всегда, очень скрупулёзно формулирует образы. Оттого-то они столь узнаваемы.
Не ставя себе за цель раскритиковать российскую государственную систему и не стремясь показать жизнь в российской провинции с невыгодной стороны, Звягинцев своим фильмом ненарочно надавил на самые болезненные точки российской реальности.
Пытаясь максимально реалистично показать повседневность северного городка, режиссёр насытил реплики героев матом. Теперь же, чтобы выпустить фильм в российский прокат, ему пришлось перемонтировать звук, чтобы в ленте не звучало ни единого вульгарного слова. Ведь в прошлом году вошёл в силу закон, запрещающий мат в кинотеатральных фильмах.
Звягинцев поставил себе за цель создать очень точный и узнаваемый образ чиновника. А в итоге после премьеры «Левиафана» российские политики массово заспешили обвинять её в неправдоподобности.
И главное — в картину заложена хлёсткая критика тесной связи церковной политики и власти (почти клерикализма) в российской государственной системе. А многие расценили фильм, как антиправославный.
Неоднократно повторяемую в ленте фразу «вся власть от Бога», сам режиссёр комментирует следующим образом: «Мне кажется, это фальшивая идея, потому что она оправдывает любые деяния власти. От Бога, как известно, любовь. Разделение людей — не от Бога. Любовь, милосердие, доброта, терпение, молитва — вот это от Бога. Все остальное — от человеков. В том числе и власть».
Даже то, что главную роль в фильме сыграл Алексей Серебряков, который три года назад эмигрировал в Канаду, многие расценили, как попытку подчеркнуть антироссийскую суть картины. М-да... интересно, изменилось бы содержание ленты, если бы эту роль исполнил Сергей Безруков или какой-нибудь другой ура-патриот России? Скорее всего, нет. Ведь внутренний нерв «Левиафана» настроен на более высокие чувства, чем любовь/ненависть к своей стране.
Этот фильм наполнен сакральным ощущением жизни и вместе с тем бытовыми разборками. Монументальные символы, берущие своё начало в древней мифологии, естественным образом сочетаются здесь с сортирными шутками и мужицкой грубостью. Просачиваясь в этот фильм, житейские коллизии проходили минимальную фильтрацию. Это не «Возвращение» и «Изгнание» (первые полные метры режиссёра), в которых реальность максимально высушена до состояния притчи. Но и не «Елена», третья большая картина Звягинцева, в которой социальный контекст стал краеугольным камнем сюжета.
«Левиафан» предъявляет обвинение не государственной системе, церкви или бюрократии. А персонально каждому человеку. Ведь каждый из нас, собственно, и является участником всех этих институций. А значит, каждый человек должен разделять не только блага, но и страдания, которые они порождают. Вот только говорить об этом никто не хочет, пока сам не окажется жертвой государственного монстра. Легче обсуждать то, как некрасиво Россию показали Западу...
Брать ответственность за чужие страдания мы пока лишь только учимся. Возможно, это и является первым шагом в переосмыслении нашего тоталитарного прошлого.
* * *
«Левиафан» и «Дурак»: человек, государство, общество / Евгений Середа
Два российских фильма 2014 года — «Левиафан» Андрея Звягинцева и «Дурак» Юрия Быкова — вызвали массу обсуждений как в РФ, так и в Украине. Интерес к этим социальным драмам у многих, конечно же, подогревает текущий политический контекст.
Впрочем, тут присутствует и обратный эффект. Сами эти кинокартины непроизвольно подогревают интерес к текущему политическому контексту. Но ключевые вопросы, которые затрагиваются в «Левиафане» и «Дураке», уходят все-таки за рамки политики и социалки.
От Иова к Диме Никитину
Фильм Звягинцева, получивший «Золотой глобус» за лучший фильм на иностранном языке, позиционируют как вариацию библейской истории об Иове в нынешних российских реалиях. Хотя привязка главного героя «Левиафана» к ветхозаветному персонажу весьма поверхностна.
Иов, согласно Библии, вел праведную жизнь, и это раздражало Сатану, с которым в Библии связывается образ морского чудовища Левиафана. Однажды дьявол решил поспорить с Богом, считая, что если Иов лишиться всего, что имеет, то от его веры и праведности ничего не останется. Бог посылает Иову тяжелые испытания: потеря детей, богатства, уважения в обществе, болезни.
Но, перенося одно горе за другим, праведник не ропщет на Творца и сохраняет свою веру. После этого Бог вознаграждает Иова: он исцеляется от недугов, получает богатство в два раза больше, чем до этого, и у него рождается еще десять детей. Проживая счастливо остаток своей жизни, он умирает в глубокой старости.
Английский философ Томас Гоббс (1588 — 1679) в образе Левиафана представляет государственную машину, которую в фильме Звягинцева олицетворяет мэр одного из небольших северных городов России. Градоначальник стремится отобрать у главного героя картины, Николая, «обычного смертного» жителя этого города, практически все его имущество.
Попадая в тяжелую ситуацию, Николай обращается за помощью к своему старому армейскому другу, но здесь его ожидает уже другое горе. Главный герой пытается всеми возможными способами спасти свое положение, однако «ночь сильней, ее власть велика»...
Эти слова Виктора Цоя отсылают уже к фильму «Дурак», получившего на кинофестивале «Кинотавр-2014» приз за лучший сценарий. «Спокойная ночь» стала саундтреком картины Юрия Быкова, рассказывающей также о мрачной жизни провинциального российского города.
Один из его жителей, молодой слесарь-сантехник Дима Никитин, обнаружив, что вскоре может рухнуть одно из местных общежитий, бросается, вопреки всем «сдерживающим факторам», спасать его жильцов. Но и здесь «система» оказывается сильнее. А те, кого Дима Никитин абсолютно бескорыстно хотел спасти от верной гибели, в итоге становятся его палачами.
То есть здесь присутствует некая отсылка уже к Новому Завету. Если концовка «Левиафана» создает впечатление, что Николай проиграл во всех смыслах, то в «Дураке» финальное поражение главного героя кажется лишь внешним — в духовном же плане он победил.
Одна из ключевых цитат «Левиафана»: «У тебя никогда не было никаких прав, нет и не будет» (пьяный мэр — «обычному смертному»). В «Дураке»: «Мы живем, как свиньи, и умираем, как свиньи, потому что мы друг другу никто» (главный герой — своей жене).
Церковный вопрос
«Звягинцев — пока единственный, кто отважился высказаться об отпадении России от Бога и о том, какую роль сыграла в этом официальная церковь, — пишет российский писатель Дмитрий Быков в своей статье «Learn, we are fun!» в «Новой газете». «Заодно, — добавляет Быков, — этот фильм можно было бы назвать выдающимся событием и отважным поступком, но отвагой, слава Богу, его достоинства не исчерпываются».
Протодиакон Русской православной церкви Андрей Кураев считает, что фильм «Левиафан» добротен. «При этом, — подчеркивает священнослужитель у себя в блоге, — это первый фильм за долгие годы с яркой антиклерикальной темой. Подчеркиваю: не атеистической, не антицерковной, не антиправославной, а именно антиклерикальной».
Кураев акцентирует на том, что когда духовенство вмешивается в дела государственного управления, это называется клерикализм, а высказывание антиклерикального характера находится в рамках закона и даже в интересах церкви.
В то же время основатель «Ассоциации православных экспертов» Кирилл Фролов назвал «Левиафан» «поганой клеветой на Русскую Церковь и российское государство», полагая, что «этот поклеп только сплотит союз Патриарха Кирилла и президента Путина и тотальную православную миссию, в том числе в области кино».
Между тем в комментарии для «Национальной службы новостей» Кураев отмечает, что православные активисты никогда не отличались большим умом и сообразительностью. «Своими криками они только подтверждают самые худшие выводы из этого фильма, — поясняет протодиакон.
Фильм, по мнению священнослужителя, предостерегает от того, чтобы церковь не стала одной из шестеренок безжалостного «Левиафана» и маховиком власти, и если эта картина говорит об умалении человеческой свободы в современном обществе, то запрет проката фильма будет только аргументом такого его истолкования.
(Кому интересно — здесь можно посмотреть две короткие части занимательной дискуссии между Фроловым, Кураевым и руководителем проекта «Сноб» Николаем Усковым по поводу киноленты Звягинцева).
Тема самопознания
«Левиафан» и «Дурак» — многоаспектные фильмы. Попытки анализировать их через какую-то одну проблематику не дадут объемного понимания этих картин. Тем не менее, на фоне сегодняшних реалий (и не только сегодняшних) особым образом в картинах Звягинцева и Быкова выделяются тема «человек и государство», а также тема «человек и общество».
Если делать выводы по концовкам двух фильмов, то «Левиафан» все же закрывается проблематикой «человек и государство», а «Дурак» — темой «человек и общество» как неким ответом на проблематику «человек и государство». Ведь гоббсковский Левиафан все-таки вырастает «на суше», из общества, а не приходит из моря, появившись из ниоткуда, как порой кажется отдельным группам этого общества.
Если политика — это концентрированное выражение экономики, то под Левиафаном можно понимать концентрированное выражение общества. Вернее, тех его качеств, которые порой категорически не хотят замечать в себе отдельные социальные группы, продолжая полностью отделять себя от государственных пороков.
Это становится поводом для общественного самопознания.
Нам бы хотелось, чтобы государство было выражением лучших качеств общества. Но на практике, в частности — отечественной, мы видим зачастую нечто противоположное (не является ли это еще одним подтверждением того, что познать себя для нашей судьбы, в конечном счете, намного важнее, чем обустроить внешнюю жизнь?).
Тогда проясняется, почему у Николая никогда не было, нет и не будет никаких прав. Потому что мы друг другу никто. Но, согласитесь, едва ли Дима Никитин пришел к этой мысли просто так. Видимо, глубокими ночами «дурак» занимался изучением не только строительного дела, но и чего-то более внутриличностного.
