Работа волонтера имеет одну особенность — ты получаешь больше, чем даешь, независимо от того, жертвуешь ли ты деньги, привозишь вещи или комплектуешь аптечки и посылки для отправки в зону АТО. Ты получаешь колоссальный заряд позитивной энергии, даже если никто с благодарностью не жмет тебе руку (а это, кстати, не такое уж частое событие). И тебе хочется делать еще больше и еще лучше.
Первую часть читайте здесь.
Но есть одна проблема — если недостойного человека одеть в военную форму или присвоить ему статус беженца, он, увы, не становится от этого святым. Поэтому очень важно не увлекаться, сохранять трезвость взгляда, иначе неминуемо начинаешь метать бисер перед свиньями.
* * *
Дежурный на КПП сокрушается:
— Сегодня футбол, а мы в наряде, черт, опять не посмотрим, а, Васька?
Васька, с хитрой улыбкой, кинув взгляд в мою сторону:
— А ты попроси у волонтеров «плазму».
Я понимаю, что он шутит, но в каждой шутке, как известно, есть доля правды. Не желая в этом участвовать, отворачиваюсь.
— Не, ну а что, командир же «планшет» попросил, чтоб киношку смотреть...
* * *
Телефонный звонок в центр:
— Алло, Лариса? Мы слышали, что вы помогаете семьям крымских военных и беженцам. Нам тут кое-что очень нужно...
— Да, мы помогаем, говорите, что нужно, постараемся найти и привезти в течение пары дней.
— Ну, вот было бы хорошо принтер. Записываете? Причем, лучше всего цветной. Конечно, черно-белый тоже подойдет, но цветной предпочтительнее... Потом вот еще лампы настольные нужны, штук десять. Алло, Лариса, вы слушаете?
* * *
Кстати, вещи, которые люди приносят для беженцев и военных, сами по себе отличный предмет социально-психологического исследования. Помимо одеял, подушек, повседневной одежды и памперсов, встречаются весьма любопытные экземпляры. Нет-нет, цветного принтера обнаружить не удалось. Но тут и джинсы в «стразиках», свитер с вышивкой Boss золотыми нитями (они были страшно модными в начале 90-х), разноцветная панамка и даже купальник. В список жизненно необходимых вещей, с точки зрения наших сограждан, также попали голубые шторы в бежевый цветочный рисунок, серебристые босоножки, кожаная юбка и вечернее мини-платье в пайетках. Оно ведь статус беженца и правда не повод отказываться от красивой жизни.
Что же касается просителей, то некоторых из них без натяжки можно назвать эстетами. Так, перед началом учебного года один из бизнесменов нашего города решил оказать поддержку семьям военных, находящихся в зоне АТО, закупив все необходимое для школьников: ранцы, пеналы, тетрадки. Любой родитель школьника прекрасно знает, насколько это ощутимая дыра в августовском (и не только) бюджете семьи. Собрали данные о количестве и возрасте детей, закупили все необходимое и даже больше. Не экономили, старались порадовать хоть чем-то мам и детей, пребывающих в состоянии постоянной тревоги. Комплекты привезли к военному общежитию. Мамочки с благодарностью приняли подарки. Однако не все. Несколько человек ушло обиженными. PR-менеджер решила выяснить почему. Может, комплекты были неполные? Может, им нагрубили? Оказалось, дамам достались ранцы не того цвета и формы, каких они бы хотели: «Я думала, будут овальные и рисунок поярче, а оно какое-то не такое...» Но недовольным почему-то даже не пришло в голову вернуть комплекты или передать их тем, кому они нужнее.
Конечно, есть и другие люди, и другие списки, в которые не входят настольные лампы, защиты для детских кроваток и моющие средства непременно с запахом хвои. Недавно знакомая привела на волонтерский склад новую девушку, очень расторопную и неболтливую. Краем уха уловила обрывок разговора. Оказывается, она беженка с Востока и вдова с двумя маленькими детьми. Наши девчонки спрашивали, все ли у нее есть, может, нужен хоть комплект постельного белья. Она отнекивалась, но, в конце концов, призналась, что ей не хватает одной простынки. Конечно, ее заставляют взять комплект и не слушают возражений.
* * *
Так со временем учишься различать и понимаешь, что настоящая нужда и горе, как правило, имеют тихий голос и опущенные глаза. Но бывают и исключения. Это когда горе — следствие пережитого не просто страха, а тотального ужаса.
— Да как ты со мной разговариваешь! Да ты тут в тылу сидишь, ничего не видишь! Пороху не нюхал! А я участник АТО, а ты мне тут такое говоришь! — слышны крики с пропускного пункта.
Через мгновение в нашу комнатушку заходит, вернее, запрыгивает на костылях солдат. Одна нога у него полностью в скобах. Глаза немного сумасшедшие, сам красный от крика. Вслед за ним в гневе влетает дежурный, но его голос слышен еще с проходной, потому что он тоже орет:
— Ты мне за каждое слово ответишь! Ты кем себя возомнил!
Беседа, если можно так это назвать, продолжается на повышенных тонах с активным использованием ненормативной лексики. В нее включается незнакомая мне доселе прапорщица. Она тоже нападет на пришедшего. Это совершенно не укладывается у меня в голове. Орать на раненого? На своего же? Тем более видно, что человек на сильных болеутоляющих и попросту не в себе. Воистину, в армии свои законы.
Постепенно все утихомириваются. Выясняют, зачем пришел шумный посетитель. Уже больше месяца этот солдат провел в госпитале после Славянска. Ноги, считай, нет. А в рапорте пишут — 4 дня учений в Узком Гае, и группу инвалидности не присваивают.
Вот и думай, кто прав. Хотя думать уже не хочется. Хочется напиться. И, главное, никогда-никогда больше этого не слышать и не видеть. НИКОГДА. Но утром ты понимаешь, что от себя не убежишь. Фактически, становясь волонтером, ты становишься частью организма под названием «страна» (не путать с государством) и просто не имеешь права останавливаться. Это как если бы ваша нога утром сказала вам — я сегодня никуда не пойду. А вам как раз к врачу, который выпишет вам рецепт, сделает операцию, в общем, даст надежду на жизнь. И ты встаешь и идешь. Не ради кого-то. А, прежде всего, ради самого себя, ради таких же, как ты, и, конечно, ребят. Потому что чего стоят твои огорчения по сравнению с тем, что приходится переживать им каждый день, час, минуту?
* * *
— Ну что, как кормят вас тут в части? — спрашивает водитель из АТО, пришедший за справкой на КПП, у солдата, приехавшего оттуда же.
— Да погано, в АТО было лучше — невесело улыбается. — Хотя в АТО вообще кормежки не было.
— Как не было? — невежливо перебиваю я.
— Так воды не было и еды тоже.
— А что ж вы ели тогда?
— Раз бросили снаряд в реку, выловили рыбу, наварили ухи в речной воде. Два дня ели. Пряники у нас еще были такие вот твердые медовые, знаете? Один пряник на четверых разделим — вот и ужин. А утром я два подсолнуха семечек съедал, чтоб желудок забить... Но, честно, говоря, там такой адреналин, что и не ешь, а энергия все равно откуда-то появляется.
Чисто по-женски мне тут же хочется налить ему тарелку борща, нажарить картошки и запечь кусок мяса. Очень большой кусок мяса. А до конца дежурства еще 3 часа.
* * *
А вот совсем другие посетители. Две женщины — мать и сестра погибшего недавно солдата. Причина визита — оформление и получение посмертных 600 тысяч. Но возникла загвоздка. Все документы солдата находятся на руках у его гражданской жены. Неофициальная невестка и ее такая же свекровь испытывают друг к другу искреннюю ненависть. Ситуация, в общем, относительно стандартная, но потенциальные 600 тысяч придают ей остроты. Невестка заявила, что отдаст документы только в обмен на деньги. И что имеет на них право, ведь была верной женой в течение 5 лет. Правда, нет ни детей, ни совместно нажитого имущества — одним словом, никаких весомых аргументов для суда. Мать, в свою очередь, деньги выпускать из рук ради «этой» тоже не собирается, и закон на ее стороне. Я прослушала историю о неблагодарной невестке раз 10 — мать пересказывала ее каждому посетителю КПП. И мое сочувствие к ней почти исчезло бы, если б не фотография. На размытом фото, распечатанном, вероятно, с мобильного телефона — улыбчивый парень в военной форме. Парень, которому через две недели исполнилось бы 26. Возможно, злость на невестку и постоянные рассказы помогут ей справиться с горем. Но помогут ли они ей жить дальше?
Такие вопросы лучше не задавать. Ни самому себе, ни тем более, вслух. Иначе сил на то, чтобы жить сейчас, останется меньше.
