...Автор этой книги, будучи лауреатом Нобелевской премии 2006 года, не зря считается турецким Умберто Эко. С одной стороны, конечно, восточный вариант среднерусской тоски: паранджи, чайханы, вчерашний люля-кебаб. «Хочу тебе стихи свои почитать, — говорят тут девушке. — Они тебе нравятся? — Да, очень хорошие. — А что в них хорошего? — Не знаю, но они чудесные». То же самое здесь, где все, казалось бы, о банальных аксиомах Востока и где в порядке вещей, скажем, самоубийство студенток-мусульманок, не допущенных на занятия в тюрбанах. Но тяжеловесная прелесть этой прозы, как и было сказано (правда, о поэзии), конечно же, в другом.
Так, например, новая книга Орхана Памука «Химерність моїх думок» (Х.: Фоліо) — это целая энциклопедия турецкой жизни за сорок лет, начиная с 1970-х и до наших дней. В свое время Джойс надеялся, что если его родной Дублин разрушат, его можно будет восстановить по «Улиссу». То же самое с полнейшей топографией Стамбула в романе, а также его повседневной жизнью на улицах и площадях. Первые видеосалоны, магазины и ларьки, порядки на базаре и уклад разносчиков снеди — обо всем этом рассказывает ночной торговец Мевлют.
А уж пестрый котел жизни в этой книге — семейные кланы, занимающие целые улицы — вынудил автора даже составить родословное дерево в начале романа. Но главное, конечно, упомянутый герой — бедняк, зависящий и от соседей, и от полиции, и от ночных грабителей. И прокричать о своих бедах и печалях он может только ночью, на пустынных улицах города. «В двенадцать лет он приехал в Стамбул и всю жизнь прожил только там, в столице мира, — начинает его историю автор. — В двадцать пять лет он украл в своей деревне одну девушку; это был очень странный поступок, который определил всю его жизнь. Он вернулся в Стамбул, женился, у него родились две дочери. Он постоянно трудился на разных работах, торгуя то йогуртом, то мороженым, то пловом, то служа официантом. Но он никогда не переставал вечерами торговать бузой на улицах Стамбула и выдумывать странные мысли».
Кстати, буза — традиционный напиток со слабым, как в кефире, содержанием алкоголя — символы старого мира. Когда-то алкоголь в Турции был запрещен, и на улицах торговали только бузой, а теперь, когда спиртное фактически разрешено, ее никто не покупает. Но именно в торговле этим древним напитком заключается жизнь героя, берегущего традиции и хранящего память старого города. Даже если для окружающих он — «нечто из далекого прошлого — то, мода на что давно прошла».
Мода на героев следующей книжки, похоже, не пройдет никогда. Художественных книг о легендарной ливерпульской четверке написано не так уж много, поскольку о чем же писать, если все рассказано не в одном десятке музыкальных энциклопедий. Тем не менее в романе Алексея Большанина и Юлия Буркина «Битлз» in the USSR, или Иное небо« (СПб.: Пальмира) вроде бы все то же самое, что и в официальной хронике битлов, но фантастический его сюжет в ином. Ведь недаром параллельно истории группы развивалась ее альтернативная ветвь, основанная на слухах, домыслах, апокрифах их бурной концертной деятельности во всех странах и на всех континентах. Так, скажем, на этот раз они прилетают на гастроли в СССР времен Олимпиады-80, чему предшествует не только выяснение идеологических отношений между «жучками-ударниками», как их клеймили в советской прессе 1960-х, и лидерами советской державы во главе с семьей Брежнева.
Ведь именно дочь бровастого генсека подарила всей стране — пускай даже в фантастической версии романа — встречу с кумирами ее юности. Кстати, прибывшими в Москву в полном составе, в очередной раз собравшись, помирившись и даже сочинив во время перелета новую песню, как это бывало в старые добрые времена. В 1980 году — все вместе, спросите вы? Но ведь в этом году Джон Леннон был убит!
В том-то и дело, что лидера группы, по сюжету, не убили в Нью-Йорке, и с этого момента в романе все только начинается. Как, собственно, и у его убийцы Марка Чемпена, в реальности отбывающего пожизненное заключение. В романе все не так, альбом убийце Ленноном подписан, выстрелы не прозвучали. «Всю дорогу от «Дакоты» до «Шератон-центра» черные ангелы в голове Марка Чемпена молчали, и он осмелел. «Я все сделал правильно, — решил он, — вот они и отстали». Улыбка не сходила с его лица. В номере отеля он уселся за стол, положил перед собой лист бумаги и вывел на нем заголовок великого романа, который должен был прославить его на весь мир: «КАК Я НЕ УБИЛ ДЖОНА ЛЕННОНА».
Следующая книжка нашего обзора — по сути, донецкая хроника предвоенного, а также военного времени, состоящая из двух частей. В романе это история университетского профессора, который «работать философом при бандитах не мог и не хотел», поскольку «Украину любил, пусть и несколько осторожно, а вот русского мира откровенно опасался, как всякий неглупый человек, к тому же и сын репрессированного». Что же до второй части донецкой «Долготы дней» Владимира Рафеенко (Х.: Фабула), то это сборник новелл, написанных главным героем романа.
Именно в этих свидетельствах времени, в которых абсурд перемешан с местными трагедиями, в большей степени отражена та неопределенная грань, что разделяла два периода — довоенный и военный — в родном городе автора. Донецк здесь назван «городом Z», а условия, в которых приходится находиться герою, который сначала уехал в Киев, а затем вернулся, похожи на фронтовые новости любого оккупированного пункта.
«Поиск еды и питья, отсутствие работы и безопасности, — догоняют его новости из предыдущей, романной части. — Боевики на улицах города, российские СМИ в мозгах. Поговорить не с кем. И лучше ни с кем даже и не говорить».
Реализм новелл здесь подменяет сказочную метафизику романа, и если в его начале гуманитарная помощь для горожан оказалась ловушкой и всех их стали истреблять жуки-пришельцы, то в новеллах все гораздо прозаичнее. Так, герою-фотографу одной из них надо работать, знакомая погибла под обстрелами, но жизнь после этого не заканчивается. Автор романа вообще уверен, что его книга не только о войне. Она о людях, которые оказались у нее в заложниках еще в мирное время. Она об Украине, в состав которой входит Донбасс, о чем не следует забывать. Наконец, этот роман с новеллами — о жизни, которая во все времена побеждала смерть. Особенно, если ее художественно зафиксировать для тех, кто выжил.
Как бы там ни было, но герои прозы Владимира Рафеенко всегда были рассеяны во времени и пространстве не по самой лишь природе вечных скитальцев, зачастую этой самой природой обиженных. Ну уехал «на съемки к Феллини» сторож Заболот из «Краткой книги прощаний»; филолог Зябко из «Невозвратных глаголов» «быстро оделся и поехал к тёте Нине в кулинарию, а потом и дальше, куда-то дальше, уже и не вспомнишь куда», а в поэме «Флягрум» целая компания мужичков, «выпив, полезли на тополь, чтобы все-таки достать Белку, и больше их в этот вечер никто не видел».
Но ведь после все эти герои с персонажами как-то ненароком, исподволь выныривают из уютного болотца южнорусских сюжетов и тихих любовных коллизий!
Да и сам автор «Долготы дней» грешил уходами и возвращениями не хуже своих героев. Даже в родных донецких краях Владимир Рафеенко был известен лишь в узком кругу почитателей сугубо российской словесности. Да он, казалось бы, и не требовал большего, публикуясь в малотиражных журналах и выпуская книги стихов и прозы в малоизвестных издательствах. После были две «Русские премии», краткий успех на московских кухнях — и очередной реверс судьбы, похожий на реверанс жесткого рефери.
В новом романе Рафеенко возвращение герою не особо удается. Не оттого ли, что все его предшественники так часто сбегали от действительности, что буквально накликали ее в сюжет «Долготы дней»? «Знает ли мой читатель, как упоительно пахнет земля! — восклицали они недавно. — Как чисты эти ранние февральские утра! Вы замечали, как вкрадчиво и таинственно звучит трамвай в тумане? Буквально как глухарь на току. Лужи, темный снег, мягкая земля, тонкие стебельки зеленой травки, а если присесть в стороне от дороги, от случайных прохожих, в глубине промерзшей за четыре недели морозов посадки сирени, прекрасного растения семейства маслиновых, на случайный пригорок, расстелив целлофановый пакет, то можно расслышать шаги новой весны...».
И вот она пришла. Новая весна, «русская весна» — шагами Командора, неумолимой поступью всех двоюродных людей из прежних тонких книг Владимира Рафеенко, и связь времен прервалась. Точнее, она еще длится, и все, наверное, наладится у героя «Долготы дней», если что есть силы зажмуриться. То есть вчитаться в эти страницы. И горько лишь оттого, что на дворе вечный месяц май, все цветет и улочки поселка заливает блаженными запахами земли, неба и вечнозеленой библейской истории, а тебе если не в армию, то обязательно нужно или жениться, или беспробудно пить, или вообще переехать в Киев. Причем все абсолютно уверены, что именно в этом смысл жизни. «Ну все, сынок, — говорит отец, — удачно тебе защищать Родину. — Е-мое, — думаю я. — Какую, папа, Родину? Какую Родину?».
Действительно, Володь, какую?
