Известный российский писатель и драматург Сергей Макеев написал «Русский дневник» — пародию на правдивые мемуары Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена. Слово «правдивые», в нашем случае, произносится без иронии и в кавычки не заключается.
Знаменитый рассказчик cтал первым астронавтом, побывавшим на Луне, первым садоводом, сумевшим вырастить на оленьих рогах вишневое дерево, и первым дрессировщиком, умудрившимся запрячь в лошадиные сани дикого волка. В своих повествованиях саксонскому дворянину удалось победить скучную жизнь немецкой провинции. Его фантастические истории, записанные другими людьми, бодрили читателей юмором и парадоксальностью. Однако самое главное то, что воспоминания Мюнхгаузена привели к абсурдному результату: сближению художественной реальности и научной картины мира.
Гипертрофированное воображение барона привнесло в сухие университетские трактаты элементы художественного творчества: ассоциативность, метафоричность и недосказанность. Немецкий офицер на русской службе вызвал бурный всплеск интереса к жанру исторической публицистики в XVIII веке.
Родовой дом Мюнхгаузенов. Сейчас здесь — городская ратуша и музей
Пятнадцатилетний Карл был отправлен в 1735 году ко двору герцога Брауншвейгского. Ему предстояла скучная военная служба в карликовой армии немецкого монарха, но... судьба распорядилась иначе.
В марте 1737 года принц Антон Ульрих, родной брат владетельного герцога, отправился в военный поход под командованием фельдмаршала Миниха — брать турецкую крепость Очаков. В бою принц действовал храбро, под ним была убита лошадь, был прострелен его кафтан и погибли два его пажа. Офицеру из монарших особ по воинскому артикулу полагалось в походе иметь при себе оруженосцев, поэтому Антон Ульрих попросил брата командировать к нему несколько смышленых дворян. В свите герцога никто не изъявил желания ехать в таинственную Московию, кроме... двух авантюрных недорослей: фон Хойма и фон Мюнхгаузена.
Через полгода Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен, по его словам, «... выехал из дома в Россию в середине зимы...», когда «волки на бегу пожирают лошадей, а снег покрывает землю до маковок церквей и где струя мочи застывает прямо в воздухе».
Далее правдивый рассказ переносит барона в наши края (на Николаевщину), под стены Очакова, осажденного армией Миниха: «Однажды, когда мы загоняли турок в Очаков, наш авангард попал в жестокую переделку... Я приказал своим правофланговым и левофланговым рассеяться по обе стороны колонны и поднять как можно больше пыли... Мы разбили врага наголову и не только загнали обратно в крепость, но погнали дальше, через нее, так что расправа с ним превзошла все наши самые кровожадные намерения».
И далее: «...Я направил своего тяжело дышавшего коня к колодцу на базарной площади, чтобы дать ему напиться. Он пил и пил без всякой меры и с такой жадностью, словно никак не мог утолить жажду. Когда я обернулся, то угадайте, милостивые государи, что я увидел? Всей задней части моего бедного коня как не бывало; крестец и бедра — все исчезло, словно их начисто срезали. Поэтому вода вытекала сзади по мере того, как она поглощалась спереди, без всякой пользы для лошади и не утоляя её жажды...
Оказывается, когда я с толпой бегущих врагов ворвался в крепость, внезапно опустили предохранительную решетку и этой решеткой начисто отсекли заднюю часть моего коня. Сначала указанная задняя часть брыкалась изо всех сил и нанесла огромный урон неприятельским солдатам, а затем она быстрым галопом доскакала до луга. С большой радостью я нашел ее здесь... Задняя половина коня успела завязать близкое знакомство с кобылами, носившимися по лугу, и, предавшись наслаждениям со своим гаремом, забыла все перенесенные неприятности...». (В детском варианте книжек Бюргера и Распе цензор вымарал эпизод с приключениями задней части лошади — авт.).
Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен по определению не мог участвовать в осаде Очакова, которая началась
Барон придумал свое участие в штурме крепости, однако очень подробно описал ход сражения. Турецкий гарнизон за три дня осады дважды предпринимал успешные вылазки. Причем в последний раз Миниху самому пришлось разбираться с критической ситуацией. Фельдмаршал подобрал упавшее знамя и лично повел гренадеров в атаку, вынудив врага отступить за стены. Его лошадь была убита возле самых ворот.
Мюнхгаузен, вероятно, слышал отрывочные рассказы офицеров о штурме Очакова. Свидетельства участников осады были противоречивы и полны эмоций. В голове немецкого дворянина, благодаря развитому воображению, сложилась гармоничная картинка события. Он перекинул логические мостики между разрозненными фактами, нашел общее в противоречивых суждениях, белые пятна сюжета заполнил центральной фабулой личного присутствия, а тяжесть драматургии повествования переложил на своего многострадального коня.
Он проделал трудную литературную работу и выдал «на-гора» замечательный эстетический продукт, который стал достоянием миллионов европейцев. Сухие научные монографии известных историков о русско-турецкой войне
Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен своими фантастическими анекдотами возродил умирающий жанр исторической публицистики, которая «стоит на плечах» фундаментальной науки. Отец и сын Дюма, Вальтер Скотт, Морис Дрюон, Валентин Пикуль и целый легион других исторических романистов начинали свою литературную карьеру с малых новелл, напоминавших парадоксальные рассказы легендарного барона.
Указ императрицы Елизаветы о производстве поручика Мюнхгаузена в ротмистры
За последние два десятка лет в Николаеве появилось столько краеведческой литературы разных жанров, сколько ее не было издано за всю историю города. Это материалы различных научно-практических конференций, проблемные статьи, исторические биографии и научно-популярные книги по истории отдельных населенных пунктов области.
Приблизительная калькуляция этого гигантского литературного массива заставляет призадуматься. Около 60% всех краеведческих изданий составляют научные исследования, примерно 30% — публицистические материалы,
Местная краеведческая литература не получила своевременной «художественной прививки». Это значит, что публицистическая трактовка истории Николаевщины остается полезным знанием не для всей городской общины, а только для небольшого числа исследователей и рядовых потребителей журналистских статей. Говоря простым языком, прошлое города так и не обрело «унифицированной картинки» в исторической памяти жителей. Не все готовы читать на досуге «тяжелые» научные монографии или публицистику.
Профессиональные историки трудно переживают разрыв между научным знанием и массовым его потреблением. Они пытаются заполнить образовавшуюся лакуну популярными статьями, брошюрами и книгами. Юрий Крючков «охудожествил» свою «Историю Николаева» личными воспоминаниями, Светлана Бойчук публицистично оформила в отдельную книжку мифы и легенды края, Лидия Медведева открывает для всех биографии забытых личностей. Издательство Ирины Гудым выпустило сотни публицистических трудов николаевских краеведов самой разнообразной тематики, но... художественного оформления научного знания для массового потребления так и не произошло. Почему?
Творить художественную реальность на историческом материале — специфический труд, который требует от автора наличия определенных мыслительных способностей. Нужно погрузиться в заданную эпоху, проникнуться мотивацией поведения героев, воспринять поведенческие стереотипы, речь, эмоции, рефлексы и т. д. и т. п. Погружение — тяжелая работа, изматывающая писателя. Юрий Тынянов утверждал, что в своих романах он «начинается там, где заканчивается событие».
Мы верим «историку» Гоголю, у которого казаки в ХV веке стреляли из пистолетов... верим «историку» Толстому, развернувшему действие в салоне незамужней фрейлины Анны Павловны Шерер (салон незамужней женщины в начале ХIХ века — это бордель)... верим «историку» Фурманову, утопившему Чапаева в реке Урал. Верим потому, что художественное осмысление событий этими писателями не противоречит общему научному представлению об исторических эпохах, где действуют их герои. Для того чтобы «утвердить» читателя в этой вере, автору необходимо перелопатить громадное количество источников: архивных документов, опубликованных монографий, мемуаров, рассказов очевидцев и др. Именно через такое погружение в эпоху создается правдивый исторический продукт, который утверждается в массовом сознании людей устойчивым представлением о своем прошлом — стереотипом.
Художественная историческая проза о Николаевщине сегодня в дефиците не потому, что в городе нет талантливых авторов, а от... банальной лени.
Недавно городские газеты опубликовали цикл любопытных статей профессора «Могилянки» Юрия Котляра о сакральных (?) центрах Николаева. Таких святых мест, по мнению доктора наук, у нас в городе целых пять: «Богоявленский», «Спасский», «Дикий Сад», «Соборный» и «Адмиралтейский». Мотивацию к написанию своих публицистических материалов для массового потребления автор обозначил так: «... В последние годы мы оказались в ситуации постоянного кризиса, выход из которого невозможен без осмысления своего духовного наследия и поисков тех ценностей, которые уже были выявлены нашими предками и доказали свою жизнестойкость...».
Какой же текст дается «для потребления»? Вот выдержка из него: «...Территория Корабельного района заселялась еще 6 тыс. лет назад и уже тогда, когда только закладывались основы Древнеегипетского царства, здесь существовала вера в священную землю, которую символизирует стела-памятник в виде богоподобного существа». Почему 6 тысяч лет назад, а не 8 и 10? Ведь всем археологам хорошо известно, что большинство неолитических и мезолитических памятников находятся у нас под водой. Люди селились на берегах лиманов, которые в древности были более узкими и глубокими. Однако система орошения и снос чернозема изменили географию заливов, они стали мельче и шире, затопив поселения и некрополи ранних археологических культур. Юрий Котляр поленился прочитать монографию нашего земляка (ныне покойного) академика РАН Владимира Никифоровича Станко, который занимался палеолитом и мезолитом Николаевщины.
Далее идет совершенно уникальный текст: «...На территории современной Николаевщины бывал апостол Андрей. Согласно летописным сведениям, в так называемый апостольский век он из Синопа прибыл в Херсонес, а оттуда — в Ольвию. Миссионерские проповеди Андрея обращали местных жителей в истинных христиан. С этим тезисом можно связать и названия Южный Буг, Богоявленск, а также наличие Андреева острова на Буге...» Здесь трудно комментировать с точки зрения позитивной истории. Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен — ребенок неразумный, ему нужно долго читать публицистику Юрия Котляра.
Кульминацией статьи «для народа» стал такой тезис: «Все это наводит на сравнение Богоявленского источника с так называемой живой водой. В фольклорных представлениях воду разделяют на живую и мертвую... Письменные источники различных народов упоминают о необычных целебных свойствах воды и иных жидкостях, заживляющих раны, избавляющих от болезней, продлевающих жизнь. О живой воде упоминается в сказках и преданиях, которые несут в себе забытые знания и указывают, что наши предки знали о наличии и местонахождении живой и мёртвой воды и находили её, чтобы спасти жизнь близкого».
Критика источников — не самое сильное место профессиональной компетенции преподавателя «Могилянки». Однако давно публикуются геологические отчеты, в которых излагается последовательность минерализации местных водных горизонтов, а пробы воды скрупулезно разбиты на элементы таблицы Менделеева.
Библиография подобной эзотерической публицистики на Николаевщине довольно обширна. Здесь присутствует не только сакральная топонимика, но и «таинственные» катакомбы, и мифические культовые сооружения, и деяния святых апостолов, и прочие чудеса. Художественный вымысел автора в таких текстах без тяжелого предварительного труда становится банальным враньём. Профессиональные историки в городе хотят стать творцами исторической реальности «для народа», но... не могут вырваться в горизонтальный мир эпохи из своего узкого отраслевого знания. Они защищали диссертации по истории Баштанской республики, по голодомору и репрессиям, по истории местного профобразования и т. д. Погрузиться в историческую эпоху — для них непосильная работа.
...Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен, не отягощенный университетской образованностью, легко путешествовал в элеваторе времени. Современники вспоминают, как он творил свою историческую реальность: «... Обычно он начинал рассказывать после ужина, закурив свою огромную пенковую трубку с коротким мундштуком и поставив перед собой дымящийся стакан пунша... Он жестикулировал все выразительнее, крутил руками на голове свой маленький щегольской паричок, лицо его все более оживлялось и краснело, и он, обычно очень правдивый человек, в эти минуты замечательно разыгрывал свои фантазии...».
Барон «погружался» в неповторимую действительность, а немецкие бюргеры, которые всю жизнь провели в своем городке, получали от Мюнхгаузена знания о климате России и Турции, о жестоких сражениях и осаде крепостей, о нравах и обычаях жителей дальних стран. В середине ХVIII века такие рассказы заменяли людям телевизор, Интернет и радио. Немецкий дворянин популяризировал знания о мире. В его фантазиях не было богов и героев, не было святых апостолов и «живой» воды. Вранье барона было бескорыстным, а попутные фантастические события проистекали благодаря воле и жизнелюбию рассказчика.
