На днях в столичном лицее № 303 (на Позняках) во время урока немецкого языка преподавательница-тевтоновед заявила ученикам о том, что русский язык функционирует в Киеве «вот уже 70 лет».

Что же так мало? Да и ещё в своей колыбели. Учительница ошиблась. Не 70, а 700. Точнее — еще дольше.

Парадокс в том, что украинская общественность (в том числе, значительная часть российской) до сих пор исповедует устаревшую мифологему П.А. Кулиша о том, что т.н. «великорусский язык» — пришелец в Украине из Москвы и Санкт-Петербурга. Русскоязычие же киевлян середины XIX века, Пантелеймон Александрович объяснял очень просто: лингвистическим якобы засильем в городе приезжих из Великороссии чиновников и военнослужащих. На русскоязычность тогдашних коренных (с деда-прадеда-прапрадеда, вплоть до Феофана Прокоповича и Стефана Яворского) киевлян, Кулиш почему-то внимания не обратил.

Да, заметить украинскую автохтонность русского языка ещё 36 лет назад базируясь лишь на архаично-великорусских киевских текстах — «Слово о полку Игореве» — 1185-1187г., «Слово о погибели Земли Русской» — март 1238г., «Предисловие» к «Киевской Псалтыри» — 1397г., «Повесть о Дракуле» — 1480-е гг. — исследователям было нелегко. Вместе с тем, очевидность украинского происхождения киево-великорусского (киево-владимирского) языка стала несомненной уже после первой редакции (в 1986 году) монографии великого филолога-украинца А.А. Зализняка [Древненовгородский диалект. 2 е изд. — Москва, 2004].

Исследователи Новгородской Археографической экспедиции, изучая тысячи берестяных грамот 11 — 15 вв., сохранившихся в почве Града-над-Ильменем, «вычислили» особенный местный восточно-славянский (старо-новгородский, иначе — ильмено-словенский) язык-диалект, постепенно вытесненный к началу 14 столетия пришедшим ранее из Киева русским языком. Сделав это открытие, А.А. Зализняк, В.Л. Янин и В.Б. Крысько продолжили свои дальнейшие новгородско-берестяные филологические разработки. В научной же среде стало очевидным значение древне-киевского диалекта как семантико-грамматической основы собственно великорусского языка. Однако, популяризация этого очевидного научного факта оказалась недостаточно широкой. Что и иллюстрируется продолжающимся до сих пор дилетантским исповедованием кулишовского мифа украинской администрацией (в том числе в системе образования) и общественностью.

Русский язык, сформировавшийся в Киеве, Среднем Приднепровье и долине Десны, распространился в 12 — 16 вв. на северские, радимичские, кривичские, илмено-словенские и вятичские племенные территории, ассимилировав там местные диалекты. На Южную же Русь (Украину) позднее — из Вильны — Новогрудка — Ковно — Витебска — Полоцка, в результате экспансии Великого Княжества Литовского, Русского и Жмойского в кон. 14 — нач. 16 вв. — пришел старобелорусский язык. В итоге образовались смешанные русско-старобелорусские (в том числе полтавско-черкасский на поздне-антиордынском «фронтире») диалекты. В Киеве же и в Центральном Полесье сохранил тогда свои позиции все тот же киево-великорусский язык.

Например, в декабре 1648 года «спудеи» Киево-Братского Коллегиума приветствовали З. Б. Хмельницкого именно на русском (киевском) языке [Яковенко Н.М. Нарис з історії України з найдавніших часів до кінця XVIII ст. — С. 211 — 212].

Хотя в последней трети 17 века наплыв полтавско-черкасскоязычных беженцев (в связи с неудачной протурецкой политикой гетмана Петра Дорошенко) из Чигиринско-Уманского региона к северу, внёс определённые коррективы в словарный фонд центрально-полесского говора. Хотя семантико-грамматическая великорусская 6-падежная база там сохранилась. Киево-Вышгородский же географический «пятачок», входивший тогда в Русское Царство (в отличие от остального Центрального Полесья) избежал означенной лексической модификации.

Нынешняя украинская языковая политика базируется таким образом на чистейшем мифе. Как если бы американские и советские космические запуски 1950 х — 1960 х гг. базировались на мифологической геоцентрической концепции Солнечной Системы, а не научной — гелиоцентричной.

Более того, в системе украинского образования не практикуются ни полтавско-черкасский (И.Котляревский, Гр.Квитка-Основляненко, Т.Шевченко и мн. др.), ни надднестрянский («Руська трийця», В.Стефаник, И.Франко и пр.) литературные языки. Здесь, к сожалению, доминирует кабинетный нео-«скрыпниковский» смешанный язык, практически не используемый в быту. Это сугубо книжный «суржик» (смесь, в научной филологии — «койне») полтавско-черкасского и надднестрянского (галицкого) диалектов. В кон. 1920-х — сер. 1930 х гг. уже формировалось такого рода кабинетное «скрыпниковское» койне. Оно трансформировалось к последней четверти 1930 х гг. в пост-«скрыпниковский», более-менее близкий к полтавско-черкасскому, литературный язык. Нынче же активно во всех системах украинского образования активно внедряется ещё более ощутимое галицко-полтавское (и снова кабинетное, а не «живое») нео-«скрыпниковское» койне.

В быту люди в Украине продолжают разговаривать на киево-великорусском, полтавско-черкасском, надднестрянском (галицком), восточно-полесском (на котором говорил в своё время экс-спикер ВР Плющ), буковинском, волыняцком, центрально-полесском, гуцульском, подкарпато-русинском, бойковском, лемковском и западно-полесском наречиях.

Так, может, пора избавиться от очевидного, хотя и широко популярного, кулишовского мифа. Русскому языку в его колыбели (Киеве) не 70, не 200, не 367, а, на самом деле — больше 1000 лет.