Тема военнопленных в ходе боевых действий на Донбассе в 2014-2019 гг. одна из самых закрытых. И причина этого, в принципе, понятна: еще с советских времен попадание в плен военнослужащего рассматривалось почти исключительно как предательство, и единственным вариантом было «смыть позор кровью». Нынешняя война гораздо более многовариантная и уникальная в этом плане. Для понимания хотя бы части процессов приведу всего лишь одну историю добровольца, которая, тем не менее, является, весьма показательной во всех отношениях.
Хотя полной статистики у автора в распоряжении нет, но не ошибусь, если скажу, что максимальное количество добровольцев попало в плен в ходе летних боев 2014 года в приграничье и под Иловайском.
С началом войны на Донбассе в апреле 2014 года практически прямо с Майдана (а он был в составе 8-й сотни самообороны, это так называемая «Афганская сотня») в один из резервных батальонов Национальной гвардии Украины пришел Иван Журавлев. Будучи разведчиком и снайпером, он отличился в ходе боев за Славянск и был одним из трех, кто поднял украинский флаг над городом.
Где-то под Славянском, июнь 2014 г.
В начале июля, когда бойцам НГУ было предложено подписать контракт, большая их часть перешла в ВСУ и добробаты. Дело в том, что добровольцы «резервных батальонов» не рассматривали вариант дальнейшей судьбы именно в системе МВД. Вот и Журавлев вместе со своим товарищем Василием Ковальчуком официально через Славянский военкомат перешёл на службу в 42-й батальон территориальной обороны. Вернее, это было такое себе диверсионное формирование ГУР МОУ в составе батальона, которое возглавлял полковник Игорь Гордийчук, впоследствии более известный по позывному «Сумрак».
Однако по своему прямому назначению группа не использовалась никогда, будучи задействованной с начала августа сперва в штурме, а потом и удержании стратегически важной высоты Саур-Могила в районе украинско-российской границы.
Исторический момент поднятия флага над освобожденным Славянском, июль 2014 г.
Во время очередного обстрела 19 августа Иван (который получил позывной «Охотник») был сильно контужен. К контузии скоро добавилась сильная головная боль. Поэтому, когда 24 августа к высоте смогли пробиться бойцы 3-го полка спецназа на внедорожнике L200, «Сумрак» принял решение отправить Журавлева вместе с еще тремя ранеными на «большую землю».
Как потом окажется, машина поехала по тому же маршруту и попала в засаду уже на выезде из Петровского. В ходе боя «пикап» перевернулся , двое спецназовцев, а также боец 42-го тербата смогли уйти с места боя в ближайшую посадку, а вот судьба остальных была печальна: Журавлев и Степаненко попали в плен, а остальных — Яремчука, Самойлова и Темура Юлдашева, по всей видимости, боевики убили.
Из воспоминаний Журавлева: «...когда мы уже выезжали из Петровского, нам в упор выехала БМП противника. Водитель на большой скорости пытался затормозить, но, к сожалению, машина потеряла управление и перевернулась. Когда пришел в себя, то видел, как нас добивали прикладами. Я слышал, как кто-то кричал: „Этого не стреляйте, это — снайпер! Этого не стреляйте, это — снайпер!“ Но я слышал выстрелы у себя за спиной, это достреливали моих побратимов».
Затем был плен, причем в самом страшном месте оккупированного Донецка — захваченном здании СБУ (на сленге «исбушка»).
Прибытие Ивана Журавлева и Василия Ковальчука на Саур-Могилу, август 2014 г.
«Меня отвезли именно 24 августа, когда в Донецке был так называемый „парад“ наших пленных. Из помещения СБУ меня повезли в больницу, где меня хирург всю ночь зашивал. При этом он рассказывал, как яростно нас ненавидит. Зашивает и рассказывает мне, как же он нас ненавидит. Знает украинский язык, но никогда на этом языке больше разговаривать не будет. У меня была очень большая потеря крови, но пришел какой-то врач, и еще нацедил бутылку моей крови для своих переливаний...».
«Когда на мне еще были нитки, меня на допросы не вызывали. Кстати, и швы мне снимал наш врач, который ехал на Саур-Могилу нас вытаскивать, но попал в плен. Но когда мне сняли те швы, то начали вызывать на допросы. Конечно же, били, пытали и издевались».
«Там я сидел до 21 сентября. С военными обращались более-менее нормально. А к людям с донецкой пропиской и к гвардейцам... Вызывали на допросы каждый день в течение двух недель и били. Потом, когда начались разговоры об обмене, перестали.
Тяжелее всего вынести первые пять-шесть ударов. Потом боль терпеть легче — пока не потеряешь сознание. Тебя отволокут назад, а на следующий день все сначала».
А дальше произошло то, что называется «человеческим фактором»: в судьбу Ивана Журавлева вмешалось провидение. Один из донецких, а ныне киевских активистов Евромайдана по просьбе своего коллеги по бизнесу, который знал лично Журавлева, используя неформальные и проверенные временем налаженные прежде человеческие отношения, вышел на своего сокурсника, на тот момент занимавшего высокую должность в военной иерархии «молодой республики», и попросил помощи в освобождении конкретного добровольца.
После таких неформальных переговоров Журавлева включили в списки военнопленных. (А это был наиболее критический момент в обменах лета-осени 2014 года: ни одна сторона не спешила объявлять о том, кто у них в плену). И дальше колесо завертелось, и в итоге Журавлева в ходе очередного обмена «28 на 28» освободили.
«Мне насчитали семь смертных приговоров. Нас построили и сказали, что будут выполнять приговор по расстрелу, но через некоторое время один из их охранников подошел к нам и шепнул на ухо: „Не бойтесь, вас везут на обмен“. Мы ему не поверили. Понимание того, что действительно обменивают, наступило, только когда на дороге между двумя блокпостами увидели много журналистов.
Ощущение того, что меня освободили, что я на свободе, ощущение этой свободы — самое первое светлое чувство, которое тогда запомнилось. Когда я увидел украинские флаги, я, как никогда, понял, что такое наше страна».
После необходимой реабилитации Иван Журавлев вернулся на военную службу. В 2015 году он демобилизовался.
При подготовке материала использованы интервью Ивана Журавлева из открытых источников (прежде всего издания «Апостроф»).
