...Этот роман — дань эпохе 70-х, признание в любви к языку, золотому дождю метафор, глубокому погружению в анналы литературы, и какие еще эротические аллюзии нужны, чтобы оправдать оргазм по поводу выхода скандальной книги. И покуда судебных исков по поводу успеха «Седьмой функции языка» Лорана Бине (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха) ни на родине автора, ни в странах, издавших роман, не последовало, давайте, что называется, углубимся.
Итак, вы помните, конечно, фото модных французских философов конца 70-х начала 80-х. Постмодернизм, приталенные рубашки, безумный взгляд рок-звезд. Если не помните, не страшно, автор романа обо всем вам расскажет. И даже больше, чем было на самом деле. То есть, всю желтую историю тех лет он не выносит за скобки своей любви к литературе, а как раз наоборот — вставляет в детективный сюжет. Сам он, конечно, левак, поэтому стесняться особо нечего. Погони и перестрелки перемежаются заумными разговорами и научными конференциями, гомоэротические оргии — размышлениями героев и персонажей о прогнивших устоях общества. Из культовых личностей — психоаналитик Юлия Кристева, оказавшаяся (кстати, правда) агентом болгарских спецслужб, философ Мишель Фуко, развратничающий в бане с юношами, писатель Умберто Эко, похожий на самовлюбленного пингвина. Ну, и прочие деятели политических искусств вроде кандидата в президенты Франсуа Миттерана.
Кстати, как раз после встречи с ним в начале романа возвращается наш несчастный герой, знаменитый философ-семиотик Ролан Барт. «Он крайне возбужден, — сообщает автор. — Тут вам не только мать, юноши или роман-фантом. Тут еще и libido sciendi, жажда знания, а с ней — вновь наметившаяся и дорогая сердцу тщеславца перспектива совершить переворот в человеческом сознании и, быть может, изменить мир. Уж не мнит ли себя Барт Эйнштейном, вынашивающим знаменитую теорию, пока переходит рю дез Эколь?»
Признаться, от самого героя мы этого уже не узнаем — и в жизни, и в романе Барта сбивает грузовик в квартале от его дома, после чего он еще месяц лежит в коме и умирает в парижском госпитале. И начинается расследование.
Оказывается, при жертве был документ, этакая лингварная бомба, которую, кстати, позже пытался активировать в своих текстах украинский философ и писатель Владимир Ешкилев, хотя в романе след тянется, конечно же, русский. Распутывать берется туповатый парижский детектив, ни бельмеса не смыслящий в том, что рассказывают ему, ботая по-Дерриде, всякие-разные литературоведы-леваки, и поэтому согласившийся на помощь филологического Ватсона, ставшего на самом деле настоящим Шерлоком Холмсом этого запутанного литературного дела.
Следующая история нашего обзора не менее драматична. Вообще посты в социальных сетях автора этого романа — некогда лидера ультрашоковой литературы — все сплошь надрывные скетчи, острая сатира, едкий юмор. И все это попало сюда, в текст «Рюрика» Анны Козловой (М.: Фантом Пресс), и это хорошо, поскольку — связь с жизнью, неприкрытый реализм и т. д. Правда, без мата, пардон за оксюморон, поскольку какая правда может обойтись без мата? И несмотря на то, что все откровенные темы в литературе, казалось бы, раскрыты, искренность и эротический максимализм в «Рюрике» продолжают шокировать и завораживать. В своей новой книге Анна Козлова по-прежнему безжалостна и провокационна.
Правда, темы прежней бесшабашной «жизни с идиотом» изменились. Автор давно уже пишет сценарии для телесериалов («Краткий курс счастливой жизни», «Ясмин», «Садовое кольцо»), отсюда «социальная» проблематика в прозе («F20», получивший «Национальный бестселлер») и упомянутая стервозность в социальных сетях.
А все оттого, что, «в отличие от вас и многих вам подобных, ей понадобилось не пятьдесят лет, а всего лишь десять, чтобы осознать, в каком дерьме она находится», говоря словами героини романа. Кстати, это не историческая вещь, Рюрик — «всего лишь» попугай, нужный по сюжету, чтобы помочь и его развитию, и главной героине, сбежавшей из интерната девочке. Ну и чтобы мы не сразу подумали, что речь снова о юных неадекватах и прочих ищущих себя и заодно счастья персонажах, а также фрагментах их жизни, «когда она познакомится в cети с серийным маньяком, думая, что он полковник ВВС США в отставке».
По сюжету, напоминающему поначалу набоковскую «Лолиту», девочка в бегах встречает своего Гумберта Гумберта, также бегущего от самого себя. Ну или Леона, не ставшего киллером. Почему сбежала? Странный вопрос. «Каким же тугим, ржавым мозгом нужно обладать, чтобы хоть на секунду допустить, будто девочки-подростки могут быть удовлетворены той жизнью, которой они живут», — отвечает автор, если не понятно.
Далее достается, как всегда, всем. Матери-бухгалтерши? «Нет бы хоть одна честно призналась в том, что складывает цифры в столбик не потому, что таково ее призвание, а просто потому, что ни на что другое не способна». Отцы-герои? У автора они все сплошь «стратеги гаражных склок, генералы пластиковых окон и солдаты армии бездарного ремонта», опасающиеся не за карьеру дочки, а за то, что она может дать «не тому». «Не тот» в понимании отцов — это любой мужчина, преуспевший в жизни больше, чем они сами».
Хотя, основной упор, конечно, на матерей. Воспитывающих детей с девизом «Нет — разврату, да — Корнею Чуковскому!», в жизни которых, кроме половых вопросов, как и у всех совков, «присутствовало кое-что поважнее — например, протертый суп». А как иначе? Разве с нынешними мужьями можно иначе? «Я просто хотела, чтобы он отдавал мне все свои деньги и дрочил в туалете, господи, неужели я так многого требовала?!» А с детьми? Ведь если сына не учить уму-разуму и взгляду на мир сквозь протертый суп, он «опустится настолько, что станет заниматься сексом каждый день — вместо того чтобы учить английский».
То есть, по сути, книга Козловой — большой памфлет, закамуфлированный под роман воспитания, обличительная статья в стиле урбанистической саги, невеселый фельетон в кружевах (точнее, в лохмотьях) подростковой прозы. Повествование ведется так, будто камера следит и группа откуда-то из-за кустов снимает. Обязательный голос за кадром, слова автора, пояснения-разъяснения, а давайте вернемся, и если бы героиня знала, чем это закончится, но давайте не отвлекаться. Короче, за мной читатель, я покажу вам настоящую... Словом, сценарий, да.
То есть «испорченный» стиль, годный для жадного заглатывания текста и интерактивной слежки за героями. Догонит ли Гумберт Гумберт своего Бармалея?
Следующий роман — производственная драма прожитого то ли впустую, то ли понарошку времени, когда социальный статус важнее стальных облаков в городе, который не особо-то и любишь. Ну учился здесь автор, ну работал — кстати, продавцом-консультантом в том же супермаркете, о котором речь в его романе. Но настоящая жизнь, говорят, она ведь не такая. С другой стороны, если помните, она длится себе, покуда мы строим насчет нее планы.
И поэтому «Европа» Антона Ерхова (М.: Издательские решения) — о работе в харьковском супермаркете электроники — все-таки опыт, зафиксированный в тексте, поскольку куда ж его еще девать? Не бонусами ведь един этот мир, тем более для писателя. Герой романа, кстати, тоже не без рефлексии, иначе не вышло бы у него любви с читателем, который, скорее всего, книжку и полюбит, и поймет. Поскольку много в ней разных ноу-хау, подробностей производственных отношений, служебных секретов и других маркеров эпохи. «Одних кличек хватило бы на словарик: наш-друг-пиши-читай („и охрану он знает, и опт знает, и директора — с тем учился, на той женился“), салоеды („привет из Кацапетовки“), студентки-институтки („щеки красные и в пол смотрят“), терминаторы („зимой, блядь, в тёмных очах“), а ещё — бобры, тёти-аси, кулибины, и ещё, ещё, ещё».
Да и читатель нынче пошел понимающий. Даже прозу такого толка, поначалу издающуюся исключительно в московской серии «Уроки русского» у Олега Зоберна (о буднях гастарбайтера и т. д.), поймет. И потом, каждому интересно, бобр он или тётя-ася. И постепенно втягиваешься в метафизику отношений с миром «продажной» философии. Как там в сопроводительной инструкции? Какие стиральные машинки выбирают глухонемые, как продавцы называют толпящихся у входа, что происходит, когда аноним сообщает о бомбе, зачем на ценниках ставят точки и обязательно ли быть везучим, чтобы стать первым по выторгу.
Словом, еще и практическая польза от гуманитарной «Европы». И какая! «Костя быстро прошагал к терминалу, вытащив по дороге гарантийный талон из шестикилограммовой эл-джи. Вошёл в базу под паролем и стал искать нужную продажу. — Седьмое июня, годится. Теперь по-де-жу-рю немного, — он открыл гарантийку, клацнул ручкой. — Поставлю печати и попрошу кого-нибудь вечерком подойти на кассу и восстановить тот июньский чек. Дома приклею свой серийник. Главное, этот аккуратно оторвать, — Чижов попробовал поддеть наклейку ногтём. — На четверг вызову мастера и скажу ему: „Не надо бесплатных ремонтов. Пишите акт, я её сдаю“. Доплачу и куплю себе наконец-то де-сять со-рок шесть».
А что еще надо для счастья, кроме удовольствия от текста? Правильно, десять сорок шесть и пару салатиков.
