«...И внезапно лопнул желчный пузырь Филиппа Вигеля, и пролился ядовитым дождем по всей необъятной империи, и „промокли“ от этого ливня все: люди родовитые и подлые, писатели талантливые и графоманы никчемные, генералы сухопутные и офицеры морские... Не убереглись даже девы непорочные и проститутки, монахи праведные и грешники светские, звери и птицы, гады ползучие и рыбы... Целая эпоха русской жизни утонула в зловонных мемуарах тайного советника Вигеля».
Эта цитата взята из анонимной рецензии на воспоминания тайного советника Филиппа Филипповича Вигеля, которые в 1864 году опубликовал журнал «Русский вестник». Литературное наследие мемуариста составило три объемных тома прозы, куда вошли письма, памфлеты и пасквили.
Первое издание вышло со значительными купюрами и вызвало бурную реакцию всей читающей публики. В «Записках» были представлены обширная галерея литературных портретов представителей российской элиты первой половины 19 века и бытовая картина русской жизни этого времени.
Филипп Вигель любил путешествовать по стране и миру. Он помнил вступление на престол императора Павла, был лично знаком с Николаем I, соприкасался с масонами и мартинистами, видел семью Емельяна Пугачева.
В его записках присутствуют: Кутайсов, князь Голицын, поэт-министр Дмитриев, князь Багратион, Каподистрия, целое поколение Воронцовых, Раевских и Кочубеев. Он общался с опальным Сперанским, обедал с фельдмаршалом Румянцевым и графом Растопчиным, видел шведского монарха Бернадота и лорда Веллингтона.
Филипп Вигель был на «короткой ноге» с Пушкиным, Вяземским, Баратынским, Гоголем, Загоскиным, Тургеневым, Бестужевым-Марлинским, Одоевским и другими известными литераторами.
Мемуары Вигеля по хронологии оканчиваются 1830 годом, поэтому редакции «Русского вестника» понадобилось выбросить из «Записок» целые главы, где были даны желчные характеристики представителям влиятельных аристократических родов империи.
В эпоху примитивных коммуникаций публикация подобных текстов — покушение на честь и достоинство рода. Подобное оскорбление смывалось только кровью. Никому из редакторов не хотелось участвовать в дуэли и подставлять свой лоб под пулю какого-нибудь гвардейского офицера.
Издевательство над памятью предков — откровенный цинизм. Ну как, например, ротмистр Сергей Алексеев смог не потребовать удовлетворения за такой текст о своем деде: «Полицейский генерал Иван Алексеев любил устраивать всенощные кутежи, на которых драгуны обкрадывали его пьяных офицеров».
Или как подполковник Василий Мезенцев оставил бы без последствий характеристику своей бабушки: «Княгиня Дарья Хвостова у себя в Москве перебивалась сводничеством, доставляя приезжим иностранцам юных дев без состояния из худородных дворян».
Вызывать на дуэль редакторов «Русского вестника», конечно, никто бы не стал. Их просто затаскали бы по судам и обанкротили. По дворянской этике требовать сатисфакции нужно было у автора, однако последний умер в 1856 году за восемь лет до публикации своих желчных «Записок».
Мемуарная литература была распространенным жанром в империи, и образованная публика читала более резкие тексты, которые часто мотивировались посмертной местью автора своим врагам. Почему же именно воспоминания тайного советника Филиппа Вигеля так возмутили русское дворянство?
Думается, здесь нужно согласиться с Александром Герценом, который тонко подметил: "Записки" Вигеля раздражают аристократию потому, что мемуарист был на волос не выше той среды, в которой жил и которую изобразил. Он — свой плоть от плоти, а вот взял и вынес мусор из избы. Неблагодарный отщепенец, одним словом...".
Неблагодарный отщепенец
Филипп Филиппович Вигель родился 12 ноября 1786 года в селе Симбухово Пензенской губернии в семье генерала, позднее назначенного пензенским гражданским губернатором.
Детские годы провел в Киеве, затем жил в Москве, потом в имении князей Голицыных, где ему довелось учиться русской словесности у баснописца Ивана Андреевича Крылова.
Первая юношеская желчь мемуариста Вигеля «пролилась» на своего учителя: «Дом князя Голицына избрал тогда убежищем Крылов — весьма мохнатый певец. Я назвал его мохнатым, потому что в поступках оного, как и в слоге, есть нечто медвежье: та же спокойная угрюмость при общем неуклюжестве. Он был замечателен своей неопрятностью, леностью и обжорством. Тяжесть тела приковала его к земле и к самым пошлым удовольствиям. В деяниях Крылова, в его разговорах был всегда один только расчет. Человек этот никогда не знал ни дружбы, ни любви, никого не ненавидел, ни о ком не жалел. Сердце у него было в желудке; из сего источника почерпнул он большую часть своих мыслей...».
Есть масса других воспоминаний о Крылове, в которых близкие люди говорят о нем как о трудолюбивом, веселом и сопереживающем человеке. Однако Вигель с детства не мог терпеть рядом с собой крупных талантов, и потому знаменитый баснописец в мемуарах предстает «равнодушным медведем».
Семейство князей Голицыных попало в немилость при императоре Павле I и было выслано из Санкт-Петербурга в свое имение Казацкое. У них в доме скопилось много таких же ссыльных дворян, которые «попали императору под горячую руку». Здесь одновременно проживали 17 изгнанных из армии офицеров с семьями и около 20 дальних родственников. Родителей Филиппа Вигеля тоже приютили здесь.
Князь Сергей Голицын давал опальным друзьям кров и пищу целых три года. Это было накладно, но... старик терпел, никому не выказывая своего раздражения. Постояльцы были благодарны хозяину. Многие, дослужившиеся впоследствии до высоких чинов (Новосильцев, Бартель), всегда говорили о Голицыных с признательностью.
И только неблагодарный Вигель написал: «Барская спесь делала самохвальство Голицыных иногда несносным. Не было гордости, лишь губительное тщеславие и легкомыслие. Им все еще грезилась тень дедушки Потемкина; из слов их можно было узнать, что они более видят в себе побежденных сильным противником, чем караемых грозным владыкой. С опальными гостями они обходились просто и ласково. Эта ласка была такого рода, какая оказывается любимой лошади, собаке или птице...».
В 1800 году Филипп был определен на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел. Здесь он знакомится с Дмитрием Блудовым, Андреем Тургеневым и братьями Булгаковыми.
Служба была «скучна и не тревожна». Канцеляристы переписывали набело древние международные акты. Через год Вигель продвинулся по службе и стал чиновником 10 класса.
Ранняя карьера испортила мемуариста. Его сослуживец Александр Евреинов вспоминал: «Филиппушка стал в своем чине надменным. Он входил в присутствие, как камергер в тронный зал... Все откровенно смеялись ему в лицо. Вскоре он нам надоел, и через Хвостовых мы выгнали его в Петербург, подальше от нашего веселого братства».
Неуживчивый Вигель отправился в долгие странствия по городам и весям.
Странствия по городам и весям
В 1805 году Филипп Вигель был зачислен делопроизводителем в китайское посольство графа Головкина. До границы Поднебесной он не доехал и был отправлен из Кяхты в Петербург за свой склочный характер и... «подозрение в склонности к содомским прегрешениям».
Вигеля прикомандировали к Министерству иностранных дел. Он стал много путешествовать по Европе, выполняя конфиденциальные поручения правительства.
В 1815 году молодой дипломат вступил в литературное общество «Арзамас», куда входили Жуковский, Батюшков, Вяземский, Плещеев, Пушкин, Тургеневы, Уваров, Блудов, Полетика, другие литературные и общественные деятели. Тогда же Вигель начал писать подробный дневник, который станет основой знаменитых мемуаров.
Через три года общество распадется, и его члены будут делать служебную карьеру, помогая друг другу в трудные времена. Филипп Вигель начнет стремительно продвигаться по службе.
В 39 лет он, по протекции графа Воронцова, назначается Бессарабским вице-губернатором. Однако неуживчивый характер чиновника и отсутствие системного мышления тормозят его продвижение по служебной лестнице.
В Кишиневе он успевает рассориться с гильдейскими купцами и не обеспечивает подводами войска на турецком театре военных действий.
Воронцову надоедает такая нераспорядительность своего протеже, и он отправляет Вигеля в «ссылку» на должность керченского градоначальника. Здесь у бывшего дипломата тоже не заладилось. Он умудрился на въезде в город устроить при шлагбаумах вторую линию таможен, «взымая свою долю с каждой подводы». Это не понравилось влиятельным торговцам, которые уже давно «оседлали» контрабандные потоки. Они надавили на свои «рычаги» в Санкт-Петербурге, и строптивого чиновника убрали за штат губернатора Новороссии.
Вигель получил относительную свободу перемещения. Он встречается в Одессе с Пушкиным, разъезжает по приморским городам. Его дневник пестрит новыми фамилиями и событиями.
19 января 1828 года статский советник Филипп Вигель прибывает в Николаев и... с гусиного пера на бумагу вновь льется желчь: "Однако целую неделю должен был я выдержать карантин в Николаеве. Раза два навестил меня Федоров (полицмейстер. -- Авт.), а об адмирале Грейге не было ни слуху ни духу: всякий англичанин более или менее он почитал себя лордом. Я не хотел оставить Николаев, не явившись к нему. По входе в переднюю слуга сказал мне, что я могу идти без докладу...В первой комнате нашел уже я накрытый стол, а в другой даму и с полдюжины мужчин, все моряки. Замешательство Грейга было едва ли не сильнее того, которое я в себе почувствовал. Нахмурясь угрюмо, не сказав мне ни слова, он обратился к даме и сквозь зубы назвал меня по фамильному имени...".
И далее: «В Новороссийском краю все знали, что у Грейга есть любовница-жидовка и что мало-помалу, одна за другой, все жены служащих в Черноморском флоте начали к ней ездить как бы к законной супруге адмирала. Проезжим она не показывалась, особенно пряталась от Воронцова и людей его окружающих, только не по доброй воле, а по требованию Грейга. Любопытство насчет этой таинственной женщины было возбуждено до крайности, и оттого узнали в подробности все происшествия ее прежней жизни. Так же, как Потоцкая, была она сначала служанкой в жидовской корчме под именем Лии или под простым названием Лейки. Она была красива, ловка и умением нравиться наживала деньги. Когда прелести стали удаляться и доставляемые ими доходы уменьшаться, имела она уже порядочный капитал, с которым и нашла себе жениха, прежних польских войск капитана Кульчинского. Надобно было переменить веру; с принятием св. крещения к прежнему имени Лия прибавила она только литеру „ю“ и сделалась Юлией Михайловной. Через несколько времени, следуя польскому обычаю, она развелась с ним и под предлогом продажи какого-то строевого корабельного леса приехала в Николаев... Как все люди с чрезмерным самолюбием, которые страшатся неудач, в любовных делах Грейг был ужасно застенчив; она на две трети сократила ему путь к успеху».
Такая же мемуарная желчь проливается на Херсонского губернатора, Таганрогского градоначальника и множество других администраторов.
Однако и самого Вигеля в это время начинает окружать пелена сплетен о его гомосексуальных пристрастиях.
Прямых доказательств этому нет, зато есть шутливое стихотворное послание Пушкина: «Лишь только будет мне досуг, Явлюсь я перед тобою; Тебе служить я буду рад Стихами, прозой, всей душою, Но, Вигель, — пощади мой зад!».
Вскоре Воронцову надоела скандальная репутация чиновника, и он его отправил в Санкт-Петербург. Здесь, по протекции Дмитрия Блудова, бывшего дипломата назначили директором департамента иностранных вероисповеданий.
Должность — синекура, работа не пыльная. У Филиппа Вигеля образуется масса свободного времени. Он плотно включается в литературную жизнь Российской империи.
Мемуарист активно проявляет верноподданическую позицию. В своих рецензиях ругает Гоголя за комедию «Ревизор», которая понравилась самому Николаю I. В письме к Загоскину он пишет: «То ли дело „Ревизор“; читали ли вы сию комедию? видели ли вы ее?.. Автор выдумал какую-то Россию и в ней какой-то городок, в который свалил он все мерзости, которые изредка на поверхности настоящей России находишь: сколько накопил он плутней, подлостей, невежества. Я, который жил и служил в провинциях, смело называю это клеветой в пяти действиях...».
Авторству Вигеля принадлежат доносы на Петра Чаадаева и Иринарха Введенского.
В 1840 году Вигель ушел со службы в чине тайного советника — гражданского генерал-лейтенанта. Он поселился в Москве и зачастил в литературные салоны, где стал читать свои «Записки».
Это было забавное чтение для рафинированной аристократии. Филипп Вигель сначала внимательно осматривал аудиторию и «делал внутренние купюры» — он не задевал чести тех дворянских родов, представители которых присутствовали в гостиной.
Читал нудно и долго. Постепенно все держатели литературных салонов стали его сторониться. В Москве Вигеля не любили. Сгорбленный желчный старик в одиночестве разгуливал по улицам, не поднимая шляпы при встречах с знакомыми людьми.
Умер он в своем доме на Пречистенке 20 марта 1856 года в полном одиночестве на руках у наемной прислуги. «Желчный пузырь» мемуариста «лопнул» только в 1864 году, когда «Русский вестник» опубликовал воспоминания Вигеля с большими купюрами. Полные мемуары (8 томов) появились только в 1891-1893 годах.
Однако настоящее академическое издание «Записок» тайного советника (с комментариями) вышло при советской власти в 1928-м. Для закрепления идеологической победы над монархизмом большевикам потребовалась эмоциональная желчь закоренелого монархиста Вигеля.
