Отрицая науку, врачи, которые предлагают операции по смене пола у детей, совершают жутчайшие нравственные преступления современности и действуют в своекорыстных интересах. Этому пора положить конец, уверен автор статьи The Telegraph.
Что такое женщина?
Характерный вопрос нашего времени, и название пресловутого документального фильма символизирует расколовшую Запад бездну.
Начнем с азов. Половой диморфизм на биологическом фронте — откуда и берет начало дихотомия женщина/мужчина — произошел два миллиарда лет назад, задолго до развития нервной системы (всего 600 миллионов лет назад). Непреложный факт половой дихотомии зафиксировался гораздо раньше зачатков наших перцептивных, мотивационных, эмоциональных и когнитивных систем. Таким образом, можно даже утверждать, что половая дифференциация по-своему «реальнее», чем понятия «вверх» или «вниз», «вперед» или «назад» или категории боли и удовольствия и что ее восприятие (учитывая ее необходимость для успешного воспроизводства) — ключ к успешному размножению и продолжению жизни.
Одно то, что такое восприятие и сопряженные с полом действия стали возможны еще до развития нервной системы, должны убедить всех здравомыслящих индивидов, что двоичность пола — одновременно непреложный факт и первейшая психологическая аксиома.
Более того, половая дифференциация наблюдается на всех уровнях биологической функции. По половому признаку различаются не только сперматозоид и яйцеклетка — каждая из 40 триллионов клеток, составляющих человеческое тело, имеет ядро с 23 парными хромосомами. Каждая клетка женщины (за некоторыми незначительными исключениями) — женская, а мужчины — мужская.
Физиологические различия полов многообразны не только на клеточном уровне. Мужчины и женщины, как правило, отличаются по гормональной функции, организации мозга, росту, весу, силе, выносливости, чертам лица и структуре волосяного покрова, если брать самые очевидные примеры. Но телесной сферой отличия не ограничиваются. Мужчины и женщины достаточно различаются и по темпераменту: в 75% случаев их можно отличить лишь по нему. А если принять во внимание разность интересов, различие видится еще точнее. При этом в «гендерно-нейтральных» обществах разница в темпераментах и интересах даже больше — это говорит об их биологической природе.
Личность не субъективна
Так называемые «прогрессисты» полагают, что личность определяется одними чувствами. Это утверждение одновременно невежественно, нелепо и пагубно. Даже если напрочь игнорировать биологию, самосознание не может считаться полностью субъективным — хотя бы потому, что среда, к которой каждый индивид должен адаптироваться, является социальной, а также естественной, а не солипсистской. Таким образом каждый человек хотя бы в силу своей природы вынужден мириться с некими обстоятельствами жизни, которые он не выбирал. Очевидный факт существования других людей и суровые реалии объективного мира требуют тщательной адаптации — скрупулезного согласования своего самосознания.
Чтобы интегрироваться в общество, нам приходится добровольно и уже в раннем возрасте усвоить массу общих взглядов и поведенческих моделей — именно для того, чтобы сделаться приемлемыми и желанными для других. Детей, которые требуют от других играть лишь по их правилам, не любят. Хорошая игра по определению — та, в которую хотят играть искренне и добровольно. Этот простой факт имеет прямое отношение к прагматике и реальности самосознания.
Здравомыслящий человек не просто хорошо интегрирован психологически (последователен в своих действиях, спокоен, хладнокровен и собран — что называется, «самоактуализирован»), а еще и занял свою ячейку в социальной организации. Здравомыслие — это не сугубо внутренняя категория, а следствие гармоничной социальной интеграции.
Общественные правила или правила общежития (читай, принципы, управляющие социальным миром) гораздо реальнее детской игры с ее условностями. Трудно сохранять здравый ум без стабильных близких отношений (хотя такие партнерские отношения в отдельных случаях сами могут стать серьезной угрозой здравомыслию). Точно так же паре непросто сохранять здравый ум в изоляции от непрерывного и взаимопреобразующего потока информации — неотъемлемого элемента погружения в семью в широком смысле слова. Это не только дети, но и сеть братьев и сестер, родителей, тетушек, дядьев и двоюродных братьев, которые составляют «расширенную семью». Кроме того, семейной паре нужны еще и друзья, чтобы любые возможные патологии, типичные для конкретной семьи, надлежащим образом были скорректированы более обширной социальной сетью.
Эти сети, в свою очередь, устойчивы лишь при наличии сообщества более высокого порядка— района, поселка или города — которое также организовано по принципу добровольного участия и взаимности. То же касается и отношений между городами, штатами и, наконец, на уровне государства. На высшем социальном уровне абстракции требуются минимальные международные договоренности — без них не смогут существовать в гармонии страны и народы.
Таким образом самосознание ни в коем случае нельзя назвать «субъективным чувством». Это принятие бытия, позволяющее индивидам интегрироваться в социальную иерархию. Здравомыслие — тоже не просто некое субъективное «счастье» (или даже если трактовать его несколько шире как «отсутствие страдания, страха и боли»), а чувство гармонии, которое воцаряется, когда человек, пара, семья, друзья, город и народ действуют вместе ради некой цели, причем добровольно и по очевидным причинам.
Извращение профессии психолога
Эта принципиальная истина — что субъективное чувство не определяет и не может определять идентичность — сегодня умышленно игнорируется теми, кто, казалось бы, должен в этом разбираться.
Американская психологическая ассоциация и другие захваченные идеологами профессиональные организации недавно приняли в качестве клинического стандарта «гендерно-утверждающую» помощь. Более того, под обманчивой маской законодательства о борьбе с «конверсионной» (или переходной) терапией этот так называемый стандарт был превращен в нечто юридически обязательное.
Это проблема настолько серьезна, что угрожает не только полезности и порядочности врачебной профессии, но и стабильности самого общества.
Субъективное чувство и ощущение не есть оговоренная идентичность сложного и социально-интегрированного вида. Наоборот, оно ближе грубым эмоциям — это нечто поверхностное, импульсивное и изменчивое и плохо повторяется в различных социальных ситуациях в силу своей гедонистической природы. Таким образом сторонники этой идеологии поступают опрометчиво и незрело, возводя эту эмоцию (к тому же в самом мимолетном ее проявлении) в нравственное и законодательное мерило «идентичности» в клинической, медицинской и юридической практике.
Я смотрю на это с технической точки зрения. Двухлетний ребенок, еще не способный к зрелой социальной игре, руководствуется лишь прихотью непосредственных эмоций и побуждений и ничем иным. Двухлетние дети еще не умеют хорошо играть с другими. Они сами задают себе собственную реальность. Подобно моисеевому Богу, они всезнающе заявляют: «Аз есмь Сущий» и совершенно антисоциальным образом требуют, чтобы остальные подчинялись их субъективным требованиям.
Поэтому наивные радикалы-гедонисты и навязали теорию идентичности, подкрепленную силой закона, которая предписывает всем способ восприятия мира и действия в нем, словно у несмышленого малыша.
Традиционно психология как практика и эмпирический опыт уделяет верному измерению гораздо больше внимания по сравнению с другими общественными науками (а возможно, и науками вообще). Профессиональные психологи, соблюдающие нравственные стандарты профессии, прекрасно знают, что любое клиническое явление следует оценивать несколькими различными способами. Так, тот же «субъективный самоотчет» (гипотетические чувства клиента, пациента или субъекта исследования) следует даже в лучшем случае рассматривать лишь как одну из форм доказательства. В отсутствии прочих данных на него даже можно полагаться, но при прочих равных одного его недостаточно.
Например, при верной диагностике тревоги или депрессии (основных эмоциональных проявлений большинства психологических проблем) клиницист или исследователь вполне может спросить пациента о его «чувствах», исследуя весь спектр возможных переживаний, но лучше воспользоваться проверенным и достоверным мерилом эмоциональной реакции, чтобы в диагноз не закралась предвзятость. Здесь могут пригодиться так называемые «журналы переживаний»: например, пациента или испытуемого могут попросить оценивать свое настроение один раз в час в течение двух-трех недель или другого произвольного периода времени, чтобы понять и оценить всю природу соответствующего эмоционального переживания.
Диагноз уместен лишь в том случае, когда множественные измерительные инструменты сходятся в показаниях.
Этот непреложный принцип должной клинической практики и другие Американская психологическая ассоциация и иные профессиональные организации, на которых возложена регулирующая роль, выбросили в окно и поспешно одобрили субъективные ощущения. Это в высшей степени неэтично даже по тем практическим стандартам, которые они сами же и отстаивают. Полагаться сугубо на субъективные отчеты пациентов или испытуемых попросту неприемлемо. На самом деле со стороны клиницистов это явное злоупотребление служебным положением— и это злоупотребление патологическим образом в нарушение всякой этики доходит до того, что субъективный самоотчет не только считается достаточным, но и превосходит остальные источники доказательств, будь то фактические и потенциальные.
Больные анорексией и булимией не толстые — вопреки своей убежденности в избыточном весе. Склонные к суициду не заслуживают смерти и не имеют на нее права лишь потому, что они подавлены, отчаялись и считают себя «бесполезными». Люди с обсессивно-компульсивным расстройством не пачкаются настолько, чтобы изводить целый брусок мыла за одну помывку в душе, какими бы грязными они себе не казались. ЦРУ не преследует параноиков. Шизофреники с религиозным бредом — вовсе не те святые, коими они себя вообразили, а маньяки заблуждаются насчет предначертания судьбы. Точка. И те терапевты, кто с этим не согласен — или согласен, но убежден, что к «гендерной дисфории» эти принципы по тем или иным причинам неприменимы, — не только снимают с себя всякую профессиональную ответственность, но нарушают глубинную этику своего призвания.
Это особенно верно, когда нам предлагают опираться на субъективный самоотчет детей, чья самооценка должна рассматриваться сквозь призму незрелости и ограниченных знаний о себе самих, прошлом, настоящем и будущем.
Элиты заблуждаются
Есть такое расстройство как синдром Мюнхгаузена. Страдающие им жалуются множеству врачей на самые разные внушенные симптомы. Кульминация этого синдрома в наиболее остром проявлении — выполнение целого ряда ненужных хирургических процедур. В некоторых случаях эти люди могут (физически) страдать настолько, что утрачивают способность мыслить рационально, но, как правило, этот синдром считается разновидностью нарциссического поиска внимания.
Есть и иной вариант, так называемый «Мюнхгаузен по доверенности», когда, массу симптомов внушает, например, родитель ребенку (причем, как правило, в этом повинна мать), вынуждая того подвергаться медицинским вмешательствам. В результате матери уделяют время и внимание квалифицированные и уважаемые врачи, и она получает удовольствие оттого, как те мучаются, пытаясь излечить ее ребенка от несуществующей болезни. Это именно то, чего добиваются крайние нарциссы.
Эгоистичная позиция матери, по сути, формулируется так: «Посмотрите, какой я замечательный человек — я подчинила собственные желания и запросы потребностям ребенка и забочусь о нем так сильно, что ставлю его здоровье и душевное благополучие превыше всего и жертвую ради этого всем».
Политики и, если смотреть шире, то и трансактивисты и их «союзники», настаивающие на «гендерном утверждении», поступают точно так же, не будучи ни родителями, ни врачами. Они не обучены диагностике. Они ничего не знают ни о медицинском измерении, ни об этике этого процесса — они даже не в курсе, что такое поле деятельности в принципе существует. Они не клиницисты.Вместо этого они в крайне поверхностной и самовозвеличивающей манере утверждают, что их хваленое сострадание простирается настолько, что приемлет все, чего бы ни попросил ребенок — вплоть до радикального хирургического вмешательства (кастрация, гистерэктомия, фаллопластика, вагинопластика и так далее). В самых крайних случаях так называемой «социальной сменой пола» прельщают уже малышей, а подростков и вовсе подвергают хирургическим увечьям. Например, 13-летняя Лейла Джейн и 15-летняя Хлоя Коул прошли двойную мастэктомию и судятся с Kaiser Permanente в США. Ранее целый шквал аналогичных исков обрушился на скандальную Тавистокскую клинику в Великобритании.
Вот конкретный и весьма красноречивый пример: президент одной американской корпорации заявила в прошлом году, что один из ее детей — трансгендер, а второй — «пансексуал». Многие ей рукоплескали. Но это практически невозможно с точки зрения статистики. Пока Запад не охватила психологическая эпидемия гендерной дисфории, это расстройство было крайне редким. Даже сейчас его распространенность оценивается примерно как один случай на сотню человек — или 1%. Историческое же «Руководство по диагностике и статистике» и вовсе дает цифру в один случай на десять тысяч мужчин и один на сто тысяч женщин.
Таким образом вероятность рождения трансгендерного ребенка у любой матери, безусловно, не превышает 1%, а может доходить до одной десятой или даже одной сотой процента. Но давайте воздадим должное дьяволу и все же предположим первое. «Пансексуалы», что бы это ни значило, встречаются еще реже, учитывая, что пять лет назад этого понятия не существовало как такового. Но, опять же, мы великодушно предположим вероятность в 1%.
В совокупности это будет означать, что суммарная вероятность рождения у отдельно взятой матери ребенка-транссексуала и пансексуала составляет один процент, умноженный на один процент, — то есть один на 10 000 (и вполне может доходить до одного на 100 000 000, если верны более скромные оценки распространенности гендерной дисфории).
Выводы делайте сами.
Крайний сексизм
У нас сложилась ситуация, когда любого мужчину (сконцентрируемся ради примера на мужчинах), который считает себя женщиной, не только поощряют к радикальному физическому и психологическому преобразованию, невзирая на возраст, но и предлагают ему правовой статус женщины.
И ситуация лишь усугубляется. Что делает мужчину женщиной, помимо изъявленного желания? На время «перехода» требуется «интимная хирургия».
Этот возмутительный эвфемизм маскирует суровость и необратимость поистине ужасающей процедуры. Под «интимной хирургией» подразумевается кастрация мужчины и выворачивание наизнанку полового члена — это создает отверстие, потенциально допускающее некий псевдополовой акт.
Теоретически эти хирургические процедуры проводятся во имя «освобождения». Однако судя по достоверной статистике, собранной до начала эпидемии гендерной дисфории, 80% детей с данным расстройством вырастают геями. Таким образом, 80% мальчиков, кастрированных и получивших искусственную вагину, — по сути своей гомосексуалисты.
Однако президент США назвал законы отдельных штатов, ограничивающие «коррекцию пола» у детей (например, недавно принятые во Флориде), «кошмаром» и «практически грехом», а его заместитель Камала Харрис недавно направила официальную ноту с поздравлениями некоему Дилану Малвейни, который сделал карьеру, выставляя себя напоказ и заманивая маленьких детей на путь стерилизации и хирургических увечий.
Такие факты сами по себе — повод задуматься для всякого, кто до сих пор считает ЛГБТ-коалицию этаким кружком по интересам. И не забывайте, что мировой столицей операций по изменению пола стал Тегеран, поскольку мудрейшие муллы порешили, что «транссексуалы» религиозно приемлемы (поэтому быть женщиной мужчине дозволяется), а геи — нет.
Вот к чему свелась женственность. «Женщиной» теперь считается любой человек с отверстием любого происхождения, которое мужчина может использовать как эрзац мастурбации или полового акта. Это крайнее проявление сексизма. Столь упрощенческой и унизительной трактовки женщинам не навязывали даже самые жестокие и патриархальные тираны.
Привлечение к ответственности
«Лечение» сбитых с толку детей блокаторами полового созревания, гормональной терапией и хирургическими вмешательствами — одно из жутчайших нравственных преступлений за всю историю медицинской профессии.Это на уровне эксперимента с сифилисом в городе Таскиги, штат Алабама, или лоботомии «по медицинским показаниями». Это злоупотребление служебным положением на уровне принудительной стерилизации и евгеники — бессовестное и непростительное. Произошедшее в Тавистокской клинике Великобритании — это позор. Сказать, что это «недобросовестная наука» — значит не сказать вообще ничего. Действия из нарциссического сострадания уже перешли черту от своекорыстного невежества до откровенного преступления.
Этому безобразию нет и не может быть никакого оправдания — ни клинического, ни нравственного, ни политического, ни медицинского. Мы будем вспоминать это время как еще одну эпоху заразительного безумия в самых разных его видах. Во-первых, это сама трансэпидемия. Во-вторых, эпидемия ложной добродетели, когда те, кто должны бы знать лучше, требуют хирургического увечья и стерилизации детей под маской сострадания, прикрываясь «моральным долженствованием» и «заботой».
Этому пора положить конец, а виновных привлечь к ответственности. Доказательства налицо: пол не только неизменен, но и по сути своей двоичен, а его восприятие так же фундаментально, как и любое другое познание. У консультантов и врачей, вторящих гендерным радикалам и их «союзникам» о некой глубоко субъективной, но всезнающей «идентичности», нет и не может быть никакого оправдания. Нет никаких доказательств, что несовершеннолетние обладают должной мудростью и могут дать осмысленное согласие тем, кто от жадности или одержимости предлагает им физическое решение в первую очередь психологических проблем.
Имеются достаточные основания полагать, что поощрение такого поведения и его пропаганда уже повлекли за собой целую психологическую эпидемию среди сбитой с толку молодежи. При этом ее интенсивность и охват постоянно нарастают. Ничто не предвещает, что ранний «переход» или смена пола идет на пользу. Правильный курс лечения детей с телесной дисморфией — гиппократовское «не навреди». Советники, отказывающиеся в это верить, лгут. А врачи и хирурги, которые очертя голову предлагают серьезное и необратимое вмешательство, когда в 90% случаев помогает элементарная отсрочка, действуют в своекорыстных интересах (как мы явственно наблюдали в случае с Тавистокской клиникой).
Хватит! Так дальше продолжаться не может — этому уже давно пора положить конец.
По информации зарубежных СМИ
