История Андерса Беринга Брейвика на самом деле — история объявленной катастрофы. Именно так можно трактовать заключения психологов в 1980-е годы о мальчике, который 27 лет спустя стал массовым убийцей.
В 1983 и 1984 годах лучшие специалисты Норвегии в области детской психологии хотели насильно отобрать Андерса Беринга Брейвика у матери. Психологи из Государственного детского центра детской и юношеской психиатрии (SSBU), наблюдавшие в 1980-е годы за общением Андерса с матерью, допрашивались полицией после теракта 22 июля 2011 года. Психолог подверг жесткой критике Службу опеки, которая воспрепятствовала тому, чтобы Андерса, руководствуясь заботой о его же благе, забрали у матери.
«Это настоящая трагедия, что тогда не было сделано ничего, что пошло бы во благо ребенка, потому что если бы это было сделано, то Андерс развивался бы совсем иначе. Если называть вещи своими именами, то это крайнее проявление той цены, которую платит общество в случае, когда органы опеки плохо работают».
Именно некомпетентные органы опеки опеки и агрессивный адвокат матери остановили процесс передачи ребенка, говорит психолог. Специалисты используют термин «гипотеза третьего поколения», когда им приходится объяснять, что заставило приятного на первый взгляд парня из западной части Осло стать массовым убийцей.
Следователям, которые вели дело о теракте, психолог объяснил: «В то время оперировали понятием „гипотеза третьего поколения“, когда анализировали действительно серьезные проблемы. Это значит, что у человека были родители, у которых было непростое детство в семье у своих родителей, поэтому они не могут выстроить отношения со своими собственными детьми, и дела с этим третьим поколением будут еще хуже».
Для психологов из SSBU Андерс Беринг Брейвик был «третьим поколением. Если взглянуть на его семью на два поколения назад, то окажешься в Крагерё (Kragerø) в начале 1940-х годов.
Семейная драма в Крагерё
Бабушка Андерса заразилась вирусом полиомиелита, когда родилась мать Андерса, если верить заключениям психологов, сделанным в 1980-е годы. Вирус привел к тому, что бабушка на всю жизнь осталась парализованной и стала затворницей в Крагерё. Потому что никто не должен был узнать о семейной трагедии и ее болезни.
Мать Андерса отправили в детский дом, но спустя два года она вернулась домой. Отец, с которым у матери Андерса отношения были хорошие, умер, когда ей было восемь лет. Тогда же, по утверждениям психологов, жизнь матери Андерса превратилась в подлинный кошмар.
Бабушка Андерса передвигалась в инвалидном кресле, у нее развилась мания преследования, она страдала галлюцинациями. Мать Андерса постоянно обвиняли в болезни матери, поскольку та оказалась парализованной в результате родов, если верить медицинским заключениям 1980-х годов. «А все ты виновата», — говорили ей.
У бабушки Андерса были «видения», она слышала «голоса». На допросе в полиции после 22 июля (22 июля 2011 года Брейвик совершил свой двойной теракт — прим.пер.) психиатры рассказали, что вероятнее всего, у бабушки Брейвика была шизофрения, паранойя и психоз. С восьми лет будущей матери Брейвика пришлось исполнять роль матери при своей шизофреничке и психопатке-матери.
Мать требовала, чтобы она оставалась дома и ухаживала за ней всю жизнь. Мать никогда не выходила из дома, и никто из ее друзей никогда не переступал порога дома в Крагерё.
«Трудный ребенок»
В 17 лет мать Андерса решила, что с нее хватит. Она не имела ни образования, ни каких-то связей, упаковала чемодан и убежала однажды ночью в Осло. Одна. Все контакты со своей собственной семьей она порвала. Девушка забеременела и оставалась матерью-одиночкой, пока не встретила Йенса Брейвика (Jens Breivik) в конце 1970-х годов. Он стал отцом Андерса Беринга Брейвика.
Когда она забеременела, они поженились. Она переехала в Лондон вместе со своим новым мужем, который работал там в норвежском посольстве. Уже во время беременности она воспринимала Андерса как «трудного ребенка в животе».
В заключении врачей, к которому TV 2 получила доступ, она описывала не родившегося еще ребенка как «ребенка, который плохо себя вел и перечил ей, и вообще был гадкий».
Она хотела сделать аборт, но, когда вернулась домой, в Норвегию, срок был уже больше трех месяцев, и делать аборт было поздно.
«Параноидальная система»
Итак, собственная мать характеризовала Андерса как «гадкого» еще до его появления на свет. Мать воспринимала плод как «трудного ребенка, который был беспокойным и пинался, почти сознательно», написано в отчетах 1980-х годов.
«Она воспринимает Андерса вообще как исключительно гадкого и злого, стремящегося нанести ей вред» и «себя саму она считает жертвой в параноидальной системе», написано в отчете психолога от 1983 года.
Постепенно мать перестала кормить Андерса грудью, потому что он «высасывал из нее все силы».
Отношения с Йенсом Брейвиком прекратились. Не имевшая образования мать, чьи познания в английском были весьма ограничены, не пришлась ко двору в дипломатической среде в Англии.
Она вернулась в Норвегию. Йенс Брейвик позволил ей жить в своей квартире во Фрогнере (Frogner). Вскоре отец Андерса получил первые тревожные сигналы от соседей, живущих рядом с Фритцнерсгате (Fritznersgate), дом 18 во Фрогнере.
В квартире временами бывало очень шумно, Йенс узнал, что дети остаются одни даже по ночам. Сестра, которая была на шесть лет старше, пошла по стопам своей матери и стала «запасной мамой» для Андерса, когда мать, ставшая специалистом по уходу за больными, дежурила по ночам.
«Пусть он потрогает пенис»
Летом 1981 года мать обратилась в органы социального обеспечения района Вика (Vika). Она хотела получить пособие. Через год она попросила подыскать своему двухлетнему сыну семью, где он мог бы проводить выходные, чтобы «разгрузить» ее. Она описывает сына как весьма «требовательного». В журнале 1982 года записано, что она «измотана» и больше не в состоянии справляться с детьми. Детей она «посылала к черту».
«Матери приходилось за ним следить, чтобы, по ее словам, не дать произойти катастрофе. Реакция Андерса на порицание и довольно амбивалентные попытки матери как-то его ограничить заканчивалась его хохотом и ухмылками. «Он только переминается с ноги на ногу и скалится», — говорит мать. А если его шлепнуть, Андерс говорит: «А мне не больно, а мне не больно».
Мать считает еще, что он — прилипала и все время что-то от нее требует. «Все время с ним приходится что-то делать». «Как хочется, чтобы он от меня наконец отлип». После того, как они остались одни, Андерс спал с матерью в одной кровати, телесный контакт был довольно близкий. Мать предпринимала немногочисленные и несистематические попытки это прекратить, а может, ей этого и не так уж хотелось. Единственное, что ей удалось во время пребывания в SSBU, это получить помощь, когда надо было отучить Андерса от бутылки с соской, в которой был сок, лучше красного цвета. Потому как дома он без нее обойтись не мог, а вне дома она ему была не нужна, написано в отчете.
Ходатайство о «гостевой семье» было удовлетворено, и Андерс оказался у молодой пары. Спустя короткое время мать положила этому конец. На допросе в полиции пара, забиравшая Андерса на выходные, рассказала, что, когда мать привела двухлетнего Андерса, она сказала ему, что он должен потрогать пенис мужчины. Потому как у Андерса поблизости не было никаких мужчин, с которыми он мог бы идентифицировать себя по внешним признакам. «Он только у девчонок письки видел», — рассказала она им.
«Дома он бил мать»
3 февраля 1983 года мать, сестру и Андерса определили в семейное отделение Государственного центра детской и юношеской психиатрии (SSBU) в Осло. Мать добровольно, по совету соседей, обратилась в офис семейного консультанта при Совете здравоохранения в Осло, чтобы ей помогли как-то сладить с Андерсом, которого она воспринимала как «гиперактивного».
Она описывает сына как «поразительно активного, неутомимого, а позднее и хитрого и полного совершенно неожиданных идей. Ей приходится за ним следить, чтобы избежать катастрофы». Реакция Андерса: он смеется, ухмыляется и еще больше липнет к ней«, по словам матери.
Андерсу поставили диагноз: «трудный ребенок». По словам матери, дома он бил и сестру, и ее. Она объяснила, что он ведет себя как годовалый, который слоняется с бутылкой с соской и не ест обычную еду. Ночью он требовал, чтобы она пустила его в свою постель, и тесно к ней прижимался.
Отчет детского психиатра
Офис по охране семьи перенаправил мать в SSBU. Это было самое компетентное учреждение в Норвегии, в котором занимались проблемами детской и юношеской психиатрии, вместе с тем отношение в обществе к нему было неоднозначным, поскольку у многих были свои представления как об охране детства, так и о психиатрии.
Психиатр, который был заместителем главного врача в то время, когда Андерс и его семья находились в центре, на допросе в полиции после 22 июля по поводу этих профессиональных баталий сказал следующее: «Приглашать эксперта — дорогое удовольствие, и психиатр думает, что, если Государственный центр допустил ошибку, найдется немало тех, кто будет рад этому».
Сотрудничать с органами опеки нередко бывало сложно, рассказал психиатр.
«Органам опеки приходилось работать с самыми сложными случаями, а персонал у них был наименее квалифицированный. Они были энтузиасты, хотели „спасти мир“, но часто это были молодые люди, пришедшие сразу поле окончания Социального колледжа или педагоги со специальностью „охрана детства“ без какого-либо опыта».
В SSBU работали детский психиатр, психолог и соционом, помимо терапевта по проблемам социальной среды, медсестер и педагогов со специальностью «охрана детства». Работа их состояла в наблюдении за тем, как члены семьи взаимодействуют друг с другом, как они ведут себя, например, во время приема пищи.
Они также наблюдали, как дети ведут себя во время игр, беседовали с членами семей и проводили тесты.
Наблюдение
Семейство Брейвик на ночь уходило домой, в восемь утра приходило и отбывало домой часа в четыре. Пару дней в неделю они оставались и на вечер. Работа центра основывалась на теории, что симптомы и проблемы у детей и подростков связаны с отношениями в семье.
И если удастся «расставить все по своим местам в семье», то детям тоже может стать лучше, симптомы постепенно сойдут на нет. По завершении обследования большинство семей отправлялись по домам, а SSBU начинал сотрудничать с местными органами охраны детства, а также психиатрами — по месту жительства и в школе.
Но после того, как семейство Брейвик провело в центре четыре недели, заключения, которое сделало бы это возможным, дано не было. Скорее наоборот.
В эти недели Андерса поместили в детский сад при центре, где был доступ в специально оборудованную игровую комнату со множеством интересных игрушек и фигурок. Машинки, кораблики, домики, люди дикие животные, домашние животные, ковбои, индейцы, кукольный театр, краски, ножницы, бумага и масса настольных игр. От такого набора игрушек и игр подавляющее большинство детей пришло бы в восторг, рассказывали специалисты из SSBU, когда полиция их допрашивала.
«Мать в состоянии фрустрации»
Когда за Андерсом наблюдали в детском саду при центре, специалисты видели четырехлетнего ребенка, лишенного всякой жизнерадостности, а вовсе не того невероятно требовательного мальчика, которого описывала мать.
«Поражает отсутствие в нем способности вживаться в игру. Он не испытывает никакой радости от игрушек. Когда играют другие дети, он как бы в стороне. Он совершенно не знаком с „как бы игрой“. С игрушками он осторожен. Андерсу не хватает спонтанности, желания чем-то заниматься, фантазии и способности вживаться во что-то. Нет у него и перемен в нестроении, свойственных подавляющему большинству детей его возраста. Ему не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. Андерс требует к себе удивительно мало внимания. Он осторожен, его легко контролировать, он практически не ноет, поразительно опрятен, любит порядок, если нет порядка, он становится неуверенным. По собственной инициативе в контакт с другими детьми не вступает. В каких-то занятиях участвует механически, не выказывая особой радости/желания. Часто выглядит грустным. Ему трудно выражать свои чувства, но, когда удается себя выразить, реакция бывает удивительно сильной».
Через несколько дней четырехлетний Андерс выразил свои чувства, сказав, что в детском саду хорошо, а «уходить глупо». Оказалось, что у него неплохие способности к обучению, как в теории, так и на практике. Постепенно в отчете стали появляться записи о том, что он радуется, когда у него что-то получается, что он реагирует на похвалу. Специалисты сделали вывод, что с Андерсом все в порядке. И что потенциал у него большой. Это ситуация в семье оказывала на него губительное воздействие. Авторы отчета написали, что Андерс стал козлом отпущения для матери, находившейся в состоянии фрустрации.
«Я хотела бы, чтобы ты умер»
Специальный педагог, отвечавшая за Андерса в детском саду центра, объясняла на допросе в полиции, что «у нее просто кровь застыла в жилах, когда она поняла, в чем дело». Что маленький Андерс, который был у нее в детском саду, и человек, осуществивший теракты 22 июля, это одно и то же лицо.
На допросе специальный педагог рассказала, что есть определенные черты сходства между большим и маленьким Андерсом. Ее описание четырехлетнего Андерса соответствует тому, что она прочла о нем в газетах. Что он не особо эмоционален, слабо привязан к друзьям и скрытен.
В центре SSBU проводились беседы с матерью Андерса, пока семья наблюдалась там. Однажды она сказала своему четырехлетнему сыну: «Я хотела бы, чтобы ты умер». А еще ее сильно волновали темы, связанные с сексом. SSBU сделал вывод о том, что у нее «пограничное состояние». Это диагноз, который по словам профессионалов, означает, что ваше состояние где-то между неврозом и психозом.
«Проецирует сексуальные фантазии»
По отношению к Андерсу мать вела себя двойственно, это отношение менялось буквально каждую минуту. «Добрая и хорошая, потом вдруг все менялось, она начинала кричать ему что-то агрессивное», — написано в отчете.
Она жестоко отвергала его. Она вполне могла желать своему сыну смерти, ничуть не смущаясь, что это слышат другие. Было указано, что матери свойственна «двойственность коммуникации». Она с одной стороны цеплялась за Андерса, а с другой отталкивала его.
— Как четырехлетний ребенок может относиться к этому, он же совершенно сбит с толку? Имея мать, которая, с одной стороны, привязала его к себе, а с другой стороны отталкивала его, рассказывал один из специалистов полиции.
В отчете от 1983 года написано: «Андерс становится жертвой проецирования матерью параноидального и сексуального страха перед мужчинами вообще» и «она проецирует на него свои примитивные, агрессивные фантазии. Все, что, по ее мнению, есть опасного и агрессивного в мужчинах».
«Тщательно вытирается»
У матери было множество фантазий и идей о том, что мужчины и мальчики опасны, что с ними невозможно иметь дело, согласно документам 1980-х годов.
Андерс со своей стороны пытался отдалиться о матери. Он все делал вопреки. Настроение его менялось, он мог цепляться за нее, потом вдруг начать ее толкать, становиться немного агрессивным, а потом очень ребячливым. Психологи говорят, что так ребенок пытается привлечь к себе внимание. То, что мать не могла ему дать. Поэтому Андерс больше привязывался к своей сестре, которая была старше на шесть лет и которая «частично взяла на себя роль матери».
Cотрудники детского сада при центре подмечали следующее: «Чрезвычайно аккуратен и педантичен, ничего не пачкает и не переворачивает вверх дном. Постоянно моет руки и тщательно вытирает рот. Становится неуверенным, когда не может найти в чем-то систему, его очень заботит, чтобы вещи были разложены аккуратно и по порядку».
Психологи из SSBU говорили на допросе в полиции, что «вполне можно предположить, что мать жестоко наказывала его за беспорядок, который для четырехлетнего ребенка считается вполне нормальным».
«Его надо забрать у матери»
После того, как маленькая семья пробыла в центре месяц, состоялось заседание, в котором приняли участие все, кто ею занимался. Кроме того, были задействованы материалы о прошлом семьи — от органов опеки детства до органов социального обеспечения.
Заседание продолжалось полдня, и в конце участники сделали очень серьезный вывод. Андерсу очень недостает заботы, и его надо у матери забрать, причем как можно скорее.
«Совершенно очевидно, что семья нуждается в помощи. Андерса следует забрать из семьи и поместить в более благоприятные условия, где бы о нем заботились, потому что мальчик провоцирует мать и занимает двойственную позицию, которая мешает ему развиваться самостоятельно».
На допросе психиатр пояснил, что это означало, что к Андерсу постоянно придирались.
«Андерс превратился в отвергающего всякое общение, немного боязливого, пассивного ребенка, с граничащей с манией защитой своей безудержной активности и фальшивой предупреждающей улыбкой. Учитывая серьезные патологические отношения между Андерсом и матерью, очень важно как можно раньше принять меры, которые могут предотвратить серьезные отклонения в развитии мальчика».
«Он не плачет»
Детский сад в парке Вигеланна, куда Андерс ходил каждый день, тоже мог сообщить кое-что об особом мальчике. «Он не плачет, когда ударяется обо что-то, не начинает собственные игры, и у него не так много друзей».
Вывод, сделанный SSBU: основная проблема Андерса — не его голова, а ситуация дома. На допросе в полиции после 22 июля психолог несколько углубил оценки, данные в 1980-е годы.
«Просто ужасно, когда знаешь, что произошло потом, что ничего нельзя было для него сделать. Потому что тогда бы у него была возможность выправиться».
SSBU считал, что Андерса необходимо поместить в приемную семью, в то время как органы опеки полагали, что это станет драмой для матери. SSBU и служба охраны детства пришли к компромиссному решению. На выходные Андерса будут отдавать в другую семью. SSBU полагала, что такая «гостевая семья» на выходные может стать первым шагом к тому, чтобы передать мальчика в постоянную приемную семью.
Отец потребовал опеку
Но тут случилось нечто, что спутало эти планы. Отцу Андерса, Йенсу Брейвику, переслали отчет SSBU. Он понял, что для ребенка создалась невыносимая ситуация, и немедленно потребовал через своего адвоката право на опеку над мальчиком.
Он пригрозил не только судом, но захотел получить временное решение, что означало, что он станет опекуном немедленно — прежде, чем дело дойдет до суда.
Мать, которая изначально весьма благосклонно отнеслась к идее освободиться от ребенка на выходные, теперь сказала решительное «нет» желанию отца забрать Андерса. Т. о., возникло юридическое перетягивание каната. Мать наняла адвоката, а адвокат написал письмо в SSBU, причем в выражениях он не стеснялся.
«Определение Андерса в приемную семью, по мнению моей клиентки, совершенно неприемлемо. И вообще ее потребность в том, чтобы ее освободили от мальчика, давно утратила актуальность».
Тогда SSBU и служба охраны детства умерили свой пыл и стали ждать результата судебного разбирательства. 3 октября 1983 года городской суд Осло решил, что этот случай не является делом, требующим немедленного разбирательства.
Неудавшееся дело
Вероятно, такое решение было принято из-за того, что детский сад из парка Вигеланна, совершенно неожиданно предоставил новую и совершенно иную характеристику. В решении суда цитируется слова заведующий детским садом.
«Знаю его с момента появления в детском саду как счастливого и веселого мальчика, который ведет себя по отношению к взрослым и детям в детском саду совершенно нормально».
Заведующей никогда не приходило в голову, что с мальчиком может быть что-то не так. Она без должного понимания отнеслась к тому, что в отношении него должны быть приняты особые меры. Она сказала также, что остальные сотрудники детского сада разделяют ее точку зрения.
Совершенно неожиданно оказалось, что Андерс стал прекрасно вести себя в детском саду, поэтому было решено, что он останется жить у своей матери до основных слушаний в суде в том же году. Отец Андерса воспринял это так, что, по мнению городского суда, серьезных проблем с мальчиком не было, поэтому он отозвал иск. Впоследствии Йенс Брейвик очень мало общался со своим сыном.
Хотели прибегнуть к принуждению
Но SSBU и в 1983 году была очень озабочена. Она считала, что Андерс сильно пострадает, если будет продолжать жить у матери. Они опасались и того, что мать разрушит сама себя и состояние ее здоровья ухудшится еще более, если Андерс останется с ней. «У матери достаточно своих проблем», полагали специалисты, которые по-прежнему были убеждены в том, что «очень важно как можно раньше принять меры, которые могут предотвратить серьезные отклонения в развитии мальчика».
Не прошло и месяца после того, как окружной суд вынес свой вердикт, как психолог из SSBU написал письмо органам охраны детства и просил их начать процесс об обычной передаче опеки. Они хотели насильно забрать Андерса у матери. Через месяц адвокат матери ответил органам опеки и обвинил психолога в «мономаническим преследовании».
«Я, конечно, не психолог, но в течение своей 30-летней адвокатской практики мне удалось приобрести нечто, чего молодым (имена не называются специально — прим. ред.), очевидно, не хватает. А именно обширное и глубокое знание людей. На основании этого я осмелюсь — и это мое твердое убеждение —. утверждать, что если… (мать — прим. ред.) не годится для того, чтобы заботиться об Андерсе без вмешательства органов опеки, тогда в действительности в это стране мало матерей, которые пригодны к тому, чтобы самостоятельно воспитывать своих детей, если такие матери вообще существуют», написано в письме.
«Отдана на растерзание волкам»
Органы опеки, судя по всему, напугал агрессивный ответ, потому что ничего не произошло. Еще три месяца психолог из SSBU напоминал о деле органам опеки, и в феврале 1984 года дело было передано в комиссию при органах опеки.
Мать пришла с адвокатом, в то время как органы опеки представлял только что получившая соционом, которая никогда раньше дел в комиссии не вела. После 22 июля этого специалиста допросили в полиции, и она рассказала, что чувствовал себя «отданным на растерзание волкам», когда ей, только что закончившей институт, пришлось вести дело в комиссии. Мать пришла с хорошо подготовленным адвокатом, и «разумеется, мать то дело выиграла», объяснила специалист по социальным вопросам полиции.
Назначен надзор
Дело стало предметом внутреннего расследования в органы социального обеспечения отделе района Вика, которого теперь не существует. Предстояло сравнить очень серьезный отчет от SSBU и похвальное описание Андерса, данное в детском саду, к тому же следовало учитывать наступательную позицию адвоката.
Центр социального обеспечения решил, что за семьей следует приглядывать. Раз в месяц представитель социальной конторы должен был навещать семью и проверять, все ли в порядке. Однако мать и ее адвокат воспротивились даже этому. Тем не менее, представители социальной службы навещали семью трижды. Один раз, заранее предупредив о своем приходе, а два раза — без предупреждения, весной 1984 года. Был сделан вывод, что все в порядке.
Летом 1984 года комиссия при органах опеки приняла свое окончательное и последнее решение. Мать привела адвоката, который полностью подавил молодого и только что получившего диплом соционома. Было решено, что Андерсу не нужны ни приемные родители, ни приемная семья на выходные, ни даже надзор.
«Предательство со стороны органов опеки»
Психолог, занимавшийся Андерсом и его семьей в 1983 году, во время допроса в полиции обрушился с резкой критикой на органы опеки.
«В семье была серьезная ситуация, у мальчика могли возникнуть серьезные проблемы, и если служба опеки тогда предпочла ничего не делать, то это предательство. Но поскольку служба опеки не захотела делать то, что, по мнению SSBU было правильным, SSBU тоже ничего не мог с этим поделать. У них не было полномочий принимать официальные решения. Полномочия были у органов опеки».
Психолог отметил, что вообще слишком большое внимание обращается на биологический принцип, что считается, что биологические родители больше всего подходят для того, чтобы заботиться о своих детях. «Но следует признать, что на самом деле есть родители, которые о своих детях заботиться не могут».
Психиатр из SSBU, тоже занимавшийся проблемами Андерса и его семьи, объяснил полиции, что «служба опеки вела самые трудные дела и имела наименее квалифицированный персонал. Нередко это были молодые специалисты, только что окончившие Социальный институт».
«Серьезные отклонения в развитии»
Итак, это произошло в 1983 и 1984 гг., а в то время вовсе не обязательно было прислушиваться к оценкам профессионалов. «Тогда действовал принцип статус-кво. В то время шансы у отцов в подобной ситуации были весьма малы. Если не могли поделить ребенка, в судах отдавали предпочтение матерям. Оценки профессионалов в расчет не принимались. И разъяснения заведующей детским садом и социального работника в органах опеки имели гораздо больший вес, чем мнение психолога, имеющего соответствующую квалификацию. Это полностью соответствует положению дел в то время», — сказал психиатр полиции.
Коллега психиатра, психолог, объяснил на допросе в полиции, что решение о передаче опеки принимается, когда очевидно, что «ситуация становится все хуже и хуже, и что в семье исправить это не представляется возможным».
SSBU опасался «серьезных отклонений в развитии». Не психиатрических симптомов, а «асоциального развития».
Слишком поздно для Андерса
Психолог сказал полиции, что вообще все может быть очень плохо, если родители детей не могут наладить с ними контакт, стать им по-настоящему близкими и быть откровенными с ними. Дети обращаются к взрослым в поисках утешения, тепла и внимания, но если их отвергают и наказывают, то у таких детей впоследствии возникают проблемы в отношениях с другими людьми, и тогда им лучше самим заранее отвергать других.
Именно это психологи увидели в случае с матерью Андерса, у которой было чудовищно тяжелое детство. На допросах в полиции после 22 июня почти все, кто знал Андерса, описывали его как одиночку, не испытывающего никаких особых эмоций и не имеющего близких друзей.
Психолога из SSBU спросили в полиции, а существует ли какая-то возрастная граница, когда все еще возможно как-то изменить личность ребенка.
Он ответил, что измениться можно почти всегда, но что «для Андерса это слишком поздно — после того, что он сделал то, что сделал».
