Профессор Георгий Почепцов — наиболее известный на постсоветском пространстве специалист по информационным войнам. Причем не только как теоретик, но и как практик — в президентской администрации Леонида Кучмы Георгий Георгиевич руководил загадочным управлением стратегических инициатив.
Какова сегодня роль онлайна, как соревнуются между собой Москва и Брюссель в борьбе за Киев, меняется ли Россия? Об этом и многом другом — в интервью «Фразе».
Георгий Георгиевич, как вы считаете, ведут ли сегодня ЕС и Россия информационную войну за вовлечение Киева в свою орбиту влияния?
Конечно! Правда, они ведут еще и десятки других войн. Но по этой можно видеть, как происходит коррекция внезапно возникающего внимания, что говорит о постоянном отслеживании этих процессов с двух сторон. Мы оказались в эпицентре войны, а для нее все средства хороши.
Но все это воздействие на нас для разработчиков облегчено, поскольку идет столкновение мифологий, а не реальностей. С двух сторон работает два министерства грез — европейское и российское. Чьи грезы будут сильнее, те и победят.
Как изменил массовый уход СМИ в онлайн методы управления общественным мнением? Или мы имеем дело просто со сменой оболочки и формой подачи?
Пока особых изменений нет, но это тренировка власти на будущее. Поколение, которое, по подсчетам, придет наверх в 2020 году, имеет ряд отличий, к которым начинают заранее готовиться. Ведь они не только придут к власти, но и ими же надо будет столь же успешно управлять. Онлайн — это их будущее.
На ваш взгляд, свобода слова — это мифологизированное понятие?
И да, и нет. Есть исследования, которые показывают, что страны, добывающие нефть, могут не иметь демократии, они «удовлетворяют» своих граждан и без этого. А вот другим странам надо иметь более усложненные системы управления.
Свобода слова в широком смысле дает возможность более качественно и интенсивно трансформировать социосистемы. Без нее невозможны модернизация, подготовка новой элиты, образование, в конечном счете — удовлетворенность населения. А современные страны (это и Великобритания, и Франция, и Япония как пример) перешли на такой параметр госстатистики, как счастье. Если экономика растет, а это не приносит счастья, то зачем все это?
На недавних парламентских выборах почти четверть голосов получили партии условно-радикального (КПУ) и радикального («Свобода») толка. Это результат агитации, социального напряжения, внешнего влияния или растущей неприязни избирателя к правящей партии-коалиции?
Радикальные партии есть результат радикализации избирателей, а она возникает в условиях отсутствия экономического роста. Чем больше будет падение экономики, тем больше будет радикалов. Можно назвать это политической физиологией. Иногда это сознательно конструируется. Снятию Хрущева предшествовали перебои с продажей хлеба, которые впоследствии сразу после этого закончились. Перестройка строилась в том числе и на искусственно создаваемых пустых прилавках, когда продукты не довозились сознательно. То есть физиологически такой человек мыслит и действует по-другому.
По вашему мнению, изменилась ли Россия после противоречивой избирательной кампании 2011-12 гг., и если да, то в какую сторону?
Если измерять уровнем протестности, то Россия изменилась. Но путь изменений слишком долог. В СССР первый протестный правозащитный митинг прошел в 1965 году. То есть до перестройки оставалось 20 лет...
С другой стороны, российская власть начала посылать сигналы в общество по своей борьбе с «избранными» коррупционерами. То есть власть, получив замедленное развитие экономики, вынуждена мимикрировать. По крайней мере, у власти теперь нет столь гордо поднятой головы. Это невозможно на фоне неудовлетворенности населения.
В своей статье «Стратегические и тактические информационные и виртуальные потоки» (Mediasapiens, 2013-02-17) Вы пишете о том, что идеологический компонент, присущий советским фильмам, в современном «глобальном» кинематографе трансформировался в общечеловеческий. В связи с чем и вопрос: существует ли общепризнанная концепция общечеловеческих ценностей?
Она существует, поскольку последние исследования в области нейронауки находят определенные объективные подтверждения существования моральных параметров. Во всех культурах, например, ложь считается плохой. То есть это нечто, вписанное в наши мозги. И в ряде случаев сегодня начинают понимать, почему конкретно это так. Например, мышам-полевкам «прививали» моногамность, которой у них не было. Для этого нужно было иметь большое количество рецепторов в мозгу. То есть явно нечто объективное.
И последний вопрос: возвращение — временное или нет — Украины к сомнительной сверхпрезидентской модели, а России — от «тандемократии» к уже знакомой модели прямого правления Владимира Путина — это новый съезд с дороги вовлечения в условный «золотой миллиард», в exit третьего пути?
Пути в «золотой миллиард» для нас нет, надо искать свой путь.«Золотой миллиард» съедает ресурсы всей планеты, поэтому туда не может быть входа. У нас ведь нет еще одной планеты. Ужесточение власти — это реакция на ее слабую результативность. Время фанфар завершилось, теперь нужны и более точные, и более тонкие действия.
