В Николаеве почти одновременно ушли из жизни два известных украинских поэта...
«Сегодня 9 дней, как не стало Владимира Юрьевича, и я сижу и думаю о том, что уход Пучкова и Креминя — катастрофа для николаевской поэзии. Ушли не только глубокие и знаковые для города личности, каких больше не сыщешь. Нет больше поэтов, которые до последнего дня активно писали и издавались, вокруг которых вертелась литературная жизнь Николаева, которые задавали планку и были ориентиром и для авторов, и для читателей.
Если сегодня средневозрастная группа николаевских поэтов еще пытается соответствовать и пишет качественную поэзию, то с молодой порослью ситуация плачевна. Самомнение подменило талант. Вместо вечных сомнений и метаний, присущих творчеству, — железобетонная (даже усталая) уверенность в своей неотразимости и гениальности. И грустно за площадки, дающие слово псевдопоэтам. Кто понесёт ответственность за потчевание слушателей графоманией? А она — яд, между прочим...».
Этот поминальный текст от «средневозрастной» николаевской поэтессы взят из фейсбучной ленты автора статьи. Можно было выбрать другой — аналогичный, но именно здесь сублимирована эмоция всех соратников по цеху: «Горе обрушилось на наш город. Мы почти в одно время утратили двух талантливых людей. Для местной поэзии наступила катастрофа...» и т.д., и т.п.
Живые поэты — «средневозрастная группа» и «молодая поросль» — внезапно осиротели, публично погоревали и стали оглядываться по сторонам. Что они увидели? — Мир не перевернулся и все движется своим чередом: боевики на Донбассе не соблюдают перемирие, Зеленский на курорте тренирует депутатов, перегруженные фуры добивают наши дороги, а с востока город накрыл холодный циклон. — Никакого апокалипсиса не произошло, чтобы как-то резонировать общее горе.
Комментаторы из николаевского поэтического цеха привыкли вслух позиционировать себя поэтами. Меж тем, для настоящих мастеров, называть себя в третьем лице «поэтом» было самым натуральным эксгибиционизмом.
Когда Арсения Тарковского представляли в компании «талантливым поэтом», он поправлял: «пытаюсь мысли рифмовать»; в аналогичной ситуации актер Леонид Филатов — «создаю образы»; Иосиф Бродский — «я не пишу стихов — я в них живу». Для Хэмингуэя «писатель» было бранным словом. Если Николаю Гумилеву говорили, что его жена (Анна Ахматова) «гениальная поэтесса», он вскидывал брови — «все девушки пишут стихи».
Этот ряд можно продолжать долго. Покойный Дмитро Креминь мог еще в молодости на каком-нибудь комсомольском собрании ударить себя в грудь: «Я справжній український поет!» . Владимир Пучков обычно морщился и переводил разговор на другую тему. Они стеснялись не творчества, не своих конечных продуктов, а именно того смыслового наполнения, которое сами вкладывали в понятия «настоящий поэт» и «настоящая поэзия».
Настоящий поэт и настоящая поэзия
90% всех грамотных людей, хоть раз в жизни пробовали рифмовать слова и строчки. Некоторые в этих упражнениях продвигались очень далеко. В минуты «божественных озарений», по мнению критиков, они становились поэтами «второго эшелона».
Это не только в литературе, но и в музыке, живописи, кинематографе, театре и балете. Классификация всеобщая. Могут быть и сантехники «второго эшелона», и дворники, и агрономы. Однако в поэзии «второй эшелон» — не катит. Или первый, или никакой!
Тут простой пример: мы знаем много замечательных музыкантов-гитаристов, чье исполнение завораживает, но... игра заканчивается, чары спадают и виртуоз из «второго эшелона» планктоном оседает в нашей памяти среди себе подобных.
Кто избежал забвения у гитаристов? — Ну... тут можно навскидку: 1. Пако де Лусия — изменил потолок возможностей классической гитары. После него поднялась планка общего исполнительского мастерства. 2. То же самое сделал для электрогитары Джимми Хэндрикс — одновременно зажимал на грифе шесть ладов четырьмя пальцами. 3. Ричи Блэкмор — самая «быстрая» музыка в «Звезде автострады». 4. Эрик Клэптон, Джимми Пэйдж, Кирк Хэммет и Карлос Сантана — все из первой десятки рокеров и все изобретатели.
В поэзии есть свои виртуозные «исполнители» — Иосиф Бродский «выжал из слова» такую же необозримую Вселенную, как Пако де Лусия из гитары. В театральной драме горизонт поднял Том Стоппард, кинематограф тянется за компьютерной графикой Джеймса Кэмерона и т.д.
Спрашивается, зачем читателю знать этот список «изобретателей» в искусстве? И при чем здесь покойные Дмитро Креминь и Владимир Пучков? — Дело в том, что оба поэта не были новаторами, они реализовывали себя в традиционной гармонии содержания и формы.
Это очень трудно двигаться своим путем проторенными тропами. Здесь просится наглядность из живописи. Одни художники выбирают «избитый» реализм, вторые — инсталляцию мусорной кучи. И то, и другое — искусство, которое успешно продается в салонах.
Любимое развлечение тележурналистов ВВС — показывать толпу рафинированных эстетов в Третьяковке у «Черного квадрата» Казимира Малевича.
Здесь всегда много людей, которые умничают «о композиции», «энергетике мазка», «особом поглощающем цвете» и т.д. Затем подходит экскурсовод с организованной группой и объясняет, что эта картина совсем не живопись, а супрематический манифест торжества абсолютной формы над поверженным содержанием.
Владимир Пучков и Дмитро Креминь делали тяжелую работу в рамках нормальной силлабической (слоговой) ритмики. Возможно, они экспериментировали с формой в условиях творческой кухни, но все открытые поэтические продукты у них были традиционными.
Неповторимыми для каждого из них были ассоциативные ряды и смысловые конструкции текста — то, что делает поэзию искусством, а не рифмованным набором слов.
Вот из последнего сборника Владимира Пучкова «Год бычка».
Одного не хватает толчка,
чтоб отчалить на парусной тяге...
Это год не Быка, а бычка —
беспородной лиманской дворняги.
Где причал об одном фонаре,
он бичует, отвержен от стаи,
пряча тело в мохнатой норе
у ольвийской дорической сваи.
Шевелится течению в лад,
глупый раб постоянства и веры,
сторожит терракотовый клад
с утонувшей когда-то триеры.
Так, от мира укрывшись рукой,
утеплившись вином и ватином,
доходяга хранит за щекой
золотую монетку с дельфином.
Это год не Быка, а бычка —
самокрутки, похмельной заначки,
позабывшего ноты смычка,
потерявшей решенье задачки.
Чтобы слово, назло падежам,
заискрило от встречного слова, -
мы, дружок, разговор по душам
забычкуем до лучшего клева.
Иерархия ассоциативного ряда здесь сублимирует смысловое наполнение текста. Кажется, вот «оно», именно то «оно» — лучше не скажешь. Это и есть эстетическое восприятие поэзии читателем.
Такой труд изматывает поэта. В работу включается все одновременно — детский опыт и взрослый цинизм, понятия о добре и зле, верности и предательстве, любви и ненависти. Смысловые пропорции готовящегося «поэтического коктейля» постоянно меняются уже независимо от самого поэта, когда, по словам Ивана Ильина, «перо оказывается в руках божественной длани и спасает людей благодатью».
Спасать людей благодатью
Смерть Дмитро Креминя и Владимира Пучкова невосполнимая утрата городской общины. Не потому, что они были известными литераторами «при медалях» и лауреатских премиях, а в силу цельности поэтической натуры. Сделаю акцент — именно на ПОЭТИЧЕСКОЙ НАТУРЕ, а не внутренней личностной организации покойных стихотворцев.
В бытовой повседневности эти два человека были сложными людьми, как говорят в Николаеве, со своими «прибамбасами» и «тараканами в голове». Однако сверхзадача творчества определяла их поступки.
Дело в том, что и Креминь, и Пучков волею судьбы попали в журналистику, что дало им возможность не только обращаться напрямую с читателями — помещать стихи на полосах газет, — но и опосредованно влиять на аудиторию.
Сколько жителей Украины читают поэзию, хотя бы раз в год? — Правильно! — Ничтожно мало. Поэтические сборники не ходовой товар в книжных магазинах и букинистических лавках. Зато газету читают все... или почти все. Поэты-редакторы оказывали мощное опосредованное влияние на город, которое никем до сих пор не осознанно.
Лет семь назад, еще до войны, к автору этих строк пришли в гости два молодых ресторатора и рассказали свою печальную историю. Оказывается, у николаевских ментов появилась очередная забава. Они находили малолетнюю наркоманку с «лицом тридцатилетней барышни», давали ей денег и отправляли в бар за рюмкой водки. Когда ей благополучно наливали, перед стойкой возникали два опера и требовали у девочки паспорт. Затем протокол с астрономическим штрафом «на первый раз» и... приватное предложение хозяину заведения решить проблему на меньшую сумму полюбовно.
Звоню Пучкову, объясняю ситуацию и говорю, что люди готовы подтвердить свои слова письменно.
— Вот скажи мне, Сережа, — раздраженный голос в трубке, — ты не устал от всей этой гадости?
— Устал, но надо что-то делать...
— Ты, вообще, читаешь новости?
— Читаю...
— Везде убивают, насилуют и грабят. У меня в номере ни строчки позитива, а ты мне еще этих ментов суешь. Бери своих клиентов и веди в любое интернет-издание, там тебе спасибо скажут...
Поэт-редактор отказал мне не из-за того, что не хотел ссориться с УВД, просто еще одна капля негатива разрушала общее равновесие городского соматического пространства, что не сопрягалось с его поэтической натурой. Бывали ситуации до-наоборот, когда Пучков «при слове „культура“ хватался за парабеллум».
Такое волевое насаждение своей гармонии капля за каплей, незаметно меняло мировоззрение горожан, заставляло жить в условиях нравственного восприятия среды двумя поэтами. Они, возможно, даже не подозревая, управляли рефлексией своих читателей.
Тысячи газетных материалов от Пучкова и Креминя, сотни их презентаций, встреч с читателями, лекции студентам, фестивали и творческие конкурсы усиливали этическое «давление» на николаевцев. Менялось понимание «добра», «справедливости» и «красоты».
Сегодня еще не написана монография по истории муниципальной экономики за последние 30 лет, однако без всяких историков видны наши руины.
Обанкрочены все предприятия местной промышленности, градообразующие верфи погибли и не подлежат реанимации в прежнем виде.
Николаев утратил все рабочие места и на месте оживленного полуострова должна по определению быть пустыня, как в американском Детройте. Тем не менее, бывшая столица корабельного края до сих пор жива и сохранила почти полумиллионную численность населения.
Да, — город стал «кладбищем супермаркетов», да, — здесь каждый «второй» торгует на базаре каждому «первому» китайские тряпки, но... люди здесь живут и пока не собираются покидать насиженное место. Почему?
Есть целый ряд причин такой «фатальной живучести». Одна из них — тяжелая работа николаевских поэтов. Именно их творчество до сих пор цементирует внутреннюю прочность сегодняшних жителей и веру в надежное завтра.
Владимир Пучков и Дмитро Креминь никогда открыто не конфликтовали с местными политиками — губернаторами, мэрами и депутатами, но... всегда и твердо отстаивали свое нравственное пространство.
Двое поэтов опережали время. Незадолго до того, как Петр Порошенко стал вбивать клинья и создавать тектонические разломы в едином мире украинской нации, они собрались и издали поэтический сборник «Два берега». Украиноязычный Креминь перевел стихотворения Пучкова на рiдну мову, а последний сделал поэтический перевод своего товарища на русский язык. Затем друзья «напрягли» квалифицированных литераторов, и в одном переплете поместили английский вариант совместного сборника. Это был поступок на опережение. Здесь дело даже не в поэтическом продукте, а в гражданском вызове. Еще не было никаких политических игр с Томосом, новой украинской орфографии и Института национальной памяти, но... опасность культурологического нацизма уже витала в воздухе. Конечно, слабый голос двух провинциальных поэтов не смог воспрепятствовать общему мейстриму государственной политики на раскол народа. Аннексия Крыма и война на Востоке тяжело переживались стихотворцами. Их гармоничный мир рушился, и они ушли вместе с ним.
***
Естественная убыль поэтов образовала творческую и нравственную лакуну в общинном сознании. Кто займет вакантные места? — Неизвестно. — Скорее всего, никто. В качественном плане потеря для всех невосполнима. Борис Пастернак очень точно определил эту «невосполнимость»:
«Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста».
Справка
Дмитрий Дмитриевич Креминь родился 21 августа 1953 года в селе Сухая (ныне Иршавский район, Закарпатская область).
В 1975 году окончил филологический факультет Ужгородского госуниверситета.
После переезда в Николаев занимал должность преподавателя кафедры украинской литературы в Николаевском пединституте имени В. Г. Белинского (1979–1981), руководил областной литературной студией «Родники», работал завотделом крупнейшей в области молодежной газеты «Ленінське плем’я» (1981–1990). С 1991 года работал завотделом культуры и духовности, заместителем главного редактора газеты областного совета «Рідне Прибужжя» (до 2008 года).
Член Национального союза писателей Украины (1979), Ассоциации украинских писателей (1997), Ассоциации эстрадных деятелей Украины (1999). С 2010 года — председатель Николаевской областной организации Национального союза писателей Украины, главный редактор журнала «Соборная улица».
Награды и премии
— Государственная премия Украины имени Тараса Шевченко (1999) — за сборник стихов «Пектораль»
— Республиканская литературная премия имени В. Г. Чумака (1987)
— культурологическая премия имени Николая Аркаса (1994)
— литературная премия имени В. Е. Свидзинского (2011)
— Всеукраинская литературная премия имени Зореслава (2013)
— Всеукраинская литературная премия имени В. Н. Сосюры (2013)
— литературная премия имени Леонида Вышеславского (2013)
— Международной литературной премии имени Ивана Кошелевца (2014)
—"Горожанин года" в номинации «Искусство» (Николаев, 1999)
— «Человек года Николаевщины» (2008, 2016)
— Почётная грамота Верховной Рады Украины (2010)
— Заслуженный деятель искусств Украины (2016)
Владимир Юрьевич Пучков родился 15 марта 1950 года в городе Славянске Донецкой области. В 1966 году окончил окончил с отличием среднюю школу № 2 в Варваровке. Окончил филологический факультет Николаевского государственного педагогического института с отличием. Преподавал в школе, работал в комсомоле. С 1976 года — член Союза журналистов Украины. С 1987 года — член Союза писателей Украины. Работал в редакции Николаевской областной молодежной газеты «Ленинское племя», был заведующим отделом культуры областной газеты «Южная правда». С 1994 года и до последнего времени бессменный главный редактор городской газеты «Вечерний Николаев». Глава благотворительного фонда «Николаев — 2000». Первые стихи начал печатать в конце 1960-х годов. Первая книга стихов «Азбука музыки» вышла в 1984 году в киевском издательстве «Молодежь». Автор поэтических сборников «Парусный цех», «Видимо-невидимо», «Вечерний чай», «Штрафная роща», «На стыке моря и лимана».
Входил в состав авторского коллектива, создавшего Гимн Николаева в 2004 году. В 2005 году за книгу стихов «Штрафная роща» удостоен премии имени Николай Ушакова. В 2009 году за сборник стихов «На стыке моря и лимана» удостоен премии имени Леонида Вышеславского. Перевел на русский поэзии украинских поэтов Д. Павлычко, П. Осадчука, П. Мовчана, М. Лукива, Д. Кремень и другие. Признан «Королем поэтов» на Всеукраинском турнире русскоязычных поэтов Украины «Пушкинская осень в Одессе — 2009». Награжден золотой медалью американского Фонда «Андерсон Хаус» за лучшую поэтическую книгу года (2009).
