Наш мир состоит из слов. Мы склонны видеть прошлое сквозь призму современности, перенося понятия, навязанные нам телевизором, на опыт предыдущих столетий. В этой статье я хочу наполнить реальным значением такие термины, как национальное государство и империя.
Доминирующий нарратив утверждает, что Россия – это империя, большой злобный Мордор, где немытые орки с гнилыми зубами строят агрессивные планы по порабощению окрестных земель. А мы — «милые хобитцы», которым чужой земли не надо, но своей ни пяди не отдадим. Этот стереотип активно внедряется в общественное сознание на протяжении последних лет, причем часто именно с использованием вышеприведенной Толкиеновской метафоры. Такой подход и является краеугольным камнем отечественной пропаганды.
Но давайте отойдем от лекал фэнтези-литературы и попробуем коснуться реальности, а не наших о ней представлений. Потому мы разберемся, что такое империя и какую роль отыграли имперские образования в истории Украины. А также покажем, что в современном мире национальное государство и империя – это не роковые противоположности, а две стороны одной медали. И наша отечественная олигархия является лишь отражением того, насколько наша страна интегрирована в наднациональные имперские структуры.
Прежде всего нам следует определиться, что такое империя. Для этого мы обратимся к работе известного американского историка и социолога Чарльза Тилли «Принуждение, капитал и европейские государства 990-1992 год», в которой он отделил империю от национального государства, опираясь на различие между прямым и непрямым правлением.
Прямое правление – это знакомая нам всем ситуация, когда правительство, в лице чиновников, напрямую взаимодействует с народом. Через выборы, коммунальные платежки, повестки из военкомата… Именно так происходит унификация общества и создание национального государства. И не потому, что какая-то нация создает государство, а потому что государство прямого правления создает национализм, как пчелы мед. Поскольку правительство стремится оперировать крупными блоками, классифицировать и упорядочивать своих граждан по языку, цвету кожи и прочим «очевидным» признакам, чтобы успешно формировать школьные программы, собирать налоги, проводить призыв в армию и выполнять прочие свои функции. Таким образом граждан навязчиво информируют, кто они такие, до тех пор, пока национализм из абстракции не становится поводом к действию. Такое положение вещей является нормой для европейских стран, начиная с XIX века, и потому воспринимается нами, как нечто само собой разумеющееся.
Но, с исторической точки зрения, это все крайне необычно. Поскольку для большей части истории человечества характерна непрямая форма правления, когда между центральной властью и населением находятся различного рода посредники, осуществляющие власть на местах за мзду малую. Население, конечно, теоретически знает, что оно живет в каком-то государстве, которым кто-то правит. Но на практике для рядового жителя в тысячу раз важнее, кто в его провинции губернатор, чем кто в Риме император. А губернатор знает, что он тут «король», пока исполняет требования столицы. Конечно, такая ситуация крайне неустойчива, поскольку империя существует ровно до тех пор, пока региональным элитам выгодно ее функционирование. Иначе они легко могут уйти в независимость.
Но никакого другого способа править более-менее обширными территориями до сих пор не придумано. Когда мы обращаемся в прошлое, то первое, что нам следует понять, – размер имеет значение. Прямое демократическое правление возможно, если государство можно обозреть с вершины холма. Просто прямое правление современного образца, без демократических завихрений, можно реализовать на территориях, находящихся на расстоянии одного-двух дней конного пути от правительственной резиденции. И это в условиях, стремящихся к идеальным. У властителей аграрных времен часто не получалось полностью контролировать даже собственную столицу. Для содержания бюрократии необходимы достаточно значительные средства, которые почти полностью уходят на армию и аристократию, а требовать с «губернаторов» дополнительных финансовых поступлений чревато бунтом и дезинтеграцией государства. Именно потому в традиционных обществах официально существовала практика покупки государственных должностей. Будущий чиновник заносил большую взятку, а потом выбивал из подотчетного населения себе прибыль, не забывая отправлять регулярные подношения в столицу. Тогда это была даже не коррупция, а просто единственный способ управления в условиях хронического бюджетного дефицита. Да, мы все знаем, что в Украине работает тот же механизм. И, разумеется, реальный контроль над ситуацией на местах, в таких условиях, стремится к нулю.
Потому существование любой империи сопровождалось постоянными восстаниями, бунтами, вялотекущим сепаратизмом и прочими радостями бытия. Но, что характерно, сами империи при этом демонстрировали удивительную живучесть, раз за разом поднимаясь из пепла. И вызвано это было тем, что их основой является не насилие, а взаимная выгода и культурная общность.
Только империя могла поддерживать хоть какую-то иллюзию порядка, создавая условия для развития торговли, ремесел и поддержания некой минимальной общественной инфраструктуры. Но дело не ограничивалось экономикой. С одной стороны, несмотря на всю свою внутреннюю разнородность, империи выступали в роли инкубаторов для мировых религий: ислам, конфуцианство, различные ветви христианства изначально были привязаны к какому-то имперскому образованию. Поэтому ситуация, когда император был, по сути, сакральной фигурой, совмещая в одних руках светскую и духовную власть, для истории Евразии достаточно типична.
С другой стороны, империи формировали общеимперскую аристократию. Тот тонкий социальный слой, из которого вербовались чиновники и военные для государственных нужд. Эти люди могли жить в разных уголках империи, но являлись носителями общего стиля жизни и мировоззрения, позволявшего им свысока смотреть на холопов и туземных царьков, выступая по отношению к ним в роли носителей верховной власти. И практически каждый житель империи, обладающий минимальными амбициями, стремился попасть в эту элиту общества. Которая могла сохранять свое доминирующее положение, лишь пока империя продолжала свое существование. Потому имперская аристократия, какой бы развращенной и разобщенной она ни являлась, всегда была готова сплотить ряды, дабы защитить (воссоздать) империю. Поэтому история большей части Евразии являет собой вереницу имперских образований и темных веков, отделяющих их друг от друга.
Далее нам следует понять, что, в сущности, есть три разновидности империй.
Прежде всего это сухопутные и морские империи. Империи Суши – это крупные сухопутные образования, существующие, в основном, за счет собирания податей с крестьянских общин. Именно с ними в массовом сознании и ассоциируется само понятие империя. Американский социолог Рэндалл Коллинз высчитал, что предельный размер таких государств составляет круг вокруг столицы радиусом 1100-1300 километров, поскольку это максимальное расстояние, которое могут пройти войска, сохраняя возможность вернуться на зимние квартиры. Попытки удалиться на большую дистанцию неизбежно ведут к проблемам с логистикой и полной потере управляемости завоеванных за пределами этого круга территорий.
Конечно, теория Коллинза касается упрощенной идеальной ситуации. В реальности империи осваивали глубоко неоднородное географическое пространство. Тут у нас непроходимая пустыня, через которую войска не пройдут, здесь быстрая река, которая позволяет быстро перебрасывать войска, сплавляя их по течению, а с той стороны – еще одна империя, оспаривающая спорные территории. Потому идеально круглых империй на карте никогда не было.
Противоположностью империям Суши являются империи Моря. Вместо того, чтобы уходить в глубь континента, они делали акцент на контроле над морскими просторами, которые даже сейчас выступают основной соединительной тканью экономики. Поэтому их власть опиралась на флот и была клочкообразна по своей природе. Морские империи захватывали или создавали опорные пункты на берегу и монополизировали торговлю, а их размеры ограничивало лишь море. В результате владыки таких образований концентрировали в своих руках огромные богатства, а любой прибрежный царек, опоздавший с подношениями, рисковал обнаружить под своей столицей недружественный морской десант и торговую блокаду.
Третьим, весьма специфическим, типом империй выступают империи кочевников, которые даже сложно назвать полноценными государствами. По своей природе они занимают некое промежуточное положение между империями Суши и империями Моря. Ключевой их особенностью является то, что они практически ничего не создают, а строятся на сборе налогов и мобильности, характерной для кочевых племен. Либо ты платишь дань великому хану, либо через пару лет к тебе прискачет огромная орда и на месте твоей родины будет выжженное пепелище. Такие образования могут занимать колоссальные пространства, что особенно ярко продемонстрировал Чингисхан и его потомки, создав империю, начинающуюся в Китае и заканчивающуюся в районе Львова.
Но проблема таких государств в том, что они неустойчивы. Как только кочевники начинают ссориться между собой, оседлые народы восстают против узаконенного ими грабежа. А если степные элиты хотят удержать и укрепить свою власть над покоренными племенами, им приходится слезть с седел и начать править своими крестьянскими подданными. Так кочевая империя трансформируется в сухопутную, со всеми присущими для этого пути развития недостатками.
Теперь нам следует сделать шаг в глубь веков, чтобы понять геополитический «код истории», описывающий все происходящее на протяжении последних 5 тысяч лет на просторах нашего континента. Сердцем Евразии является огромный степной океан, начинающийся в украинском Причерноморье и заканчивающийся в Монголии. В этом «океане» водятся кочевники, которые любят набегать и грабить. Им не нужно сложное государственное устройство, чтобы собрать армию, у них каждый мужчина с пеленок воин. Достаточно сильного вождя, способного сплотить их, и они рухнут на цивилизованные земли все сметающим кровавым ураганом.
Единственный способ остановить вторжение кочевников – это создание сухопутной империи, которая, собрав налоги с огромного количества крестьян, понастроит крепостей на границе и создаст регулярную армию, способную отбивать набеги конных варваров. Именно отсюда тянутся корни Российской, Китайской, Персидской, Османской и прочих действительно великих империй. Варвары внушали настолько большой страх, что желание влиться в состав империи было просто непреодолимым. Так образовывалось ожерелье первичных империй, факт становления которых запускал формирование империй вторичных, как образований более рыхлых и слабых.
Для увеличения своей ресурсной базы империи были вынуждены расширяться в сторону, противоположную от кочевников, захватывая более или менее цивилизованные земли, что закономерно вызывало желание дать отпор. Но местные царьки в одиночку не могли ничего противопоставить крупным имперским образованиям. И это заставляло их сбиваться в группки, создавая в качестве противовеса собственные империи. Очевидно, что такое государство не может быть централизованнее и сплоченнее, чем первичная империя, созданная для борьбы с варварами. Иначе местным элитам было бы проще инкорпорироваться в первичную империю. Поэтому оно со старта является более рыхлым и слабым. Примером такой динамики могут послужить пары: Китай – Вьетнам, Московия – Речь Посполита, Османы – Австрийская империя.
Единственным местом, где в принципе смогли на протяжении античности и средневековья утвердиться морские империи, стал бассейн Средиземного моря. Это и обусловило уникальность европейской цивилизации. Европа обладает настолько окраинным статусом в евразийском контексте, что со времен Аттилы не находилась под угрозой массовых вторжений кочевников, а значит, не имела стимулов для утверждения крупных империй.
Тем временем Средиземное море позволило создать торговый рай, где оборотистые и воинственные купцы могли нажить большие деньги и обрести политическое могущество, благодаря разобщенности сухопутных владык. Конечно, в разные времена было по-разному, не стоит забывать римлян, которые подмяли под себя все Средиземноморье. Но наша задача — показать тенденцию, идущую сквозь века.
В любом случае империи Моря были нишевым явлением, не получившим широкого распространения до той поры, пока европейские мореходы не начали эпоху Великих географических открытий. Так морские империи впервые вышли на оперативный простор, получив возможность грабить, торговать и эксплуатировать в общемировом масштабе. Что и позволило Западной Европе вырваться в авангард прогресса. Причем если до конца XVIII века европейцы строили, в основном, классические морские империи (захватили удобный порт, установили монополию на морскую торговлю и закрепили ее неравноправными торговыми договорами), то начиная с XIX века они занялись полноценным захватом территорий за океаном. Поскольку достигли такого организационного и экономического превосходства, что могли начать крупномасштабные завоевания, с целью максимизировать свою прибыль.
Мы видим, что за столетия, прошедшие с момента, когда Колумб открыл Америку, а Васко да Гама обогнул Африку, в Европе произошла кардинальная метаморфоза. Приток колониальных богатств сделал европейских монархов относительно независимыми от местных князьков, контролирующих власть на местах. Заморские деньги позволили им начать постройку государственной инфраструктуры, необходимой для того, чтобы реализовывать власть на местах в обход локальных элит. В результате местечковая аристократия оказалась перед выбором: влиться в государственную элиту и начать служить на общих основаниях или погибнуть.
Конечно, этот процесс был далеко не гладким и однонаправленным. И потому XVI-XVII века стали периодом регулярных аристократических мятежей против усиливающейся центральной власти. Заканчивались они либо очередным компромиссом между местными элитами и центром, либо решительной победой королевских войск. В любом случае имперские образования Западной, а несколько позже и Центральной Европы стали на путь превращения в национальные государства, которые стремительно продемонстрировали свое военное преимущество перед империями.
Так, первое полноценное национальное государство в лице Франции смогло вести войну со всеми ведущими державами континента более 20 лет. Не только вследствие стратегического гения Наполеона, но, в основном, в силу того, что правительство, исключив посредников, могло выкачивать из населения намного больше ресурсов для своих нужд, чем раньше, тогда как большая часть противников Франции все еще находились на предыдущей стадии развития.
Таким образом, стало очевидно, что будущее находится за теми, кто смог построить у себя более эффективную форму прямого правления и унифицировать население по единому образцу, привив гражданам своего государства мысль, что они единый народ. Весь XIX век прошел в попытке «запрячь в одну телегу коня и трепетную лань», но чем больше имперские правительства пытались построить на подконтрольных им территориях систему прямого правления, тем больше их империя теряла устойчивость. Поскольку на место прежних феодальных отношений, где местный монарх был наделен властью от Бога, приходили национализмы во множественном числе и начинали рвать империи изнутри.
В конечном итоге Первая мировая война одним махом прекратила существование Российской, Австро-Венгерской и Османской империй. А на их руинах расцвели многочисленные национальные государства, стремительно поддавшиеся влиянию таких тоталитарных идеологий, как фашизм и коммунизм. Смертный час империй Моря пробил на полвека позже, когда спровоцированный вторжением западных держав национализм вылился в многочисленные движения за независимость в заморских колониальных владениях. Каждое из этих движений могло быть легко раздавлено пальцем, но их было так много, что удерживать колонии, ведя войну на десятках фронтов одновременно, было просто невыгодно. В результате бывшие имперские провинции провозгласили себя независимыми государствами. Но, взглянув на нынешнюю политическую карту мира, можно легко увидеть административно-территориальное деление, навязанное местным народам западными завоевателями и оставшееся даже после их ухода.
Проблемой этих новых государственных образований было отсутствие развитой экономики и колоний, которые могли бы помочь им удержать структуру прямого правления. В результате на их территориях, в большинстве случаев, начались гражданские войны, военные перевороты, партизанские движения и прочие прелести быта развитого феодализма. Так началась новая эра, ознаменованная противостоянием между СССР и США за контроль над новыми постколониальными государствами.
Формально империи сошли с мировой политической арены, но практически было наконец-то найдено решение, позволяющее совместить принципы прямого и непрямого правления. Поскольку, с одной стороны, на низовом уровне утвердились вполне себе формально независимые государства, правительства которых могли на своем заднем дворе творить все, что душа пожелает. С другой стороны, утвердилась глобальная американская империя, контролирующая рычаги экономического и политического влияния над этими формально независимыми правительствами. И, как всякая империя, США приносили своим подданным пользу, гарантируя стабильные правила игры, а также защищая подотчетные им режимы от красной чумы.
Тут мы должны коснуться Холодной войны, как важной составляющей мирового порядка во второй половине прошлого века. Практически коммунисты в американской империи исполняли роль «варваров-кочевников» из более ранних периодов истории. Постоянная скрытая угроза, которая заставляет правителей банановых республик трястись от страха, бежать в Вашингтон и умолять о кредитах и военных советниках, иначе красные победят – и все. Таким образом, американцы везде были желанными гостями, а страны, которые могли бы вести свою игру, вроде западноевропейских, загонялись «красной угрозой» в американскую команду.
СССР же, под мудрым руководством товарищей Ленина и Сталина, перековался в национальное государство еще в первой половине XX века, что и помогло ему победить фашистов, не сгинув в горниле войны, как Российская империя. Я не случайно говорю про Советский Союз как про национальное государство. Как ни парадоксально, но коммунисты вплотную подошли к реализации англосаксонской модели политической нации.
Если в континентальной Европе (Франция, Германия…) считалось, что нация должна быть полностью унифицирована – как в языковом, так и бытовом плане, – то в англосаксонских государствах к местным идентичностям относились намного толерантнее. Считалось, что если человек владеет английским и разделяет некоторые базовые ценности, он автоматически становится членом той политической нации, на территории которой проживает. И до тех пор, пока он лоялен правительству, он вполне может ходить в килте, играть на волынке и делать прочие вещи, которые от него требует его этнографическая идентичность.
Именно потому, несмотря на то, что Великобритания не превышает размерами большинство европейских государств, она продолжает поражать приезжих не только древними демократическими традициями, но также глубоким этническим и лингвистическим разнообразием, которые никто так и не взялся искоренять. Англосаксы перенесли традиции своих предков в Северную Америку, потому в США можно познакомиться с американцами самого разного происхождения, цвета кожи и религии.
Схожие принципы были положены и в фундамент «единого советского народа». Коммунисты дали людям возможность сохранять свою этнографическую идентичность и даже институционально оформили ее, путем создания союзных республик и национально-культурных автономий.
Фактически у них не было возможности пойти другим путем, поскольку, как и в США, у СССР была слишком большая территория и слишком разнообразное население, чтобы грести всех под одну гребенку. Тем не менее, благодаря созданию соответствующей бюрократической инфраструктуры, обоим этим государствам удавалось достаточно долго поддерживать у своего населения чувство общей идентичности.
Но проблема в том, что удерживать полноценную государственную инфраструктуру очень дорого, особенно если нет возможности выкачивать ресурсы из зависимых стран. Поэтому, на фоне деколонизации, Кремль ринулся в пролом наперегонки с Вашингтоном. Другое дело, что в этом противостоянии коммунисты безнадежно отставали. С одной стороны, они предлагали не просто паразитировать на продаже сырья развитым странам, а сделать решительный рывок по примеру СССР, что предполагало радикальную перестройку всего общества и несло угрозу власти местных элит. С другой стороны, они были намного беднее, чем американцы, и потому не могли предложить достаточно большой и вкусный пряник своим потенциальным сателлитам, что ставило их в проигрышное положение в конкурентной борьбе. Поскольку, если они хотели конкурировать за симпатии местных элит со США, должны были давать больше и брать меньше. В результате СССР вместо того, чтобы построить нормальную империю на основе таких основополагающих ценностей, как неравенство и эксплуатация, превратился в «бюро добрых услуг». Единственным местом, где Москва смогла добиться полноценного имперского доминирования, стали страны Центральной Европы, захваченные в ходе Второй мировой войны. И контроль над ними основывался на чисто военной компоненте, поскольку, несмотря на щедрые дотации со стороны Москвы, они все равно смотрели на капстраны, где трава зеленее, а жизнь слаще.
В результате СССР проиграл холодную войну и «распался», превратившись в скопище коррумпированных и примитивных диктатур. Правящие элиты предали своих подданных и перевели более или менее сформированное национальное государство обратно в состояние империи. Кремль произвел аварийный сброс государственной инфраструктуры, оставив подотчетных ему граждан умирать. А вчерашние номенклатурщики трансформировались в транснациональную имперскую элиту, при этом сохранив в своих руках все рычаги влияния на постсоветском пространстве и достаточную степень интеграции, чтобы контролировать рабов и обеспечивать минимальное функционирование экономики.
Так Американская морская империя обеспечила свое доминирование на мировой арене. Достигнув вершины, с которой все тропки ведут вниз.
Теперь США столкнулись с проблемой сверхрасширения и отсутствием достойных врагов. С одной стороны, то, что красная угроза сошла со сцены, это, конечно, хорошо, но теперь даже ближайшие американские союзники не соизволят палец об палец ударить, чтобы облегчить тяготы Вашингтона по управлению миром. Именно потому – что в случае Югославии, что Ирака, что Сирии, что Украины… – большинство развитых государств выразили «глубокую обеспокоенность», предоставив американской армии уникальную возможность разгребать весь этот бардак и топить выскочек, не желающих понимать свое место в имперском мироустройстве. В результате возможности США влиять на ситуацию в мире оказались существенно ограничены. Хотя в первые десятилетия, из-за отсутствия реальных угроз американскому владычеству, это было не особо заметно.
С другой стороны, назрело столкновение между принципами имперского правления и функционирования национального государства. Эту ситуацию нужно рассматривать на двух уровнях. Первый уровень – это страны третьего мира вроде нашей. В них, под чутким руководством США, проводились неолиберальные реформы, ведущие к демонтажу государственной структуры, тем самым делая местные тираническо-олигархические режимы более зависимыми от Вашингтона. Тех же, кто отказывался плясать под американскую дудку и стремился к формированию устойчивой государственности, просто сокрушали экономической блокадой, «гуманитарными» бомбардировками, а в экстремальных случаях и прямыми военными вторжениями. Но все хорошее однажды подходит к концу. «Прилив поднимает все корабли»: развитие мировой экономики привело к возникновению мощных региональных держав, способных ответить на удар ударом. Потому мы уже видим, как Китай, Иран и Россия вышли из повиновения США, начав постройку своих империй и процесс укрепления государственности. Китай так прямо претендует на то, чтобы стать центром новой мировой сверхдержавой, вытолкнув Вашингтон в свое полушарие.
Но это далеко не самые страшные новости для Америки из тех, что могут быть. Второй уровень проблемы состоит в том, что неолиберальные реформы были до некоторой степени реализованы и в странах первого мира. Таким образом, возможность функционирования США как самодостаточного государственного организма была подорвана. И дело не только в экономике, проблемы в которой были подробно освещены в моей статье «Ренессанс правых во всем мире и конец свободного рынка», но также в политике и культуре.
Правда состоит в том, что целью любой империи является экономическая и политическая интеграция больших пространств, а также обслуживание интересов имперской аристократии. Аристократии, а не конкретного народа или его государства. Именно это в свое время произошло с Римом, который изначально был маленьким демократичным полисом с нарвано-патриотичным населением, ломавшим через колено всех, кто покушался на интересы отчизны милой.
Но с годами империя росла, Рим перестал быть полисом, превратившись в огромное государство. Где полководцы обогащались в завоевательных походах, возглавляя профессиональные армии. А потом возвращались домой и скупали голоса и земли, подменяя демократию раздачей хлеба и денег. Таким образом, демократия деградировала в тиранию, а Римская империя пожрала римлян как народ.
Потому, имея такой пример перед глазами, британская элита, будучи отягощенной классическим образованием, еще в XVIII веке приняла законы, не позволяющие колониальным нуворишам делать политическую карьеру в Лондоне. Они понимали и откровенно боялись, что империя пожрет англичан и их свободы так же, как в свое время римлян и их республику. Поэтому Англия всегда держала свои колонии на расстоянии вытянутой руки и смогла пережить крах своей империи без особых внутренних потрясений.
К сожалению, в американских верхах недостаточно людей, читающих античных авторов на языке оригинала. Потому, после того как США стали сверхдержавой, влияние лоббистов крупных корпораций, зарабатывающих огромные деньги на аутсорсинге американских предприятий за границу, не было ограничено на законодательном уровне. Что сделало Вашингтон заложником его имперского статуса, а не выразителем воли избирателей.
Вследствие этого начиная с 80-х годов политика в США практически закончилась, сведясь к дискуссиям о правах геев и количестве розданных социальных пособий. Тем временем, как американский народ пошел по пути фрагментации, становясь с каждым последующим годом все больше похожим на сборище меньшинств с разным уровнем привилегий, а не единой политической нацией. Причина такого положения вещей состоит в том, что демократия – как народное волеизъявление – возможна лишь в случае, когда существуют некий единый гомогенный народ и правительство, непосредственно от него зависящее. Без этого невозможно обсуждать злободневные вопросы управления в рамках одной системы ценностей, приводя рациональные аргументы и формулируя единый для всех общественный интерес, который может сплотить людей, а не настроить их друг против друга. И очевидно, что такой народ может существовать либо в условиях античного полиса, либо в национальном государстве образца XIX – первой половины XX века. Когда, с одной стороны, новые транспортные средства позволяют преодолеть пространство среднестатистического европейского государства за один-два дня, сведя его до размеров античного полиса, а, с другой стороны, количество избирателей строго ограничено различного рода имущественными, возрастными и половыми цензами. Что делает их относительно однородной группой.
Конечно, было бы крайне глупо считать такую систему идеальной. Поскольку она по умолчанию ставит интересы политической нации и государства выше интересов личности. Следовательно, такая демократия вполне способна принести на алтарь своих потребностей как отдельную личность, так и целые социальные группы.
А теперь давайте посмотрим на позитивную сторону имперской культуры. Будучи глубоко антидемократичной по своей природе, она, тем не менее, провозглашает некие универсальные ценности, выходящие за пределы интересов отдельных общин. В случае со США это ценности либеральности, беспощадной толерантности и прав человека, которыми нас бомбардируют через телевизионные и компьютерные экраны американские фильмоделы. И я не просто так использую слово либеральность, поскольку это, по сути, уже даже не классический либерализм, настаивающий на правах и свободах отдельных индивидов. А либеральность, рассказывающая о правах групп и ограничивающая свободу высказываний гражданина, дабы никого случайно не оскорбить.
Конечно, демократия и либеральность вполне могут сочетаться в одном обществе и даже дополнять друг друга. Голос народа способен внести нотку ясности в политкорректное безумие, а либеральность позволит сгладить острые углы между противостоящими фракциями. Но, к сожалению, в последние десятилетия произошла подмена понятий, вследствие которой триумф либеральности начал выдаваться за триумф демократии. Конечно, тот факт, что афроамериканца больше нельзя назвать негром, а женщины в США получают одинаковую с мужчинами зарплату, – это прекрасно, но имеет крайне малое отношение к волеизъявлению народа. Поэтому в последние десятилетия на американском политическом олимпе начали происходить удивительные, с точки зрения культуры демократического участия, вещи. Сначала к власти пришел сын позапрошлого президента Буш-младший, потом, после правления политически корректного Барака Обамы, к власти начала рваться жена позапрошлого президента Хиллари Клинтон. И на последних президентских выборах в США был даже такой расклад, что в финале могли встретиться Хиллари и Джеб Буш, брат Буша-младшего. Ну если бы мы увидели, как жена бывшего президента борется с братом бывшего президента за право занять Белый дом, то могли бы уверенно переименовать цитадель демократии в цитадель олигархократии.
К счастью, американский народ решил пойти с бубей. Потому к власти, под лозунгами восстановления американского государства и американцев как единой политической нации, пришел Дональд Трамп. Что, естественно, привело к его жесткому конфликту с имперской аристократией, оккупировавшей все командные высоты в бизнесе и политике. Потому нынешняя политика США поражает своей шизофреничностью, а население страны находится в состоянии глубокого междоусобного конфликта. Что заставляет вспомнить Рим времен поздней республики, парализованный противостоянием «партии» популяров, выражающей интересы народа, и «партии» оптиматов, продвигающей интересы аристократии. Воистину, кто не знает истории, обречен ее повторять.
Что же это все значит для Украины? Прежде всего нужно откровенно признать, что после событий 2014 года мы стали не слишком привилегированной частью Американской империи. Они дают нам деньги, они дают нам оружие, благодаря Вашингтону мы еще, в принципе, существуем как формально независимое государство. Проблема только в том, что США мы не особенно нужны, а их империя сейчас находится на стадии обрушения. Так что, с одной стороны, они не будут за нас особо держаться: легко пришло, легко ушло. С другой стороны, получается, что мы купили билет на «Титаник», причем в каюте третьего класса.
Поэтому ничего удивительного, что Украина поддерживает интенсивные экономические связи с РФ, несмотря на военное противостояние.
Единственное, что мешает нашей олигархии упасть перед Москвой на колени и начать, скуля и повизгивая, умолять братский народ принять нас обратно, состоит в том, что России больше не нужна империя в прежнем формате. Национальные государства снова входят в моду, потому речь идет о прямой оккупации и добровольно-принудительном становлении единым народом. Очевидно, что для нынешних олигархических марионеток, которые долгие десятилетия притворяются нашими правителями, в такой ситуации места нет. Потому они берут, что дают, и делают вид, что у нас тут государство, а не имперская провинция.
В свете всего этого даже как-то смешно от них что-то требовать. В конечном итоге для того, чтобы быть правителем, нужно иметь возможность править. Наши же власть предержащие могут лишь пресмыкаться, лавировать и лгать. Пресмыкаться перед США, Россией, МВФ и прочими вышестоящими институциями, которые могут в любой момент перекрыть им кислород и лишить власти. Лавировать между различными группами интересов на внутренней арене, чтобы не спровоцировать междоусобную бизнес-войну, способную внести разлад в нестройные олигархические ряды, и лгать народу, что все будет хорошо. Дабы не спровоцировать кровавый бунт – бессмысленный и беспощадный.
Очевидно, что к тому времени, когда распад Американской империи достигнет некоторой критической точки, Вашингтону станет как-то резко не до нас. И если к тому моменту мы не будем готовы встать на ноги и реализовать собственное, способное защитить себя национальное государство, Украина просуществует ровно столько, сколько российским танкам понадобится времени, чтобы дойти до Киева. А время это до обидного короткое.
Потому, вернувшись к толкиеновской метафоре, с которой мы начинали эту статью, нам следует понять, что верный сын Британской империи в роли хороших нарисовал «либеральных» имперцев, скованных общими ценностями и помогающими друг другу в той мере, которая не противоречит их интересам. А противостоят им представители единообразного национального государства, совмещающего в себе черты фашистских диктатур и СССР. И если мы хотим сохранить свою государственность и не раствориться в рядах россиян, нам следует построить свой собственный «Мордор».
В котором будет меньше демократии, но больше порядка, чиновников и отчетности. О том, как это сделать и возможно ли это в принципе, мы поговорим в отдельной статье.
А пока. Слава Саурону!!! Мордор прежде всего!!!
