Украина «латиноамериканская». Как мы стали страной третьего мира

В этой статье я хочу показать, как сырьевой характер нашей экономики создает олигархию, обрекая нас на нищету и страдания. Таким образом, я ставлю целью опровергнуть доминирующую точку зрения, что проблема нашей страны состоит в глупом и недисциплинированном населении, которое не может усвоить «правильные» европейские ценности. Менталитет населения имеет свойство меняться. В первой половине XIX столетия бытовало мнение, что немцы — ленивые разгильдяи, а во второй половине того же столетия европейцы писали, что японцы слишком не дисциплинированны для того, чтобы работать на современном производстве. Но «безжалостная» индустриализация сделала из вчерашних «раздолбаев» образцы дисциплинированности и эффективности. В нашем же случае все произошло ровно наоборот. Потому нам же следует ответить на вопрос, почему наша экономика работает так, что мы бедны и безответственны, и как нам вырваться из этого порочного круга. Если это в принципе возможно.

В рамках этой статьи мы будем исходить из теории зависимости. Эта социально-экономическая теория была разработана в 50-х — 70-х годах прошлого века группой неомарксистских экономистов латиноамериканского происхождения, задавшихся вопросом: почему, несмотря на все сырьевые богатства стран Южной Америки, они, в отличие от США и Канады, остаются нищими, стабильно воссоздавая самые примитивные формы политического общежития? Ответ «потому что латиносы тупые, а англосаксы умные» их почему-то не удовлетворял. Особенно в свете того, что возникшие после распада европейских колониальных империй новые государства Африки и Ближнего Востока начали демонстрировать ровно ту же динамику, что и освободившаяся столетием ранее Латинская Америка.

Прежде всего они обратили внимание, что для сырьевых экономик характерен негативный торговый баланс: сырьевые государства закупают больше импортной продукции, чем зарабатывают денег на продаже сырья. То есть капитал вытекает из страны, ограничивая ее экономический рост, если не останавливая его в принципе. Естественно, экономическое «развитие» таких стран прямо зависело от цен на сырье. Есть хорошая цена — есть экономический рост. Сырье закончилось или упало в цене — наблюдается катастрофа. Самое «забавное» в этой ситуации то, что наиболее развиты были те государства Южной Америки, которые, в силу своего географического положения, были наименее включены в мировую экономику на ранних этапах своего развития (вроде Чили).

Однако не так страшна сырьевая экономика, как общество, которое она формирует. Ведь реальный доход приносят лишь работники, занятые на добыче и обработке сырья, а все остальные — это, в лучшем случае, обслуживающий персонал вокруг них или крестьяне, живущие натуральным хозяйством. Конечно, такая ситуация не может не вызвать политических последствий. Ведь если человек не приносит экономической пользы и едва способен прокормить себя, то зачем спрашивать его мнение и вообще вступать с ним в какой-то диалог? Таким образом, ключевым вопросом внутренней политики становится контроль над сырьевыми бизнес-активами.

Это приводит к началу кровавой схватки, в ходе которой и формируются олигархические кланы, после установления контроля над рынком сырья скупающие или захватывающие все более или менее крупные предприятия в стране. Так экономика оказывается монополизирована «узкой группой ограниченных лиц», после чего основной функцией государства становится защита олигархической собственности. В результате общество впадает в состояние фрагментированной тирании, характерной для стран третьего мира. С одной стороны, олигархам нужно достаточно слабое государство, чтобы оно не могло им помешать делать, что они хотят. С другой стороны, государство должно быть достаточно сильным, чтобы подавить любые низовые выступления, с которыми частные олигархические армии не способны справиться.

Такое государство само «просит», чтобы на его территории великие державы творили темные дела с использованием наемников, партизан, террористов и прочих подозрительных личностей. Та же Латинская Америка всю вторую половину XX века находилась в состоянии «гибридной войны»: СССР подкармливал партизан-марксистов, а США, соответственно, учили местных нацгвардейцев, как правильно сжигать деревни и пытать пленных.

Абсолютно аналогичная ситуация была на Ближнем Востоке и в Африке, правда, там она приобретала местный колорит. Если в тропической Африке существование государства было крайне формальным, в результате чего гражданские войны не прекращались десятилетиями, то на Ближнем Востоке расцвел терроризм с религиозной подоплекой. Тем самым показав, что одинаковый экономический базис может формировать разные политические надстройки.

Тем не менее для политической архитектуры стран, ставших на путь периферийного (сырьевого) капитализма, характерны некоторые общие черты, надежно блокирующие их потенциал.

Прежде всего нужно отметить, что общество периферийного капитализма раскалывается на две неравные части. Меньшую — привилегированную — часть представляют те, кто присосался к денежному потоку от сырьевых товаров. Там существуют олигархические кланы, прислуга которых формирует т. н. средний класс, копирующий образ жизни и культуру развитых стран. Большая же часть населения живет в условиях дичайшей бедности, будучи отрезанной от благ цивилизации и фактически занятой натуральным хозяйством. А немногочисленные излишки от их труда отнимаются кастой «хозяев» с целью покрыть негативный торговый баланс, барину на заграничные игрушки.

Такое общество можно увидеть не только в Латинской Америке или современной Украине, но и в царской России начиная с XVIII века. Дворянство учит французский и копирует европейские манеры, а крепостное крестьянство прилагает неимоверные усилия, отдавая последнее, чтобы «благородные господа» могли себе ни в чем не отказывать. Естественно, такое положение вещей формирует в государстве два практически отдельных народа с разным менталитетом и способом достижения целей.

Таким образом, общество третьего мира неизбежно оказывается обществом чудовищного сословного антагонизма, что делает его крайне нестабильным. Учитывая тот факт, что обиженные и оскорбленные представляют подавляющее большинство, кажется, что падение олигархии является лишь вопросом времени. В том-то и дело, что именно кажется. Поскольку нынешнее положение вещей в третьем мире убедительно показывает, что любые попытки разрушить олигархию обречены на провал. Эта ситуация вызвана тем, что общество, оформившееся вокруг продажи сырья, является намного более неоднородным, чем общество развитых стран. И механизмы, используемые для мобилизации населения и разрешения конфликтов в странах первого мира, тут банально не работают.

Потому можно сколько угодно говорить про борьбу с коррупцией, честность, демократию, реальность все равно останется неизменной. Проблема состоит в том, что нам преподносят все эти прекрасные слова как морально-этические ценности, касающиеся поведения конкретных людей. Тогда как речь должна идти о социально-политических механизмах и обществе в целом, а не чьей-то индивидуальной совести.

Краеугольным камнем современной либеральной демократии, без которого ее функционирование принципиально невозможно, является принцип методологического индивидуализма. Вся либеральная практика строится на предположении, что базовой политической единицей являются отдельные рационально-эгоистичные индивиды. Они — социальные атомы, на взаимодействии которых строится общество. Эти «атомы» по своей природе разумны, а потому свободны и могут договариваться между собой, устанавливать и выполнять законы, посылать представителей в правительство и, главное, владеть частной собственностью. И если мы посмотрим на социальную практику в странах Запада, то увидим, что она более чем соответствует либеральной гипотезе, тогда как большая часть человечества живет «во тьме невежества». Из этого делается поверхностный вывод, что глупые аборигены просто не знакомы с единственно правильным либеральным учением. И как только они поймут, что быть рациональным эгоистом хорошо, все у них наладится.

К сожалению, лучи либерального просвещения, оказавшись в украинских или африканских недрах, претерпевают стремительную мутацию. В результате попытка построить либеральное общество в отдельно взятой малоразвитой стране либо просто тихо исчерпывает саму себя, никого не потревожив, либо создает локальный аналог наших «лихих 90-х». И это заставляет задаться вопросом: в какого рода обществах возможно функционирование принципа методологического индивидуализма, а где человек может выжить лишь в составе группы?

«Естественное» традиционное общество — это прежде всего общество групп, гарантирующих своим членам выживание, размножение и защиту от произвола власть предержащих. Да, в одиночку человек слаб, но когда нас много, нам никто не страшен.

Однако такая социальная конструкция оправдывает себя лишь в том случае, если вокруг царят хаос и беззаконие, являющиеся первейшим врагом успешного экономического развития. Потому, как только европейские государства укрепились в достаточной степени, чтобы унифицировать свое внутреннее пространство, общины, цеха и прочие группы, подавляющие человеческую индивидуальность, начали распадаться.

В результате большинство социальных связей, характерных для доиндустриального общества, обрываются. И, более того, утверждается тенденция, что мобильные люди — это успешные люди. В силу этого прежние иерархичные групповые структуры окончательно теряют свое влияние, уступив дорогу обществу относительно равноправных граждан.

Это, с одной стороны, создает запрос на механизмы, способные защитить жизнь и собственность рядовых граждан, но, с другой стороны, атомизация общества неизбежно влечет за собой распространение национализма. Ведь теперь люди более склонны ассоциировать себя с обществом в целом, а не с какой-то его частью. Потому умеренный национализм и сильная государственная власть — брат близнец всякого эффективного либерализма.

Пусть даже в последнее время левые либералы и стыдятся такой «родни», но без нее демократия невозможна.

Однако все это верно лишь для развитых стран первого мира. В обществах периферийного капитализма ситуация принимает иной оборот. Деньги концентрируются в руках малочисленной влиятельной элиты, которая абсолютно не заинтересована в чьей-либо социальной мобильности. Ее задача — добиться того, чтобы рабы работали, а не бегали по стране в поисках лучшей жизни. Потому от узкого круга денежных мешков распространяется патронажно-клиентская сеть, в наших краях известная как коррупционная вертикаль. Так формируется сообщество людей, обласканных покровительством вышестоящих и действующих по принципу рука руку моет. Олигархия проникает во все уголки общества и вяжет всех групповой порукой. Таким образом, никаких социальных атомов не возникает, поскольку любой одиночка неизбежно будет задавлен массой. Быть одиночкой становится нерентабельно, и потому на всех уровнях люди проявляют склонность слипаться в «комочки» и нарушать законы «не в службу, а в дружбу».

Так вместо капитализма и сопутствующей ему либеральной демократии побеждает кланово-коррупционный феодализм, который формирует политическую надстройку либо в виде (псевдо)демократии, либо (даже не тратя усилия на поддержание видимости легитимного правления) откровенной диктатуры. Как это работает, мы более подробно рассматривали в статье «Взлет и падение украинского среднего класса».

В результате любой, кто попытается опрокинуть систему мирными способами, проиграет. Поскольку, с одной стороны, политика — дело дорогое, а все деньги в обществе у олигархии. А с другой стороны, олигархия не оставляет места для любой мало-мальски значимой низовой инициативы.

Потому любой способ самоорганизации будет вынужден либо остаться на уровне «кружка кройки и шитья», либо радикализироваться и превратиться в ОПГ с политическими целями.

Такая структура неминуемо уничтожает любую возможность действительно демократичной массовой политики. Фактически в такой социальной конфигурации все политические дискуссии упираются в противостояние между привилегированным меньшинством и бесправным большинством о том, кто и как будет распоряжаться сырьевыми деньгами. Поскольку очевидно, что деньги, полученные из-за границы, можно либо оставить в руках олигархов и среднего класса, либо потратить на дороги, больницы и соцпособия.

Таким образом, зрелые формы такого пути «развития» упираются в то, что на политическую арену выходят, с одной стороны, военные, которые, будучи организованной силой, могут бросить вызов олигархии и попытаться что-то изменить. Но, как правило, все сводится к успешному военному перевороту, порождающему новую генерацию олигархов военного происхождения. Или, с другой стороны, формируются террористические группировки маргинальных интеллектуалов, которые в силу своего социального статуса застревают между привилегированными слоями населения и бедняками. Вверх их не пускают, поскольку мест нет, а внизу их подпирают широкие народные массы, чей облик и быт в такой системе просто ужасен. Потому лишь вопрос времени, когда, вооружившись очередным передовым учением, они начнут творить революцию из материала заказчика.

Именно отсюда растут корни марксистских повстанческих организаций по всему миру и исламского терроризма. Другое дело, что к победе они могут прийти лишь в том случае, когда государство потерпит полный и окончательный крах. Что нам ярко демонстрирует как революция 1917 года, так и краткая, но бурная биография ИГИЛ.

Очевидно, у читателя, на фоне всей вышеописанной безнадежности, возникает вопрос: а есть ли методы, чтобы исправить ситуацию, или впереди лишь мрак и отчаяние? Методы, конечно, есть, но они такие, что их практически нет.

Пожалуй, единственным успешным примером борьбы с установлением сырьевой олигархии была Гражданская война в США. Продажи хлопка с плантаций рабовладельческого Юга приносили огромный доход, и благодаря протекционистской политике федерального правительства деньги шли не на обогащение европейского производителя, а на развитие индустриального сектора, расположенного на Севере Америки. Естественно, это вызывало праведный гнев у плантаторов Юга, поскольку европейское было лучше и дешевле. В конечном итоге они решили, что «хватит кормить Север», и провозгласили создание собственного «хлопкового» государства, готового, в случае успеха, последовать путем своих «банановых» латиноамериканских собратьев. Однако северяне тоже оказались не лыком шиты и смогли установить морскую блокаду, лишив США возможности сбывать хлопок в Европу. После этого крах южан стал вопросом времени.

Однако, как сказал норвежский экономист Эрик Райнерт, «Латинская Америка — это континент, где во всех гражданских войнах побеждали южане».

Поэтому пример США так и остался для сырьевых стран недостижимой мечтой. Ведь если Америка уже тогда являлись огромной страной, способной принести полтора миллиона жизней на алтарь пятилетней гражданской войны, то мелкие государства вроде нашего, не имеющие развитой промышленности, лишены такой возможности. Потому любой режим вынужден продолжать экономику предшественников, наступая на те же грабли.

В результате можно убить олигархов, но нельзя уничтожить олигархию. Экономический базис упорно воспроизводил политическую надстройку.

Другой более или менее успешный метод был опробован большевиками в СССР: национализация сырьевых отраслей экономики и создание за счет полученных сверхдоходов мощного индустриального государственного сектора в сочетании с физическим уничтожением всех привилегированных слоев общества. Такой подход позволяет соскочить с реек периферийного капитализма и сформировать некий «периферийный социализм», страдающий от целого ряда врожденных болячек.

Во-первых, сохраняется связь с сырьевыми деньгами, поскольку без них дотировать индустриальный сектор и создавать платежеспособный спрос не получится. Таким образом, сохраняется зависимость от цен на сырье, вследствие чего, когда в 1980-е годы цены на нефть рухнули, за ними рухнул и СССР.

Во-вторых, такое положение вещей в экономике не может не отразиться на политической надстройке. Власть коммунистической партии в позднем СССР была основана не на связи с народом, а на валютных поступлениях от продажи нефти. В результате, когда в ходе перестройки стало возможно то, что раньше было нельзя, коммунистическая номенклатура быстро демонтировала социализм, решив проблему перераспределения сырьевых денег в свою пользу и наложив лапу на средства производства. Так под лозунгами демократизации и национального суверенитета была осуществлена реставрация периферийного капитализма, со всеми его недостатками. И Украина стала на «латиноамериканские» рельсы.

Построение периферийного социализма, как и американский опыт, в наших условиях тоже вряд ли возможно. Чтобы попытаться провернуть такое, нам необходимо: 1) дорогое сырье, доходы от которого можно инвестировать в индустриальный сектор, а его у нас нет; 2) тотальный крах нынешнего олигархического государства, который приведет к власти радикальную группировку, готовую физически истребить всю коррупционную вертикаль. Но такое у нас невозможно, поскольку крах нынешней государственности неминуемо закончится тем, что нас оккупируют сопредельные государства. Хотя вполне возможно, что те, кто попадут в российскую зону оккупации, будут строить периферийный социализм вместе с россиянами, под мудрым руководством Бога-Императора Путина.

Таким образом, выхода нет. Начав войну на Донбассе, РФ ускорила и без того идущий процесс «латиноамериканизации» нашей страны, уничтожив область, которая производила сталь — основной продукт нашего экспорта. Вследствие этого наша олигархия лишилась возможности содержать остатки былой роскоши в виде советского наследия и начала сворачивать государственную инфраструктуру. Что неминуемо лишает наше государство остатков жизнеспособности.

Ситуацию усугубляет (или спасает, как посмотреть) глубокий демографический кризис. Молодежь уезжает, а пожилые люди не склонны бунтовать.

Поэтому голодные бунты, злые красные партизаны и военные перевороты для нашей страны все еще из области фантастики.

Так что наши олигархи могут спать спокойно и не беспокоиться о завтрашнем дне. Конечно, есть проблемы с выплатами пенсий, но в определенный момент их просто перестанут выплачивать или индексировать, чтобы поспеть за галопирующей инфляцией. И лет через 5 такой политики количество пенсионеров в нашей стране уменьшится до «разумных» размеров. Кто сказал грязное слово «геноцид»?

Потому такой страны, как Украина, уже нет, просто большинство ее населения этого еще не осознало. Впереди тотальная беспросветность.