Автор этой книги — американский физик-теоретик считается соавтором космологической версии многомировой интерпретации квантовой механики, в которой множество миров Эверетта отождествляются с множеством миров инфляционной космологии, но в «научно-популярной» среде он знаменит, конечно же, другим. Собственно, книга «Битва при черной дыре. Мое сражение со Стивеном Хокингом за мир, безопасный для квантовой механики» Леонарда Сасскинда (СПб.: Питер) и есть его подвигом в глазах массового читателя и зрителя-потребителя, и под него много чего можно теперь и продать, и защитить.з
Хотя хитрованов от науки вряд ли заинтересует вклад автора в теорию конфайнмента кварков, разработка калибровочной теории в терминах гамильтоновой решётки, матричного описания М-теории и голографического принципа. А вот если упомянуть, что Леонард Сасскинд много лет полемизировал со Стивеном Хокингом о природе черных дыр, пока, наконец, в 2004 году тот не признал свою ошибку — о, это сразу заинтересует любого, открывшнго эту книгу. Открывают ведь сегодня (точнее — покупают) не книги, а имена.
На самом деле все немного не так, здесь другой маркетинг. И пускай читается книга легко и хорошо, рассказывая захватывающую историю многолетнего научного противостояния двух непримиримых соперников, радикально изменившего взгляд физиков на природу реальности, но суть ее — словно постмодернизм какой-то в стиле «Чапаева и Пустоты» Пелевина. Там комдив лошадь предлагал найти Петьке в буддистском своем разговоре, здесь новая парадигма вообще приводит к ошеломляющему выводу о том, что все в нашем мире — и лошадь, и Петька, и эта книга, и мы сами — лишь голограмма, проецирующаяся c краев Вселенной. Строчи, пулеметчик, за синий платочек, точнее — за голубую чашку нашего детства, чтобы не дал нам Бог сойти с ума из-за такой нечаянной радости.
Впрочем, «Мир как голограмма» — это раздел из четвертой главы, называемой «Контратака». Эта книга вообще как пособие по стратегии и тактике, любой Чапаев позавидует. Возьмем, к примеру, ту же лошадь. Что произойдет, если она без всякого буддизма упадет в черную дыру? Исчезнет ли бесследно? В сказке по телевизору мы так и не узнали, захлебнется ли она, если в туман ляжет, а здесь целая черная дыра... Можно, конечно, предположить, что река сама вынесет с помощью еще одного ученого сома, и медвежонок об этом бы все говорил, говорил, но автор на самом интересном месте прерывает. «Эйнштейн, не говори Богу, что ему делать», — грозно провозглашает он в главе «Надвигающаяся буря», и дальше уже читайте сами. Тем более что чтиво более чем увлекательное, даром что научно-популярное. «Что заставляет моря подниматься и отступать, как будто ежедневно они делают два глубоких вдоха-выдоха? — начинает для затравки автор. — Дело, конечно, в Луне, но как она это делает и почему дважды в день? Я сейчас объясню, но сначала расскажу о падении 2000-мильного человека».
О падении царских дворов, королевских династий и загадочных мыльных людей мы, как уже условились, прочитаем, а пока давайте смотреть. Вот ангел пролетел, или лучше, конечно, про кино. Помните, как улетал Гагарин в «Бумажном солдате» у Германа? Сгрыз яблоко, прокатился, одолжив у мальца, на велосипеде. А здесь и теперь? Да это же два мира — два образа жизни! Астронавт перед полетом в космос ведет себя, будто герой Брюса Уиллиса в «Криминальном чтиве» Тарантино. Там еще отцовские часы его зазноба не захватила, сматываясь с очередной хазы, и он вернулся за ними в свое бывшее логово, полное киллеров, чтобы фамильная ценность, которую отец пронес в заднице через войны и лагеря, не досталась врагу. Те же часы в «Астронавте» Майка Массимино (М.: Альпина нон-фикшн).
«Я подошел к Скутеру и сказал: — Мне нужно быстренько сгонять домой. Я кое-что забыл, — сообщает перед отлетом наш герой. — Майк, уже 21:30, — отвечают ему. — Мы официально на карантине. Никто не должен уходить. Но я очень настойчиво его просил. Он понял, почему я обратился с этой просьбой, и сказал: — Поезжай. Возьми, что тебе нужно, и сразу возвращайся. Я бросился домой, доехал, ворвался внутрь. Карола услышала, как я возвращаюсь после того, как мы только что попрощались. Она в недоумении взглянула на меня. — Мне просто надо кое-что взять, — сказал я. Не помню, забрал я все-таки часы или нет. Я вышел и поехал в изолятор. Когда я туда добрался, я снова был в порядке. Посмотрел на своих товарищей по экипажу и вспомнил: «Здесь моя вторая семья. Они тоже на меня рассчитывают, и пора приступать к работе».
Кстати, о работе. Ну или о писательстве. Помнится, в ранней пьесе одной маленькой девочки речь тоже шла почти о космонавтах, а если точнее, то про гайдамаков писала она в своей первой и последней драматической поэме. Там еще батя спрашивал чумаков, видавших Запорожскую Сечь, не встречали ль они там его сына Петруху. А тут и Петр входит, никуда не ездивший — саблю, говорит, забыл, а вы, обращается к гостям во главе с изумленным отцом, лучше бы не лясы точили, а в колхоз к нам массово шли. Вот такая была пьеса, не хуже нашего «Астронавта».
В этой книге, конечно, тоже немало детства. В то время, помнится, ее автор мечтал стать Человеком-пауком, но в июле 1969 года он вместе со всем миром увидел, как прогуливаются по Луне Нил Армстронг и Базз Олдрин, и навсегда заболел мечтой о полете к звездам. Хорошее, конечно, дело, хоть и бесперспективное — будущий автор книги страдал страхом высоты, у него было плохое зрение, он проваливал важные экзамены. Однако упорство и верность мечте сделали свое дело: он не только сумел стать уникальным специалистом в области практической космонавтики, разработав программное обеспечение для роботизированного манипулятора, но и сам дважды слетал на орбиту. Смотавшись, правда, перед тем за саблей, то есть, тьфу, за отцовскими часами, но это, как говорится, совсем другое кино.
Автор следующей книги — физик-теоретик, внесший значительный вклад в физику пространства и времени, возглавляющий сегодня исследовательскую группу по квантовой гравитации в Марселе. Поэтому фортиссимо и пианиссимо — то есть кратко и увлекательно — в «Семи этюдах по физике» Карло Ровелли (М.: Corpus) нам расскажут о самых потрясающих открытиях революции, произошедшей в физике в XX веке, и о вопросах, все еще ждущих своего разрешения.
Все «этюды» итальянского затейника удобно написаны для тех, кто почти или совсем ничего не знает о современной науке. И кого можно очаровать местным колоритом, словно приправой к сборной солянке высоконаучных смыслов. Например, в первом этюде, посвященном общей теории относительности Альберта Эйнштейна, эту сложнейшую вещь любовно, словно блюдо в меню придорожной траттории, называют «самой красивой из существующих физических теорий». Второй посвящен квантовой механике, скрывающей наиболее трудные проблемы современной физики. Третий — архитектуре Вселенной; четвертый — ее элементарным частицам. В пятом этюде — речь о квантовой гравитации, в шестом — о черных дырах, а в последнем — вообще полный катарсис. «Как можно размышлять о нашем существовании в том странном мире, какой описывает физика?» — словно очнувшись, восклицает автор.
Что при этом имеется в виду? Да все то же, не особо «физическое», скорее «духовное» и даже «религиозное». Автору вообще не по душе Дарвин, «Душа и сердце» Нини Россо ему явно дороже. «Вероятно, мы единственный вид на Земле, представители которого сознают неминуемость собственной, индивидуальной смерти», — меланхолично сообщает он и поясняет свою антропологическую теорию: «Я убежден, что наш вид долго не просуществует. Он не выглядит сделанным из того же теста, которое позволяет, например, черепахе существовать более или менее неизменной уже сотни миллионов лет — в сотни раз дольше, чем вообще существует род Homo. Мы принадлежим к короткоживущему роду. Все остальные его виды уже вымерли. Вдобавок мы еще несем разрушение. Вызванные нами безжалостные климатические и другие изменения окружающей среды вряд ли нас пощадят».
И поэтому стоит, наверное, сходить для начала на какой-нибудь субботник, что ли. Предварительно прослушав всю эту грустную музыку итальянского маэстро, чтобы ничего не перепутать и, как всегда, сначала «до основанья», а затем уже или Дарвина читать, или как Бог даст.
