...На самом деле братья Вачовски (которые, как известно, изменив пол, в одночасье стали сестрами) не зря пудрили нам мозги своей культовой «Матрицей». Пускай в самой сути этой культурной кинометафоры доминирует яйцеродность и враждебность матки, но основной посыл истосковавшихся по «второму полу» авторов был иной. Ведь вплоть до конца XIX века «матрица» обозначала «матку» и «мать», это в современной практике термин утратил связь с утробой и материнским телом, которое, наконец, обрели упомянутые родственники. О чем, собственно, и говорится в «Гостеприимстве матрицы» Ирины Аристарховой (СПб: Издательство Ивана Лимбаха).
С одной стороны, как нас сразу же предупреждают, в этой книге пересматриваются философские обоснования проблем биотехнологии и новых репродуктивных практик и заодно разъясняется, какие смысловые доминанты определяли и продолжают определять характер и направление исследований в иммунологии и эмбриологии. С другой стороны, кино ведь хорошее, согласитесь. И женственный, по сути, Нео в исполнении не особо мужественного Киану Ривза, беременного глубокими смыслами, — это ведь образ Матери, которая настолько глубоко встроена в матрицу, что растворяется в ней, если помните, и становится невидимой.
А что же видно? Да что угодно, только не «родственные» связи. Например, историю, в течение которой материнское участие оказалось вытеснено в науках о деторождении и было понято как яйцерождение по типу куриных инкубаторов. Так, в 1960-х годах в основание эмбриологии были положены теории о милитантных, а не о гостеприимных отношениях эмбриона и матери и доминировала гипотеза об отвержении плода материнской иммунной системой и борьбой эмбриона с матерью за выживание. Сегодня, признаться, не лучше. К чему привело вытеснение «культуры» победившей «цивилизацией»? Правильно, к тому, что «женское» исчезло даже из науки о рождении. Такая интерпретация, по мнению автора, отражает матрицид и не критически повторяется в научных концептах вражды матери и эмбриона, иммунного отвержения плода, бешенства матки и т. д.
Таким образом, автор книги посвятила себя благородной миссии реабилитации матрицы, которая в течение веков была именем самки, пока не стала «местом, откуда все исходит». Именно туда стремились и авторы «Матрицы», желая «родиться обратно», чтобы выйти из парадоксальной пустоты обновленными девушками в мини-юбках. А чтобы больше такого не повторялось, матрица у Аристарховой обозначена не как абстрактно-принудительное, а как конкретное «гостеприимное» пространство, которое позволяет и обеспечивает становление «новой» личности.
Опять-таки, до братиков-сестричек, если помните, были овечки. Одну из них, по имени Долли, клонировали, после чего все завертелось. Во-первых, мы захотели жить вечно. А перед этим прогуляться по «парку юрского периода», посмотреть на динозавров и мамонтов, что, в принципе, позволяет сделать «Наука воскрешения видов» Бет Шапиро (СПб.: Питер). Так, например, профессор факультета экологии и эволюционной биологии Университета Санта-Круз в Калифорнии рассказывает нам увлекательную историю о том, как клонировать мамонта.
Хотя, конечно, все мы знаем, что когда организм умирает, его ДНК тут же начинает разрушаться под воздействием ультрафиолета и бактерий, поэтому нельзя просто так взять клетку и клонировать умершего Рекса или Белочку. Но автор книги все равно считает, что возрождать исчезнувшие виды стоит, хотя о том, к чему это может привести, тоже вполне откровенно рассказывает.
Если коротко, то последствия воссоздания генома — то ли соматическим ядерным переносом, то ли благодаря «молекулярным ножницам» и «ферментному клею» — вполне представимы. Автор доходчиво объясняет, что возрожденным видам попросту некуда будет деться. Будучи выпущены в дикую природу, они разрушат существующие экосистемы. И не лучше ли сохранять существующие виды?
С другой стороны, конечно, заманчиво, и в случае успеха вишни для своего компота барон Мюнхгаузен мог бы рвать в арктическом саду.
Представьте, например, как клонированный мамонт, ну или там гибридный слон, попадет в дикую природу. Он ведь начнет бродить по округе, предупреждает автор, топтать кустарники и поедать растительность в огромных количествах. Таким образом, он поспособствует распространению семян растений, насекомых, а также распределению питательных веществ, и в перспективе это благотворно повлияет на экосистему Арктики.
Разве что свою цель ученые видят в другом. Им бы только фенотип воссоздать, а не настоящего мамонтенка — чтобы он воздействовал на окружающую среду так же, как его предки. То есть, опять-таки, речь об экологии, экологическом возрождении, а не о возрождении вида. И в силу вступают опять полумеры, поскольку клонирование вымерших животных — это на самом деле редактирование генома, а не отчаянный ядерный перенос, после которого затрубит последней электричкой первый воскресший элефант.
Кстати, раньше тоже особо не торопились. «Каждый день по ложке керосина / пьем отраву тусклых мелочей», — сообщал Саша Черный о «точечном» применении различных отравляющих веществ, порой не только метафорического характера. То есть, если не в переносном, а в прямом смысле хотели кого-либо умертвить незаметно, то мышьяка в кашу добавляли капельку, пылинку с ножа, но зато каждый день на протяжении не очень долгого времени. А сейчас? В «Современных ядах» Алана Колока (М.: Альпина нон-фикшн) прямо говорится о том, что яды в наше время производятся и используются в промышленных масштабах.
Сегодня химикаты или их следы можно обнаружить почти везде, и один из разделов этой книги называется «Токсичные средства гиги
ены», а другой — «70 000 лет пестицидов». Кроме этого, здесь немало канцерогенной истории повседневности. Мы потребляем яды с пищей, наносим на кожу и волосы. Наша одежда, дома, машины, любимые гаджеты — все это создается с «участием» опасной для здоровья химии. Что делать? О, тут начинается самое интересное. Главное, нам подсказывают, не суетиться, дышать реже и не быть скотиной. Ну, то есть, мусор на обочину не выбрасывать и в раковину на кухне не мочиться.
Хотя все это в Америке, там тепло. Там даже яды какие-то ненастоящие, как в кино про индейцев. «Прерии на западе Техаса известны своим сухим и ветреным климатом, — сообщает автор. — Этот регион также знаменит своим скотом, и когда этот скот испражняется, навоз быстро высыхает и растаптывается коровьими копытами. Сочетание сухости и ветра приводит к очень быстрому иссушению этого субстрата, а механическое измельчение создает идеальные условия для образования сдуваемой пыли, которая повсюду разносится ветром с пастбищ. Кроме того, в этой пыли может содержаться достаточно много фекальных бактерий. Переносясь ветром на большие расстояния, потенциально токсичные вещества и болезнетворные бактерии могут стать источником загрязнения».
На самом деле, рассказывая еще и о том, что происходит в мире токсикологии сегодня, как и для чего ученые разрабатывают всё новые смертоносные яды, под какими красивыми масками они нам преподносятся, как проникают в наш организм и какие последствия вызывают, особой панацеи нам не предлагают. Ведь сама токсикология — всего лишь прикладная наука, отражающая изменения в окружающей среде и потребностях общества. Субстрат, короче. А вот то, что с начала своего формирования, то есть уже более 500 лет, токсикология неразрывно связана с медициной, это уже интересно.
Так, врачи, сталкивавшиеся с ужасными последствиями отравлений, всегда пытались понять механизмы действия яда на человека, в результате чего были сформулированы всего лишь два общих принципа. Они просты и неутешительны. На чистом продукте, как утверждает не мамонт, но динозавр рока Кит Ричардс из «Роллинг Стоунз», можно прожить всю жизнь, хотя не это главное в книге о ядах. Главнее, что воздействие отравы зависит от дозы и природа химических веществ раскрывается в ее структуре. Как именно раскрывается? Вскрытие покажет.
