...Если верить автору этой книжки, будущее уже наступило. И примерно в ту минуту, как уточняет в своем бестселлере «Восстание машин отменяется! Мифы о роботизации» Дэвид Минделл (М.: Альпина нон-фикшн), когда автопилот французского авиалайнера отказался управлять самолетом и тот рухнул в море. Члены экипажа, отдыхавшие в салоне, даже не успели понять, чем они обидели машину. И еще быстрее, в одночасье с катастрофой, то есть через два года поисков черного ящика, обрушилась мечта человека об автономности. Точнее о том, что в один прекрасный день роботы будут вести себя, как полностью самостоятельные субъекты.
Подобные грезы долгое время оставались источником вдохновения, инноваций и опасений. Недавно был даже опубликован роман по мотивам этой книжки, в котором наши украинские роботы жили с нашими же женщинами, занимали наши же рабочие места и вообще почти уже вытеснили человека на периферию жизни. Так что начинать переживать по поводу того, как изменят нас наши роботы, по какому образу и подобию мы сделаем их, что останется от наших традиционных сфер деятельности — ученый, юрист, врач, солдат, менеджер и даже водитель и дворник, — когда эти задачи будут выполнять машины, можно параллельно с чтением современной украинской фантастики. А пока давайте о первоисточнике.
В своей книге Дэвид Минделл, известный инженер-историк, рассказывает о том, что, какие бы успехи ни демонстрировали в лабораторных условиях, в реальности, где на кону стоят человеческие жизни, следует ограничивать их автономность. Ну, и развенчивает три мифа XX века, связанные с робототехникой и автоматизацией. Первый миф — о линейном прогрессе — идея о том, что техника перейдет от непосредственного управления человеком к дистанционному контролю, а затем — к полностью автономным роботам. Второй миф — о замещении -- идея о том, что машины начнут постепенно брать на себя все выполняемые людьми задачи. Наконец, третий миф — о полной автономности -- утопическая идея о том, что сегодня или в будущем роботы смогут действовать полностью самостоятельно. «Да, автоматы, конечно, могут взять на себя часть задач, ранее выполняемых людьми, — соглашается автор, уточняя: — Но машины, которые не зависят от указаний человека, — это бесполезные машины».
Точнее бесполезны они именно для человека, а для его женщины они как раз очень полезны, просто незаменимы. И неутомимы, и не закуривают сразу после «оп-па», а потом спать, и могут даже поговорить перед уходом на третью смену. То есть в упомянутый украинский роман о роботах. «-- А в тебе було багато жінок? — спитала Олена. — Шістнадцять з половиною, — відповів Петро без вагань. — Як це?.. З половиною? — здивувалася Олена. — Бо одна з жінок була неповна. Це була ще незакінчена жінка. В неї була змонтована лише верхня половина. До поясу. Їй підключили зовнішнє живлення у той самий момент, як я зайшов до кімнати. Ми зустрілися очима. — І що ви з нею робили? — Ми займалися аналітичним синтезом. — О-о-о!.. — посміхаючись протягнула Олена. — Так. Це нескладно у її комплектації. Я відправляв короткі пакети даних через інфрачервоний порт, а вона їх приймала і, навіть не червоніючи, обробляла через низькочастотний фільтр і... — І що? — збуджено спитала Олена. — І відправляла мені назад. Це був корелятивний обмін».
В следующем отступлении от норм белозубого позитивизма, а именно — в «Острове знаний» Марсело Глейзера (СПб.: Питер) автор интересуется: а можем ли мы сказать, что знаем все? Или же существуют какие-то фундаментальные ограничения, дальше которых наука продвинуться не в состоянии?
Если честно, то суть современной науки, как подсказывают недавние открытия НАСА, зависит не от количества открытых планет, а от умения обслуживающего персонала объяснить всему миру, куда деньги деваются. И эпиграфом к этой книге не зря выбраны слова Вернера Гейзенберга, немецкого физика-теоретика, об относительно точном месте нахождения вышеупомянутых денег. «Мы должны помнить, — предостерегал он, — что то, что мы наблюдаем, — это не сама природа, а природа, которая выступает в том виде, в каком она выявляется благодаря нашему способу постановки вопросов».
Таким образом, наука как сказка о том, что мы видим и что, по нашим предположениям, может существовать в мире (жизнь на Марсе, роботы в шкафу, пока муж в командировке, успехи НАСА), раскрывает лишь часть общей картины, а значит, по определению ограниченна. Возможно, успокаивает нас автор книги, со временем часть неизвестного станет известным и будет включена в наш научный опыт. Однако сам при этом посвящает свою книгу как раз доказательству того, что некоторые тайны так и останутся неразгаданными.
В первой части автор рассуждает о Вселенной, ее происхождении и физической природе, а также о том, как наши постоянно увеличивающиеся знания о космосе формировали наше понимание самих себя. Вторая часть его книги посвящена природе материи и материальной составляющей нашего мира — от размышлений древних алхимиков до современных квантовых теорий. Наконец, третья часть — это приключения в мире разума, компьютеров и математики. При этом наше внимание обращают на то, как все эти факторы связаны с ограниченностью наших знаний и характером нашей реальности.
Но главное, автор не хочет грешить «религиозным мракобесием» и не рассказывает ни о Деде Морозе, ни о Боге. А зачем? Неполнота знания и ограниченность нашей «научной» картины мира, как отмечает он, делают поиск смыслов еще интереснее. «Современная наука отказалась от устаревшего картезианского противопоставления материи и духа в пользу строгого материализма, — заявляет он, летя на высоте 30 тысяч футов со съемок фильма. — Личность — это пьеса, которая разыгрывается в нашем мозгу, а мозг — это совокупность взаимосвязанных нейронов, через которые постоянно проходят электрические импульсы». А если отключить электричество и заодно автопилот?
Впрочем, ничего не случится, ведь, по мнению автора, наши уши не улавливают звуки, не входящие в их диапазон восприятия. Но это уже лирика, которую физики всеми своими органами не воспринимают, а зря. «Самого главного глазами не увидишь», — говорил Лис Маленькому Принцу в сказке Антуана де Сент-Экзюпери, тоже, кстати, летчика.
Продолжая тему полетов, стоит вспомнить о еде. А как вы хотели? Например, в книге «О чем Эйнштейн рассказал своему повару. Физика и химия на вашей кухне» Роберта Вольке (М.: Манн, Иванов и Фабер) прямо так и утверждают, мол, различные вроде бы вещи вроде градусника, утюга или темы разговора оттого и являются различными, потому что состоят из разных объяснений, ощущений — словно их молекул. Например, чувство обоняния может воспринимать только те молекулы, которые находятся в газообразной форме, то есть только те, что находятся в воздухе; а чувство вкуса — только растворенные в жидкости. «Вот почему нельзя почувствовать запах или вкус камня», — кручинится автор. А то, что мы называем вкусом, утверждает он, вообще является комбинацией запахов и определяемых вкусовыми сосочками «ощущений», в том числе от температуры, остроты и текстуры пищи.
То есть, когда комбинация вкусовых, обонятельных и текстурных раздражителей достигает мозга, он их интерпретирует. Будет ли общее ощущение приятным, отталкивающим или каким-либо иным, зависит от индивидуальных физиологических отличий, от предыдущего опыта. Хотя это тоже относительно. Скажем, в «Молчании ягнят» доктор Лектор, если помните, поджарил мозг обидчика своей музы и дал ему отведать. Каннибальством тот ранее, кажется, не страдал, а ведь ему явно понравилось.
Или, опять-таки, литература, если кино не впечатляет. Поговорка о слове «халва», произнося которое сладость во рту не ощущаешь, — так себе мудрость. Точнее, «религиозное мракобесие», о котором любят говорить сладкоголосые физики-теоретики и прочие дарвинисты. «Когда мы думаем о сладком, мы сразу же представляем себе сахар, — заводит автор сказку о бычке белой смерти. — Однако слово „сахар“ не обозначает какое-то уникальное вещество: это общее название целого семейства натуральных химических соединений, которые относятся к группе углеводов». Так что прежде чем удовлетворить свою любовь к сладкому, поглощая этот необычный научно-исследовательский продукт, стоит хотя бы узнать, где в системе углеводов находятся сахара (именно так, с «а» в конце слова).
Ну и в дальнейшем эта книга вполне универсальна и познавательна: популярные знания в ней основываются на изысканном научном вкусе автора.
Он не говорит «нет» тому, кто собирается съесть килограмм сахара-сырца, чтобы получить всю долю минералов, там находящихся, он только уточняет, что морковка, в которой они тоже есть, весит чуть меньше.
Или, скажем, хочется вам выпить чаю, потому что водка подорожала, а вездесущий автор и здесь с мерной ложкой опытного дегустатора домашних настоек. «Если рассматривать воду на субмикроскопическом (не видимом в микроскоп) уровне, — увлекает он абстиненцию в научные дали, — то она не является плотным рядом молекул, а скорее похожа на открытую решетчатую конструкцию, в которой молекулы связаны друг с другом спутанными нитями, причем просветы в такой решетке способны вместить неожиданно большое количество растворенных частиц».
Или, если уж пить не дают, захотите вы чего-нибудь пожарить, а в ответ — научное обоснование подгоревшей яичницы. Нет, не утренний тремор в руках от любви к Родине. Реакции Майяра, друзья, отвечают за неприятный привкус пережаренных продуктов, содержащих углеводы и белки, — запеченного мяса, например, или мяса, сгоревшего на открытом огне, трех корочек хлеба, если, опять-таки, о литературе, и жареного лука. Ну а разве не литература? Не сказки, басни и притчи — вся эта наука на службе у культуры общепита? И от слов «дезоксирибонуклеи́новая кислота» поутру не становится легче, и упомянутая халва душу не греет. Невозможно, понимаете ли, «заменить неподслащенным шоколадом и сахаром полусладкий или горько-сладкий шоколад, который требуется в рецепте», как справедливо отмечает автор, и верить после этого в науку, а не в мамины оладьи и прочую сладкую чепуху на постном масле.
