Мы познакомились с Андреем уже после того, как он вернулся с войны. На гражданке всего 2 месяца. Я не знаю и не понимаю, как это, когда муж на передке. Но я уже знаю, как жить после...
Все части «Истории одного переселения» читайте здесь
Мы не говорим о войне. Точнее говорит он, когда хочет и что хочет. Я не спрашиваю, что он видел и что пережил. Но ему чуть более тридцати, а вернулся весь седой. Однажды он был выпивший и стал рассказывать про плен и про пытки, которые ему, к счастью, не довелось пережить. Но он знал тех, кто прочувствовал это на собственной шкуре. Все АТОшники говорят, что самое страшное — это плен, что сепары не щадят патриотов. Любимое занятие — подрезать сухожилия. Кто разбирается хоть немного в медицине, знает, что это. А был случай, когда нашего пацана попросту кастрировали. Вот что такое плен. Вы замечали, как внешне отличаются наши пацаны от сепаров? Прически. У наших либо оселедцы, либо нечто похожее. Сепары же бреют головы налысо и отпускают бороды. Прямо какой-то закос под чеченских боевиков.
Нет, мы не говорим о войне. Но он, как и все АТОшники, имеет на своих гаджетах много патриотических песен. Скоро я их все буду знать на память. «Нашей» песней стала композиция Тарабаровой «Повертайся живим». Однажды я сказала ему: «Дякую, що ти повернувся живим. Заради мене». В ответ я увидела слезы в его глазах. Он суровый, как и все, кто возвращается с войны. Он больше молчит. Он спокойный. Он слишком спокойный. Но его тоже можно вывести из себя. Я видела дважды, как летели мои женихи-неудачники. Он — собственник, как и все они, кто возвращается с Донбасса. Эти ребята другие. Они очень быстро создают семьи. Они умеют ценить любовь, семейное тепло, женскую ласку. Там, на передке, у каждого из них автомат имеет свое имя. Это имя любимой женщины. У моего мужа АК звали «Сонечко», которого у него не было на тот момент.
Теперь его «сонечко» — я.
Он очень нервно спит. Он кричит во сне. Один раз я проснулась от крика: «Хлопці, відходимо!», второй раз — от крика: «Стріляй!». Мне остается только нежно будить его и прижимать к себе. А он дрожит и покрывается холодным потом. Говорят, это проходит месяца через два. Но я не верю. «Афганцы» рассказывали, что это проходит через год, а то и полтора. Мы переживем.
Мы не говорим о войне. Но его побратим предупреждал, что говорить будет он. Будет кричать, что хочет вернуться обратно, что там его семья, там побратимы. Что он будет колотить кулаками по стенам, а может, и головой. Так и произошло однажды. Военные психологи советует ни в коем случае не мешать выпускать таким образом пар. Я так подсознательно и сделала. Итог: выбита рука. Ничего, она заживет. Также психологи советуют давать как можно больше тактильного контакта. Я так и делаю, хотя советы прочитала совсем недавно.
Возвращаясь с войны, первое время они много выпивают. Только одни тормозят, а другие нет. Его побратим относится ко второму варианту, хотя прошел уже год. Однажды ночью нас разбудил телефонный звонок. У них что-то происходило. Мы помчались к ним и застали следующую картину. В том доме ночевал гость. Я не знаю, что он сделал. У всех версии разные. Но побратим сначала выбил ему зубы, потом вывел во двор, держа охотничье ружье наперевес, дал в руки лопату со словами: «Пошли». Я только успела крикнуть: «Коханий, зроби що-небудь». Он забрал ружье, встал перед ним и сказал, что тот может сделать что угодно, но ружье не получит. А я? Я просто спряталась за спину мужа. Это было невероятно страшно.
А еще мой муж не может есть то, что я готовлю для него. Побратимы сказали, что это нормально и месяца через два-три это пройдет. Он готовит для нас двоих — по-простому, как на войне. В ход идут любые продукты и специи, даже самые несочетаемые. Получается вполне съедобно. На войне они готовили сами, они так привыкли.
Я никогда с ним не спорю. Это бесполезно. На войне он был командиром. Бывает, я шучу, что по званию старше его, хоть и в запасе, но он — боевой офицер. Поэтому у нас полный патриархат.
Они, бойцы, все очень суеверные. Например, говорят, что та мина, которую не слышишь, твоя. А если падает сигарета, то это очень хорошо. Это к жизни. У мужа упала сигарета, он нагнулся за ней, и в этот момент замолотили «Грады». Осколок попал ему в поясницу. Если б не нагнулся, то его уже не было бы в живых. В ту ночь, когда мы познакомились, он сказал, что ему предложили снова подписать контракт. Когда я услышала об этом, то сердце так защемило, как будто его уже убили. Я так и сказала ему. А когда он пошел в свое село, то, проходя мимо одного весьма мистического места (где очень часто происходят аварии, а местные видят призрак), вдруг сказал по телефону, что за ним кто-то идет. О, вы не представляете какой у них обостренный слух, зрение, а особенно интуиция. Я попросила его резко остановиться и обернуться. По его словам, за ним шла собака — огромная, черная, со сверкающими глазами. Таких собак нет на три села в округе. Таких просто не бывает в природе. Хотите — верьте, хотите — нет, но я почувствовала что-то из другого мира. И я сказала: «Тебе больше нельзя на войну. Ты не вернешься». На следующий день ему позвонили из военкомата, и он отказался. Отказался ради меня.
Вот такая у нас сложная, но в то же время невероятная жизнь. Жизнь с АТОшником.
