Детские сюжеты в этой книжке впору по-взрослому предостеречь возрастными ограничениями. И не потому, что в «Диком лебеде и других сказках» Майкла Каннингема (М.: АСТ: Corpus) вместо сказочных героев — «ряболицые наследники», «девственницы второго сорта», «влюбленные недоросли» и прочие «неказистые девицы из тех, что пристойнее всего выглядят при свечах».
Если честно, то все это слегка напоминает трилогию о сестрах Гримм в исполнении Майкла Бакли. Там тоже все сказочные персонажи не особо привлекательны, будучи вынуждены работу работать и службу служить — то полицейскими, как три поросенка, то учителями младших классов, как Белоснежка, а то и вовсе дворецким у Бабушки, как Волк.
Если уж совсем углубиться в жанровые дебри, то можно еще упомянуть эпопею про Перси Джексона, где Медуза Горгона открыла фирму по производству садовых гномов (из окаменевших путников), а Прокруст держит мебельную лавку, где привычно подгоняет покупателей под ранжир своих эксклюзивных кроватей-диванов.
И пускай это уже было, у Каннингема все равно немного по-другому. У него адаптация «сказочной» классики для среднего ума и заодно пользователя начинается уже с названия глав его сумасбродной книжки. Причем глав, которые вроде бы соответствуют названиям сказок — «Стойкий, оловянный» и «Долго/счастливо» — вот только догадаться, каким именно, бывает непросто. Да это и не нужно, оказывается, поскольку смысл затеи автора совсем в другом. Его призвание — вообще не созидать, как принято считать по отношению к писателям, а совсем наоборот. Да разве только писателям присуща подобная «подрывная» деятельность? Осуществить, наконец, мечту детства, дать победить злодеям и сбросить с пьедестала неприкасаемых героев сказок. «Подгадить этим избранным — многие ли отказали бы себе в этом удовольствии? — подсказывает Каннингем. — В не самых приглядных глубинах своей души кто из нас не выкажет понимания демонам и чародеям?».
Зачем все это, спросите? Ну, во-первых, с воспитательной целью, из тех же гуманных побуждений, которые выказывал Порфирий Семенович в «Неоконченной пьесе для механического пианино». Помните? «Вас бы избить, изломать страшно», — кипятился он перед Мишелем Платоновым. «Если взять эти воплощенные совершенства и ославить их, обезобразить или отправить в железных башмаках на край земли, мир вокруг нас, оставшихся, будет проще для житья», — вторят ему в «Диком лебеде». Этот самый Каннингем, если хотите знать, и до того был тот еще разрушитель канонов. Почти во всех его романах — от «Дома на краю света» до «Снежной королевы» — все вначале хорошо, а после семейное счастье рушится с приездом юного постояльца, и все вокруг меняется, включительно с сексуальной ориентацией хозяина дома.
В сказках, кстати, не легче, сюжетного эротизма и здесь хватает. Например, в истории про двенадцать лебедей, одному из которой сестра не дошила рубашку, и по жизни он пошел однорукий, прикрываясь крылом вместо отсутствующей десницы. «Он жил со своим крылом, как другие живут со взятой из приюта собакой: милой и доброй, не поддающейся дрессировке психопаткой, — узнаем мы подробности, словно в фильме „Одной левой“ с Нагиевым. — Ему пришлось полюбить его».
Или, скажем, Баба-Яга («Сумасшедшая старуха»), которую обманула «долбанутая парочка» детишек — мальчик с татуировками и пирсингом и девочка «с карикатурным бесстыдством, приобретенным явно благодаря порно, а не жизненному опыту, обсасывающая ярко-красный леденец на палочке». Или Джек со своими бобами («О-боб-рал»), обманувший великана и одетый теперь не как «дешевый жиголо — в узкие брючки и спертую из гипермаркета нейлоновую рубашку, — а во все, с ног до головы, от Марка Джейкобса» и со стрижкой за триста долларов.
Словом, сочиняет автор вполне мастерски, словно сказку дедушки Крылова из советско-грузинского анекдота про Стрекозла и Мурашку пересказывает. Там еще, если помните, один умер от голода и холода, поскольку в рабочий полдень чачу пил и шашлык кушал, а второго — то ли в армию забрали, то ли в другой город переехал. Теперь оба они вернулись верхом на «Диком лебеде» Майкла Каннингема.
Сборник рассказов Александра Снегирева «Я намерен хорошо провести этот вечер» (М.: Эксмо) — вполне сезонное явление, и прочитать его стоит поспешить. Во-первых, «только в апреле сердца не было», как предупреждает аннотация, во-вторых, «не было веры, что любовь вечная», как узнаем оттуда же. А ведь «Вера», напомним, это роман-финалист «Русского Букера» из актива этого автора, и выходит, что мастер он на все руки не только по большому (счету), но и в малой прозе, как говаривали в Литинституте.
Кстати, к мелочам в быту автор более чем внимателен, на этом его дар, в общем-то, и основывается. Например, о мужчине, забредшем на выборы, где герой на карманные расходы наблюдателем подрабатывает. «Еще у него виднеются трусы, — сообщают нам. — То есть не сами трусы, а их, трусов, очертания, проглядывающие сквозь брюки, обтягивающие зад. Трусы, как у женщин. Врезаются в попу и подбирают яйца. Свободы никакой, одна скованность. Не доверяю я людям в таких трусах». И тут же, в следующем рассказе, как назло, добавляют: «В Баку повсюду можно было наблюдать таких усачей, сидящих на корточках. Только они обычно имели на себе брюки. У этих же брюки были спущены».
Впрочем, о женщинах — в трусах и без них — у Снегирева тоже немало. Вот сейчас, сейчас... «Саша решил сделать обрезание по двум причинам...» еще в одном рассказе, «я задрал подол, не решившись оголиться выше, трусов на мне нет» — в другом. «Я ласкал себя, мысленно овладевая этой ведьмой» — опять без трусов в солярии, «я посмотрел на Витьку глазами, полными крепкой мужской дружбы» — тоже не то, даже если через строчку «он ответил мне тем же, и мы принялись соревноваться, у кого длиннее струя». Ага, вот «одна вдова помощника депутата», которая «премило щебетала с Сашком», пока тот «не предложил вдове поспорить, кто громче пукнет».
Словом, это довольно патриархальная проза, этакая смесь «Ботинок, полных горячей водки» Прилепина и «Мачо не плачут» Стогова. Возраст героя не имеет значения, даже если в упомянутых книжках явно было про 90-е годы. «Я, вроде всегда считавшийся модным парнем, теперь ощущаю себя простаком, любером, Брюсом, блядь, Уиллисом, который приперся на пати к соплякам-мажорам, — горюет герой. — Вместо пушистой челки у меня бритая башка, вместо бледности — загар, вместо рубашки с кружевными манжетами и бабочкой под горлом — розовая олимпийка с капюшоном».
И если в «Духless» у Минаева скучающий в ресторане менеджер-мажор гогочет над старпером, образцово-показательно пьющим с девицей шампанское за штуку баксов, то у Снегирева то же самое, но другими словами. Ну, и с другой стороны социального барьера, естественно, поскольку не в модной ресторации Аркадия Новикова сидит. «Рыжая доела трясучку. Облизала ложечку. Чувствую холод этой ложечки, будто не рыжая, а я ее облизываю. Шатен нежно утер ей губки. Пока утирал, она преданно смотрела на него зелеными глазами. Я с трудом сдерживался, чтобы не гоготнуть. Чтобы не фыркнуть громко. Щенячьи нежности! Нечего там утирать, она аккуратно ела!».
Будем и мы аккуратны при поглощении этого острого чтива для настоящих мужчин.
По мнению самого автора, «Сказкі руssкаго міра» Антона Мухарского (К.: Люта справа) — самая отчаянная и хулиганская книжка из его литературного наследия. В актерском и музыкальном, если кто помнит, бывало еще жестче, наверное, но, по крайней мере, романов о «русском мире» он точно не писал. О не особо русском была «Попса для элиты», а здесь — сказки именно «про то».
Таким образом, новая книга Ореста Лютого (псевдоним Мухарского) — это довольно необычный сборник рассказов со всеми полагающимися в «радикальном» жанре аксессуарами — предупреждением о наличии в текстах ненормативной лексики, а также возрастных ограничениях. По сути, былинный эпос современности, фольклорный свод политических анекдотов, чей сказовый слог по определению предполагает популярность в политизированных кругах. Автор привычно развенчивает имперские мифы и культурологические клише «русского мира», демотивирует штампы путинской империи и иронизирует по поводу ее бытовой демонологии. Признаваясь при этом, что за время жизни в совке он стал носителем вируса «хомо советикус», и поэтому весь его проект — это история болезни и поисков исцеления от тотальной русификации. Юмор и сатиру автора дополняют жесткие по своей образности иллюстрации Ивана Семенюка в стиле народного лубка и революционной агитки.
Например, представьте себе распределительный пункт Группы советских войск в Германии, куда из телячьих вагонов с полками в три ряда и дыркой-туалетом в полу вываливается цунами новобранцев. Это не про Путина, конечно, который здесь служил, но все равно узнаваемо, как в любимом смешном кино. Ну, или не очень смешном, вроде «Поцелуя не для прессы», потому что из любимых тут только «ДМБ» подходит.
А если уж брать для сравнительного анализа литературные образчики жанра, то здесь, конечно же, сразу Лесь Подервянский на ум приходит. «Тремти, Європо, Тремти, світе! Орда іде! Люта, безжалісна татаро-монгольска орда. А хулі... Діди воєвалі!». Ну, і «Штабная сука» Валерия Примоста, естественно, тоже.
А то что на Сандру Баллок, золотой рыбкой в русский лесок вызванную, у героя одного из рассказов не встает, так это вообще какой-нибудь Жадан из своего раннего «Депеш Мод» нашкодил. Там у одного бедолаги в студенческой общаге тоже только на Дэвида Гэхана вставало, а как ближе к делу, так музыка его ну никак не вставила. Дерьмо, говорит, ваша Америка, хотя музыка-то как раз английская была. Неплохая музыка, как и лютые сказки Антона Мухарского из этой хулиганской, вы правы, книжки про припозднившуюся любовь-ненависть к «русскому миру».
-1.thumb.jpg)
