«... 04.30 — встать, избавиться от сна. 04.45 — разбудить Феофанию для умывания. 05.00 — погладить нижние юбки, заставить Глафиру пришить пятый крючок. 05.10 — 05.45 — умывание и уклад волос (не забыть прокалить щипцы). 05.45 — 06.00 — туалет, лавандовое масло, приготовить пудру. 06.00 — 06.45 — одевание, причесать накидку, убрать высокое перо с левой стороны. 06.45 — 06.55 — утренний чай.
06.55 — 07.20 — приготовить сапожки, вставить новый шнурок. 07.20 — 07.50 — написать урок для прислуги, Тараса отправить за новой попоной к Сторчеусу, напомнить через Глафиру о кружевном заказе (перечеркнуто. — авт.). Не платить за оборку, пока не исправит нижний ряд. 07.50 — 08.30 — верхнее одевание, обстричь опалы. 08.30 — отъезд».
Итого: 04.30 — 08.30 — ровно четыре часа. Именно столько времени отведено в дневнике 15-летней киевлянки Анны Горенко (Ахматовой), чтобы встать с постели, умыться, привести себя в порядок и отправиться на занятия в Фундуклеевскую гимназию.
Будущая поэтесса держится в тонусе и не позволяет себе расслабляться. Молоденькая гимназистка зафиксировала длинное время, которое сопровождало её в начале ХХ века.
Чтобы не опоздать на занятия, Анна Андреевна вставала очень рано. Феофания и Глафира (прислуга) участвовали в этом ежедневном процессе. Феофания грела на плите воду для умывания, калила щипцы для завивки и делала первичную укладку волос. Глафира засыпала угли в утюг, гладила накрахмаленные нижние юбки и помогала «барыне» одеваться.
Одевание — сложный процесс. 49 крючков на спине нижнего корсажа, мелкая шнуровка поверх крючков (для «соблазнительной поддержки незрелого бюста»), восемь матерчатых подвязок на панталонах и чулки с четырьмя защипами. Затем идет верхнее платье.
Верхнее платье — самое главное. Это 64 мелкие пуговицы сзади, плюс 14 — на рукавах. Потом идет лицевая юбка. С лицевой юбкой тоже всё не так просто. Надо симметрично распределить оборки по сторонам бедер, укрепить пояс за восемь крючков верхнего жакета и подобрать в тон накладные воланы.
И вот, наконец, гимназистка Анна Горенко одета, но... её мучения не закончились. Впереди макияж. Пока девушка пьет чай, Глафира перемешивает белый мел с французской пудрой и немного подогревает смесь на железной лопатке в открытом огне кухонной печи. Если этого не сделать, пудра быстро осыпется и суспензия станет розового цвета. Щеки и лоб приличной девушки покраснеют, как у проститутки с Шулявского околотка.
На макияж в дневнике молодой Анны Ахматовой отведено 15 минут, на завтрак — 10, на обувь — 25, на одевание — 95 (!). Тяжелая доля молодой барышни начала прошлого века.
Длинное время ХХ столетия. От события до события проходит целая вечность. Заторможенная рефлексия неторопливо «переваривает» действительность. У человека всё другое: метаболизм, ток крови и биение сердца. Впрыски адреналина — радость или печаль — редки и надолго остаются в памяти. Люди максимально приближены к природному биоритму: день-ночь, зима-лето. Быстрое время существует только в литературе, театре и молодом синематографе.
Поцелуй, монтаж и... бэби
В середине ХIХ века людское время и пространство гармонировали друг с другом. Передвижение чумацких обозов по Дикому полю месяцами сопровождалось одной картинкой: ковыльная степь до горизонта, одинокие курганы, высохшие русла древних рек.
Скрип колес и шуршание байбаков в сухой траве отбивали ритм сердца. Прошлое и будущее на выжженном шляху соединялись, заставляя человека жить здесь и сейчас. Дзеновское восприятие мира сформировало менталитет украинцев, сегодняшняя радость для них стала важнее завтрашней печали.
В Николаеве, чтобы добраться на двуколке из Терновки в Богоявленское, путешественник из Германии Пауль Фирш потратил весь световой день. В пути он сделал две остановки в придорожных трактирах.
Один перекус занял больше часа. Перед едой немец принял немного аперитива, затем подали холодную телятину, налистники и буженину, потом принесли уху и запеченную утку. После обеда — трубка с табаком и местная газета.
Сегодня это расстояние, включая остановку в кафешке «МакДональдс», преодолевается за сорок минут. Реальное время современного человека приблизилось к кинематографическому.
Американские физиологи назвали это «дрозофильным синдромом». Почему? — Дело в том, что человек воспринимает движущееся изображение со скоростью 24 кадра в секунду, а муха-дрозофила видит движущийся объект при скорости 362 кадра в секунду. В кинозале это насекомое будет себя чувствовать зрителем в художественной галерее и рассматривать каждый кадр отдельной картинкой.
Длинное время человека конца ХIХ — начала ХХ века «укорачивалось» художественной литературой. В книжке умещались события целой эпохи. Воображаемый мир позволял читателю эмоционально пережить «Детство», «Отрочество» и «Юность» героя всего за несколько дней.
Синематограф еще сильнее «прессовал» вялотекущую жизнь. На экране молодой человек знакомится с девушкой, они целуются, затем венчальный обряд в церкви и... счастливая мама уже с ребенком на руках. Несколько лет умещались в полторы минуты экранного времени.
Время городское и деревенское
Сообразный ритм жизни человека и природы стал деформироваться через новую рефлексию доступного искусства. Этот процесс не везде протекал одинаково. В городе жизнь «вертелась» быстрее, в деревне часы по-прежнему отбивали на циферблате: день-ночь, зима-лето.
Быстрое время города и медленная жизнь деревни часто конфликтовали друг с другом. В 1875 году крестьяне Чернолесского имения «Озерцы», принадлежащего статскому советнику Е. П. Сатарову, взбунтовались. Задавленные непомерной арендной платой и поборами, они убили управляющего Бориса Сольца, разграбили его имущество и сожгли дом.
Селяне, повязанные круговой порукой, договорились на сходе спрятать награбленное и всё свалить на неизвестных бандитов. Опьяненные победой, они устроили праздник. Застолье продолжалось до полуночи. На утро в имение прибыл жандармский взвод, зачинщики были арестованы.
В протоколах судебных дознавателей отмечено: «... Закоперщики не понимали, откуда в селе появился наряд, их потрясение было настолько сильным, что они сразу признали себя в злонамеренном деле...».
Крестьяне не ожидали такой оперативности жандармов. Имение «Озерцы» находилось в 210 верстах от конторы Александрийского пристава. По расчетам бунтовщиков, должно было пройти два дня до приезда полиции. Они не успели закопать награбленное имущество.
Реальность была простая. Взвод погрузился в железнодорожный вагон и через три часа прибыл из Николаева в Знаменку, откуда до имения было всего десять верст. Железную дорогу построили полтора года назад, и крестьяне из глухой деревни еще не успели привыкнуть к быстрому городскому времени. Они жили в своём древнем ритме.
Конфликт городского и деревенского времени отразился в модной концепции сослагательной истории. В толстых академических журналах конца 90-х годов прошлого века встречались такие фразы «авторитетных» специалистов: «Если бы у Наполеона был мобильный телефон, он бы вернул маршала Груши и выиграл битву при Ватерлоо...».
Или вот такая детская фантазия от историка Юрия Каныгина: «... Только одна рота пехотинцев-автоматчиков могла бы остановить непобедимого Александра Македонского в битве при Гавгамелах. Персидский царь Дарий одержал бы победу, а контакт эллинистического Запада и мистического Востока никогда бы не состоялся...».
Однако проблема конфликта «городского» и «деревенского» времени попала в сферу интересов не только сказочников, но и настоящих (вменяемых) историков. Максим Калашников в своей книжке «Крещение огнем» поднял конфликт быстрого и медленного времени до уровня столкновения цивилизаций.
Вот как он описывает вторжение войск фашистской Германии на территорию СССР: «... А против нас стоял меньший по численности, но зато лучше организованный враг, получивший бесценный опыт молниеносной войны... Блицкриг подразумевает бешеный темп операций, действие на опережение, согласование во времени множества разрозненных поступков. Войны в таком темпе могли вести только люди, отцы и деды коих давно привыкли к ритму жизни с минутами и секундами на циферблате, люди городские, индустриальные. С развитым чувством линейного времени, выработанным среди заводов и фабрик, среди станков и машин, в царстве хронометража, графиков и диаграмм».
Столкновение европейского («городского») и азиатского («деревенского») времени имело известный результат. Два года понадобилось Красной Армии, чтобы на циферблате военных часов появились минуты и секунды. Два года генералитет советских войск привыкал жить в линейном ритме войны (сражения под Вязьмой и Ржевом, Харьковский котел и др.).
Сегодня существует целая отрасль в менеджменте («Time management»), которая занимается технологией управления количеством и качеством времени, но... кроме менеджмента возникла целая философия комфортного времени — дауншифтинг.
Дауншифтинг — жизнь вне времени
На фронтоне здания, где размещался первый автомобильный конвейер Генри Форда, был вывешен лозунг: «Чтобы работать быстро, нужно безостановочно делать несколько медленных движений». Эту заповедь можно назвать прообразом современных стратегий управления временем.
Сегодняшний человек воспринимает за полгода столько информации, сколько в ХIХ веке он мог получить за всю жизнь. Интенсивность мыслительной деятельности приводит к эмоциональному и физическому истощению. Количество самоубийств на тысячу человек в ХХI столетии (по данным ВОЗ) увеличилось по сравнению с позапрошлым веком в 23 (!) раза.
Однако не это главное. Многие физиологи полагают, что современные конфликты отцов и детей тоже возникают из-за несовпадения темпов времени. Внуки живут в быстрой коммуникации Сети и электронных СМИ, отцы обитают в среднем времени ТВ и кинематографа, а деды живут в древнем ритме печатной книги и театра.
Столкновение временных темпов вызвало в обществе ответную реакцию — стремление вырваться из всех временных координат и создать свое, неповторимое время. На рубеже ХХ-ХХI веков появилась идеология дауншифтинга.
Дауншифтинг в переводе с английского означает "переключение автомобиля на более низкую передачу". Применительно к жизненной философии звучит примерно так: не принимать чужих целей, жить для себя и своей семьи, отказаться от стремления к общепринятым благам, накопления капитала, карьерного роста и прочего.
Сформировалась эта житейская философия в США и моментально распространилась по всему миру. Жители мегаполисов, уставшие от бешеного ритма городской жизни, бросали работу, успешную карьеру и переключались на медленное время в глухой провинции.
Социологи иронично отмечают, что первым дауншифтером был римский император Диоклетиан, который «плюнул на суетливую политику и отправился в деревню выращивать капусту». В этот же ряд ставят Льва Толстого с его пропагандой опрощенческой жизни, художника Поля Гогена и финансового афериста из России Германа Стерлигова.
В 1999 году на канале НТВ показали сенсационную передачу. Полтора десятка юношей и девушек — дети московской политической элиты — бросили престижные вузы и отправились в умершее псковское село «создавать собственное время». Договорились не пользоваться компьютерами, спутниковыми телефонами, электричеством и газом. Самим выращивать продукты и питаться тем, что дает природа. Именно таким способом молодые люди хотели обрести, по словам одного участника, «давно забытую свободу и согласие с миром».
Ничего не получилось. Оказывается, чтобы обрести свободу, нужно много и тяжело работать. Через три недели первыми «сломались» (без стиральной машины) барышни, а через полтора месяца в столичный комфорт возвратился самый упорный парень — инициатор всей затеи.
Однако не отсутствие привычных удобств заставило всю компанию вернуться в городскую жизнь. В интервью одна из девушек озвучила главную причину неудачи: «... Непролазная скука и предсказуемость в мельчайших деталях завтрашнего дня породили в нас устойчивую депрессию. Нельзя существовать, зная, что завтра ничего особенного не случиться и все будет так, как всегда. Однообразная жизнь, без удивления, радостей и огорчений превратила наши дома в тюрьму...».
Медленное деревенское время отторгло рафинированных горожан, привыкших к ритму ночных клубов.
На форуме дауншифтеров сегодня говорят о том, что прорыв барьера в другое время — утопия для всех, кто хочет изменить свой жизненный ритм через географию. Можно уехать куда угодно, отказаться от привычного бытия, сопутствующих благ и устоявшихся ценностей, но... по-прежнему остаться в суетливом и беспокойном мире.
Менять время — тяжелый труд, и эта внутренняя работа лежит в сфере нравственности. Соблюдать заповеди Нагорной проповеди, жить для других, убить в себе эгоиста — лучший инструмент для гармонизации своего неповторимого времени. Это единственный способ уравновесить внешнюю и внутреннюю свободу человека.
