Сегодня Симоненко и его партийные товарищи, а также муж известной телеведущей со своей карикатурно-карликовой организацией, костяк которой сформирован, видимо, сетевыми ботами, — борются за присоединение Украины к союзу государств, лишь в одном из которых,
Республике Беларусь, есть некие элементы социализма. Да и то, Бацька их уже сокращает и намерен упразднить вообще.
Вскоре к этой теплой компании «левых оппозиционеров» может присоединиться и мусорный магнат из Одессы, выпиленный из депутатского корпуса. Что будет выглядеть логично — ведь на протяжении 22 лет в нашем «символическом пространстве» накапливался разнообразный идеологический трэш. И зело засорил головы.
К примеру, до сих пор неясно, как же объясняют красные «прапороносцы» в Украине проблемы советского периода. Хотя открыли они и школу агитаторов, и даже Институт проблем социализма. Если, конечно, оставить за скобками план Даллеса (умер в 1969 году) и интриги Збигнева Бжезинского (член крайне неудачливой и во внешней, и во внутренней политике администрации Джимми Картера). Иногда, правда, левые спикеры осторожно намекают на то, что светлую идею извратили. Подобное некритическое отношение к социальным достижениям СССР-УССР и внутренняя цензура по поводу явных противоречий, как «научных» (теория Маркса), так и житейских, доверия к называющим себя левыми не внушает.
В обсуждении «левого вопроса» есть проблема стратегическая, обращенная в прошлое, и тактическая, относящаяся к нашим будням, в которых фигурируют коммунисты симоненковского разлива.
Стратегическая проблема состоит в том, что марксисты середины ХIX века готовили свой проект для тогдашних промышленных стран, в которых развивался и количественно рос промышленный рабочий класс. В царской России мы наблюдаем лишь два мегаполиса и недавние внутренние колонии, вроде Донбасса.
Как же так случилось, что радикальная марксистская группа пришла к власти именно в России, а не, скажем, в Америке?
Существует индикативный ответ. Примерно тридцать лет подряд экономика империи росла бешеными темпами — подоспел результат отмены крепостного права, а параллельно происходил демографический взрыв, похожий на китайский. О нем написал Леонид Радзиховский в статье «Юбилей суицида».
Поэтому наступление капитализма в России прошло резче, чем в европейских и некоторых других странах, хотя по сути было тем же огораживанием
Но при этом лишь горстка капиталистов была независима. Правило только военно-дворянское сословие, необходимо было вступать с ним в коррупционные связи. Надо сказать, что коррупция растет при индустриализации всегда. Таким странным образом радикальный
марксизм стал актуален именно в царской России.
Процесс перехода могла бы смягчить парламентская форма демократии. Но вместо нее в России
Поэтому Россия идеально подходила для триумфа маленькой секты внутри мирового социал-демократического движения. И она превозмогла распад империи и экономический хаос, будучи сама по себе для большей, крестьянской, части народа чужой. Даже будущий рупор ненависти к Советам Йозеф Геббельс не отрицал политического гения Владимира Ульянова-Ленина. Раскол общества не отменяет того факта, что объективно лучшая часть элиты не была уничтожена, а подняла знамя революции, увидев в ней новую миссию для русских.
После многих ошибок НЭП дал стране возможность накопить ресурсы для масштабной, проводимой сверху индустриализации.
Но как быть с диктатурой?
Марксизм, если и говорит о диктатуре, то о классовой диктатуре пролетариата, а не одного человека. Он предусматривает внутрипартийную демократию. Поэтому Сталин, по сути, был монархическим реакционером, на манер Бонапарта, опершимся на чиновников и политическую полицию (почти как Бонапарт, только у француза основой режима служила победоносная армия). А марксизм для Сталина был маскирующей демагогией, как и республиканизм для Бонапарта. После смерти диктатора его приближенные передрались и выжил хитрейший из них — Хрущев (как, кстати, и во французском случае — Талейран, Фуше, Сийес). Это были чиновники, выращенные процессом индустриализации. Безликая советская «директория» эпохи Брежнева уже в полной мере пользовалась материальными благами нового режима.
Значительная часть советского диссидентского движения была убежденно левой. Ведь об этнических квотах, «блате», «золотой молодежи», завозе «фирмы» из-за границы, спецприемниках и невозможности бороться за социальные права при социализме Маркс и Ленин точно ничего не писали.
Противоречия зрели, накапливались, и как только о них разрешили говорить, все прорвало. Более или менее воплощен был то ли государственный социализм, то ли государственный капитализм. До сих пор спорят — грань между этими моделями весьма расплывчата.
Постсоветские левые партии всегда звали в советское прошлое. Но это — инерция сознания. Того прошлого больше нет, оно сохранилось только в книгах, фильмах и воспоминаниях людей, не всегда даже адекватно воспринимаемых сегодня.
В то же время который уже год ни у частных, ни у государственных (включая бюджетных) наемных работников нет минимального социального пакета, подавляющая часть населения живет в полутрущобах, от массовой безработицы спасла заграница, от голода и деградации — теневая экономика.
И спасают до сих пор.
То, что мы так долго наблюдаем, а именно сговор отечественных коммунистов с промышленным (и не только) капиталом, может немного улучшить занятость, но никак не социальное обеспечение.
Делая сегодня пресловутый европейский выбор, стоит помнить, что именно умеренные левые с наименьшими потерями проводили реформы и создали ЕС таким, каким он есть сегодня, — забывшим послевоенную разруху и политические потрясения, возможно, еще на столетие вперед. Но у нас нет умеренных левых.
У нас есть странные «радикалы» в лохмотьях тканей из красного уголка, тихо и лихо разводящие избирателя.
О том, что во фракцию входят миллионеры, и о том, что земельный рынок коммунисты тормозят вовсе не из заботы о «бедных батраках», даже говорить не стоит. Недешевая избирательная кампания обязывает.
Но, к примеру, несколько раз красные поддержали законы, утверждавшие европейский выбор страны. Последний раз — за законы, переводящие евроинтеграцию уже в практическую плоскость. А избиратель жует лапшу про Таможенный союз.
Даже эпическое голосование, как крюком прицепившее выживающих пенсионеров к единственному месту работы, прошло под руководством Адама Мартынюка. Видимо, причина — отход партии от атеизма, мол, пенсионерам за их голосования воздастся на том свете?
Появится ли у нас нормальная социал-демократическая партия — по-прежнему открытый вопрос. Когда-то кстати была, но ее наследники ушли в погорелый театр «Братство» на роль Пульчинелло...
