В июле 2015 года десять адвокатов основали общественную организацию «Адвокатская совещательная группа» («Адвокатська дорадча група»), которая представляет интересы семей Героев Небесной Сотни и потерпевших по «делам Майдана».
Один из них Павел Дикань рассказал о том, на каком этапе сейчас находятся дела, связанные с событиями зимы 2013-2014 годов, какие есть перспективы, проблемы и риски того, чтобы они были доведены до конца.
Сколько всего есть «дел Майдана»? В каких из них вы принимаете участие?
Дел достаточно много. Есть процессы по событиям 30 ноября 2013 года, по 1 декабря, по 11 декабря, когда была попытка вытеснения Майдана. Много было административных дел по поездке в Межигорье к Януковичу, по которым осуществлялась массовая подделка доказательств правоохранителями. И потом уже дела января 2014 года, которые начались с «диктаторских законов» 16 января. После чего начались события на улице Грушевского, действия против Автомайдана, нападения «титушек» на протестующих, незаконные задержания, похищения людей и убийства. Именно тогда в Киеве начали действовать местные и завезенные «титушки», что вылилось в нападения на людей, похищения Игоря Луценко и Юрия Вербицкого. Были нападения на Автомайдан на Крепостном переулке, на улице Щорса, арест студентов университета им. Карпенко-Карого, которые просто шли с Майдана.
Всего есть более 25 процессов, я задействован где-то в 7.
Я занимаюсь делом о похищении 21 января 2014 года молодого человека «титушками» из «Оплота» Жилина на Петровке, которое выросло в массу эпизодов, и мне удалось убедить Генпрокуратуру забрать это дело из Оболонской прокуратуры. И это дело, по которому есть единственный реальный приговор. Причем этому человеку дали четыре года, и он если уже не вышел, то скоро должен выйти, потому что он был полтора года в СИЗО.
По процессу над «беркутовцами» в Святошинском суде я представляю родственников Устима Голоднюка, Андрея Дигдаловича, Юрия Паращука и Сергея Кемского, которые были убиты 20 февраля 2014 года.
Также у меня есть потерпевшие по 18 февраля, по январю 2014 года, по 30 ноября и 1 декабря 2013 года.
На прошлую годовщину Майдана вы говорили, что приговор по делу бывших сотрудников «Беркута» будет вынесен Святошинским судом Киева не раньше 2018 года. Что вы можете сказать сейчас?
Действительно, год назад мы предполагали, что в 2018 году мы увидим окончание процесса по сотрудникам «Беркута», которые обвиняются в убийствах и террористической деятельности на улице Институтской 20 февраля 2014 года, но, к сожалению, исходя из темпов судебного процесса, мы понимаем, что в 2018 году закончить это дело нереально.
Еще не допрошены все потерпевшие, допросили в лучшем случае половину из них. Продолжается следственный эксперимент, назначен ряд экспертиз, которые еще не начались. Мы даже еще не перешли к допросу свидетелей. Причем будут обязательно как свидетели обвинения, так и защиты, в том числе, Янукович, Захарченко, Портнов, воображаемые «грузинские снайперы». То есть их будет очень много, и задача адвокатов — максимально затянуть этот процесс.
Между прочим, каждый раз, когда рассматривается вопрос о продлении обвиняемым меры пресечения, защита говорит, что они уже отсидели три года и сколько им еще сидеть? Но есть нюанс: эти люди, с точки зрения обвинения, причастны к массовому убийству в центре города. Поэтому не стоит вопрос, сколько им сидеть? Эта статья очень тяжелая, она предполагает пожизненное заключение. И, к сожалению, это недостатки процессуального кодекса, которые заставляют нас каждые два месяца возвращаться к вопросу меры пресечения.
С моей точки зрения, в данном вопросе судья должен брать на себя ответственность и сказать, что обвиняемым в таких преступлениях на период рассмотрения дела избирается такая-то мера пресечения до изменения существенных обстоятельств. Так делается в цивилизованном мире.
Если же вернуться к вопросу о длительности этого судебного процесса, то, к сожалению, я боюсь, что и через год буду говорить, что и в 2019 году он не завершится. Продвижение есть, но процессуальные особенности украинского законодательства не позволяют прогнозировать какие-то реальные сроки.
Что еще затягивает процесс? Например, есть ощущение, что даже со стороны обвинения слишком много потерпевших и свидетелей.
С одной стороны, Уголовный процессуальный кодекс позволяет прокуратуре самой выбирать свидетелей, но у них же есть инерция мышления, что «мы приведем побольше». В нормальном процессе судья должен оценивать, о чем говорит свидетель, определять, насколько подтверждены его показания, и отсеивать таких свидетелей. И в этой ситуации судья мог бы ускорить процесс, но они к этому не привыкли.
Как бы вы тогда оценили председательствующего в этом процессе судью Сергея Дячука?
Оценивать мне действия судьи будет не корректно, но то, что делает Дячук, с сугубо процессуальной точки зрения выглядит правильно.
С моей точки зрения, Дячук пытается разобраться в этом деле. Очень много материала, и я ему не завидую. Очень тяжелый процесс. Каждые два месяца нужно рассматривать вопрос о мере пресечения, масса ходатайств, экспертиз, в которых нужно разбираться. Была проблема с присяжными, которым не платили денег.
А что вы думаете о присяжных?
Я считаю, что институт присяжных должен быть в тяжелых делах, но не знаю, готово ли наше общество к такому. В нашем процессе присяжные пытаются слушать, разобраться, но сам по себе этот институт неправильный в то м виде, в котором сегодня существует в Украине. Это какая-то неправильная калька с советского института народных заседателей. Там был судья и двое заседателей, здесь два судьи и трое присяжных. Роли не разделены, они фактически равноправны. Притом, что трое из них вообще не являются специалистами в сфере права. И присяжные обязаны прислушиваться к судье, потому что они не понимают по процессу. Зачем их вообще включать в процесс?
Существует нормальная процедура, которая отработана в англосаксонском праве, что присяжные принимают решения на основании внутреннего убеждения, а все вопросы процесса курирует судья, и он выносит уже решение о приговоре, а присяжные только говорят, виновен или нет.
Так называемые «грузинские снайперы» на Майдане — это фейк? Почему суд согласился организовать их допрос в режиме видеоконференции?
В Святошинском суде действительно продолжаются многочисленные попытки вбросов какой-то информации, которая ничем не подтверждается, кроме чьих-то утверждений. Как, например, история с «грузинскими снайперами».
Причем дело даже не в том, что это фейк. Главное то, что будет происходить. В какой-то стране, с которой у Украины нет договора о выдаче, по видео будет установлена связь с некими людьми, которые скажут, что они приезжали и стреляли в правоохранителей. И суд должен принимать это во внимание, потому что эти люди будут под присягой.
А, например, того же Саакашвили, который должен был сказать, правда это или неправда, сейчас уже в Украине нет. И мы не можем понять, будет он или нет. Это может быть по видеосвязи, но выглядеть это будет уже не так, чем когда человек приходит и лично присутствует.
Решение допрашивать «грузинских снайперов» в режиме видеоконференции суд мотивировал равностью прав сторон. Другой вопрос, насколько он будет принимать во внимание их показания. Любые показания свидетелей должны подтверждаться фактическими обстоятельствами, показаниями других свидетелей, наличием оружия, пуль, местоположения. Если они скажут, что въехали в Украину по поддельным паспортам, то тогда вопрос, по каким? Это все нужно проверять.
Вокруг Майдана существует много мифов. Да, действительно были факты гибели правоохранителей, и этого никто не отрицает. Расследуется, кто стрелял и как стрелял. Недавно Генпрокуратура нашла кого-то и предъявила подозрение лицу, которое подозревается в стрельбе в сторону правоохранителей. Это важные факты, их тоже нужно расследовать, но это никоим образом не может быть основанием для оправдания тех, кто расстреливал безоружных людей, которые вытаскивали раненых. А эти люди находились при исполнении и их действия четко регулируются законом.
В отличие от достаточно неорганизованного Майдана тот же «Беркут» — это военизированное подразделение, которое централизованно управляется, есть тактика, стратегия, модули поведения для определенных ситуаций. Они почему-то не применялись. Даже когда они делали попытки так называемого «освобождения» или «вытеснения» людей с Майдана, то это не происходило так, как это предусмотрено, «не по науке». То ли не хотели, то ли боялись, то ли действительно не умеют.
Если вы вспомним события на Грушевского, то уже на второй-третий день сотрудники «Беркута» начали прицельно стрелять по журналистам. Затем избили ребят на колоннаде стадиона «Динамо» и чуть не убили их. Они чудом выжили. Это дело рассматривается в Днепровском суде Киева.
Неправомерные действия со стороны правоохранительных органов нарастали, это выглядело как какие-то «пацанские разборки» с их стороны. И даже когда со стороны митингующих были какие-то противоправные действия, то силовики хватали самых слабых и неопасных вместо того, чтобы системно работать, вычислять главных нарушителей, задерживать их и доказывать, что они действительно совершают какие-то неправомерные действия. Но при этом нужно вести себя согласно закону и быть сдержанными. А если этого не происходит, тогда народ действительно имеет право на восстание, потому что правоохранители превышали свои полномочия постоянно.
Андрей Парубий во время дачи показаний в Оболонском суде говорил о том, что так называемой «третьей силой» на Майдане, которые стреляли в митингующих и правоохранителей, были представители спецслужб России. Есть ли у вас или где-то в материалах дела какие-то подтверждения, что такое могло иметь место?
У нас нет таких доказательств. К тому же, в этой части мы не являемся стороной процесса, и у нас нет доступа к этим материалам. Но, насколько мне известно, даже если что-то и есть, то оно на данный момент еще не доведено до той стадии, когда это можно переводить уже в подозрение и обвинение.
Безусловно, такие дела должны расследоваться. И хотя был принят ряд законов о так называемой амнистии и запрете уголовных преследований участников протестов на Майдане, которые, я считаю, нужно отменить, поскольку они не позволяют проводить полноценное расследование, тем не менее, Генпрокуратура все равно эти расследования проводит.
Активная часть общества, родственники погибших, очевидно, хотят, чтобы были названы имена организаторов, тех, кто отдавал приказы стрелять в протестующих. Насколько это реально? Что даст, например, заочное расследование и суд о роли Януковича в убийствах на Майдане?
Проблема в том, что большинство документов было уничтожено, и даже в процессе в Святошинском суде ни разу не прозвучали слова о том, что был приказ. А на самом деле, единственный человек, который мог об этом рассказать, это командир спецроты «Беркута» Дмитрий Садовник, который непосредственно на месте руководил действиями подразделения и понимал, почему они именно так поступают.
И даже подполковник Олег Янишевский (бывший заместитель командира киевского «Беркута») не был там командиром. Он принимал участие вместе со всеми, возможно, за счет собственного энтузиазма. Но с нашей точки зрения, он не командовал.
Кто-то давал распоряжения на подвоз патронов. У них же заканчивались патроны, а оказалось, что им нужно было еще стрелять. И кто-то эту просьбу удовлетворил, кто-то знал о ней и с кем-то Садовник должен был это согласовать. Поэтому ключевая фигура у нас, к сожалению, сбежала. А от нее идет цепочка наверх.
Но Садовник сбежал и ему дали это сделать. У нас проблема практически по всем производствам, что ключевые фигуры сбежали.
С другой стороны, в заочном процессе, который сейчас инициирован Генеральной прокуратурой в отношении Януковича, будет происходить приблизительно то же самое, что происходит в Оболонском суде по делу о государственной измене Януковича, только с гораздо большими «театральными действиями». Мы уже видели попытки этого. С криками о невиновности и о недоказанности.
Обратите внимание, что в основном говорится не о невиновности, а о недоказанности. Я понимаю, что оппоненты движутся исключительно правовым путем: не доказано — значит невиновен. А на самом деле, виновен. С моей точки зрения, Янукович виновен, потому что он руководил страной и допустил это. Он, скорее всего, инициировал это, но это мое личное мнение. Не могут происходить, без какого-либо плана, на протяжении трех месяцев в центре города системные атаки со стороны правоохранительных органов на граждан, что, соответственно, стало поводом для ответной реакции граждан.
Если рассматривать всю историю Майдана, то мы помним, что даже первые агрессивные действия со стороны правоохранительных органов 30 ноября 2013 года не вызвали ответной силовой реакции. 1 декабря, безусловно, были встречные столкновения, но абсолютно открыт вопрос, кто был первичным инициатором и кому это было выгодно. Потому что потерпевшие, которых я представляю в соответствующих процессах, абсолютно невинные люди, которые проходили мимо. Например, Ирина Рабченюк в деле об избиении людей на улице Институтской 1 декабря, которое рассматривает Подольский суд Киева. Эта женщина пострадала, наверное, больше всех тогда. Она фактически потеряла зрение на один глаз, долгое время лечилась.
По вашему мнению, почему именно дело о госизмене в отношении Януковича пошло в суд первым, а не «дело Майдана»? Ведь должна быть последовательность. Все началось с Майдана. И в Оболонском суде адвокаты Януковича постоянно задают вопросы о Майдане.
С моей точки зрения, дело о госизмене — одно из самых простых. Оно базируется на документе, который подписал Янукович, и который, по моему мнению, является очевидным бесспорным доказательством совершения им преступления. И, в принципе, больше ничего не надо было бы рассматривать. Есть документ, экспертиза, пару свидетелей опросили и на этом все.
Но, естественно, что защите Януковича это не нравится. Поэтому был сначала отзыв адвокатов, потом их возвращение. И при этом нужно максимально отвлечь внимание и затянуть этот процесс, такая тактика. Почему Генпрокуратура выбрала это дело? Потому что оно простое. Им нужно было показать, что они умеют работать. И я знаю, что по некоторым делам они действительно умеют работать.
А дело по Майдану намного сложнее и пиариться на нем тоже будет намного сложнее. Оно требует реального результата, реальной сложной доказательной базы. Потому что если, например, по делу «беркутовцев» есть хотя бы какие-то физические доказательства, то в деле по Януковичу и Майдану есть только совокупность фактов, которая выстраивается в определенную логическую последовательность. И прокуратура должна доказать, что эти действия не могли происходить без ведома президента.
Вы будете как-то вовлечены в этот процесс?
Мы считаем, что в деле Януковича «по Майдану» те же потерпевшие, что и в деле «беркутовцев». Но на настоящий момент только открыта процедура по заочному досудебному следствию. По закону потерпевшие и должны быть те же самые.
И это дело будет еще длиннее, с моей точки зрения. Более того, эта процедура заочного досудебного расследования написана на коленке, что называется. Не принято системное законодательство, есть масса недостатков, не прописаны процедуры. И когда в процессе, который происходит в заочном уже судебном следствии, вызывают обвиняемого по видеосвязи, но благо судьи потом опомнились, — это нонсенс. Он или есть, или он отказывается. Как может быть по видео? Вы потом приговор ему тоже по видео объявите?
Периодически озвучиваются такие версии, что доказательств, которые могли бы пролить свет на события 18-20 февраля на Майдане и на Институтской, нет. Деревья спилили, пуль нет, того нет... Скажите, есть ли все-таки эти доказательства, есть ли необходимая доказательная база?
База, безусловно, есть. Я в этом убежден, исходя из тех материалов, которые я видел. Существует масса мифов по поводу Майдана. В том числе о спиленных деревьях, которых действительно несколько спилили, но это не влияет на общую картину доказательств.
Я знаю, что прокуратура еще в прошлом 2017 году лазила по стенам и выковыривала пули из гостиницы «Украина», которые не были своевременно изъяты. Надо понимать, что в 2014 году поначалу расследование велось хаотично, разбросанно, не системно, как попало, что называется. И велось, в том числе, силами людей, которые морально или даже физически какое-то время находились на стороне тех, чьи действия они должны были расследовать.
И только с конца 2015 года, когда удалось убедить тогдашнего генпрокурора Виталия Ярему создать отдельный департамент во главе с Сергеем Горбатюком, мы начали видеть хоть какую-то системность.
С другой стороны, мы видим, что это всем мешает. Вот если бы оно все пропало, затихло, наверное, всем было бы хорошо. Потому что на каждую годовщину Майдана нужно что-то сказать, а в ответ им говорят, что вы тут хвастаетесь «достижениями», но не сделано это, это и это. Развалена система экспертизы, которую мы только на четвертый год начинаем восстанавливать, нет кадров, финансового и технического обеспечения. Нет консолидации правоохранительных органов с целью эффективного расследования.
Какая причина этого? Отсутствие политической воли?
Как в Украине говорят, «не на часі». Хотя нынешние руководители страны пришли к власти фактически на волне Майдана, но как мне кажется, с их точки зрения, у них есть более актуальные задачи, чем расследование преступлений против участников Революции Достоинства. Во всяком случае, системное отсутствие поддержки расследования, многочисленные процессуальные «мины», которые возникали за эти четыре года, спорадический интерес к расследованию лишь в годовщины событий говорят именно об этом.
В Генеральной прокуратуре есть люди, которые приходят на доклады к руководству и говорят, что они все сделают. Отлично, тогда он ответственный, пусть идет и делает, и забыли о нем. И эти люди играют какую-то роль.
А тот же Горбатюк, который говорит, что он бы сделал, но ему нужно одно, второе, третье, выглядит как «мальчиш-плохиш». Посыл такой, что у него же есть департамент и пусть ведет расследование. А то, что нечем делать, это не их проблема.
Может ли на делах Майдана негативно отразиться судебная реформа? Есть ли риск, что будут переназначены судьи, перераспределены дела, процессы начнутся заново?
В законе четко написано, что создается новый суд, а старые суды ликвидируются и все судьи старого суда теряют полномочия. Их надо переназначить. Создается новый состав суда, даже не правопреемник. А новый состав суда начинает свое функционирование с момента, когда новоназначенный глава суда опубликует объявление о начале работы суда. И с этого момента все судьи предыдущего суда теряют полномочия. А в какой момент это произойдет, если дело будет еще три года длиться? Вы на три года собрались это растянуть или по какой-то отдельной части дел? Это не предусмотрено законом.
Я не понимаю механизм, который предусмотрели авторы этого законопроекта. Они рассказывают, что все будет хорошо, и дела будут продолжаться. Но первое — это же касается не только дел Майдана, в каждом суде множество дел, которые тянутся годами.
Я допускаю, что может произойти коллапс всех этих дел. И пока даже не вижу предохранителей.
Если даже судью переназначают в новый суд, то рассматриваемые им дела все равно должны в теории начаться заново. Как и при смене состава суда. По делу «беркутовцев», допустим, у нас двое судей и один запасной, но если у нас двое судей по каким-то причинам выпадут, то будет сформирован новый состав суда и дело мы должны начинать заново. У нас трое присяжных и двое запасных, и если трое присяжных выпадут, то мы должны начинать заново.
Например, у нас есть проблема в деле по действиям «титушек» ночью 18 февраля 2014 года, где интересы потерпевших представляют наши адвокаты, когда на углу Большой Житомирской и Владимирской были смертельно ранены журналист Вячеслав Веремий и активист Виталий Васильцов. Это дело абсолютно не движется, потому что сначала один присяжный не смог участвовать и пришлось его менять, потом второй. Сейчас состава присяжных нет, и дело стоит. «Титушек» выпустили из-под ареста, потому что ЕСПЧ скажет, что мы не обеспечиваем право на справедливые сроки судебного рассмотрения, потому что у нас нет функционирующего суда. Но это не проблема потерпевших.
Как вы считаете, насколько все-таки важны эти процессы для нынешнего и будущих поколений, которые уже и не будут знать многих нюансов того, что происходило в конце 2013 — начале 2014 года в Киеве? Особенно с учетом того, что со временем эта тема все больше становится историей, а события в стране и мире развиваются очень стремительно. Какой вы видите смысл в этих процессах и готовы ли вы заниматься ими до конца?
Во-первых, если мы уже взялись за эти дела, то бросать их неправильно. И пока силы есть, нужно довести их до конца.
Да, это может длиться и 20 лет. Мы изучали материалы процесса в Литве по событиям января 1991 года, когда при попытке штурма советскими военными телебашни и здания Комитета радио и ТВ в Вильнюсе погибли 14 человек. Часть же дел там была закрыта, и только политической волей нового президента они были возобновлены через длительный срок. Аналогично было в Польше, где прошло 30 лет с момента избиения шахтеров в 1981 году, и только недавно вынесли приговоры полицейским. Но, тем не менее, это важно. Сложная была история в свое время в Аргентине, где экс-президента Хорхе Виделу (1976-1981) в 1985 приговорили к пожизненному заключению за совершенные его режимом преступления, затем в 1990 году амнистировали, но в 2010 году опять посадили, и в 2013 году он умер в тюрьме. Нет сроков давности и по преступлениям немецких нацистов и их пособников.
Это тоже одна из проблем украинского законодательства, потому что в нем нет преступлений против человечности. Эти преступления не квалифицированы, а по международному гуманитарному праву они вообще не имеют сроков давности. Этими преступлениями оперирует Международный уголовный суд.
Правовые проблемы государства Украины и отсутствие системного подхода к понятию справедливости, в первую очередь, мешают расследованиям по Майдану и другим вопросам. Это понятие не стоит во главе угла. Должно быть справедливое решение в отношении людей, совершивших преступления. Каждый судья должен это понимать, каждый прокурор и адвокат. А у нас, к сожалению, этого нет.
