Вначале было традиционное общество, жёстко иерархичное и неподвижное, и держалось оно на архаических нормах и обычаях. Затем наступил модерн, отец индустриализации и грандиозных проектов, утвердивший массовые идеологии и универсальные мировоззрения. Был он мобильным и серьёзным, но крайне доверчивым и простодушным. На смену же модерну пришёл постмодерн, над всем иронизирующий, плодящий симулякры и превращающий всё в гиперреальность. И, назвав универсальные мировоззрения метанарративами, объявил об их смерти и провозгласил всеобщий плюрализм и толерантность...
И вот говорят, что уже наступил постпостмодерн, или метамодерн. «Колебание является естественным миропорядком! Истину нужно искать между противоположными идеями!» — настаивают метамодернисты. И призывают отказаться от постмодернистской циничности и вернуться к «разумному, доброму, вечному». Но так, чтобы не впадать в «модернистскую идеологическую наивность».
Действительно ли постмодерн умер и какой будет новая эпоха? Почему в сегодняшнем мире побеждают фейки и многие люди хотят быть дезинформированными? Будет ли эффективной новая антифейковая политика Марка Цукерберга и почему визуальный медиа-контент продолжит вытеснять текстовые материалы?
На эти и другие вопросы «Фразы» отвечает доктор филологических наук, профессор и специалист по вопросам коммуникативных технологий Георгий Почепцов.
— Георгий Георгиевич, постмодерн уже мёртв?
— Надо опираться на какие-то вполне конкретные и измеримые объективно характеристики. Мне нравится такая. Модернизм удерживал несколько больших нарративов. В постмодернизме уже нет больших нарративов, а есть множество маленьких. И мы действительно теперь плывём в ручейках истин, а не в речке Истины. Модернизм был за универсальную правду, постмодернизм отрицает её. В принципе, как мне представляется, это — разрушение устройства единых мировых правил, позволяющих одним странам доказывать другим, что их идеология более правильная.
Большие нарративы ушли, потому что ушло всемогущество религии и идеологии. Последняя у нас вообще функционировала как квазирелигия, где большую роль играли ритуалы типа демонстраций, парадов, собраний с портретами собственной «троицы» — Маркса-Энгельса-Ленина.
Большие нарративы должны были объяснять абсолютно всё, на то они и большие. Сегодняшние малые нарративы видят лишь какой-то фрагмент общей картины. Но они ведут такую же борьбу друг с другом, как когда-то большие. Теперь они сражаются в рамках какого-то большого нарратива, внутри его, как, например, демократы и республиканцы в США. Именно по этой причине хорошо прижились российские информационные интервенции в избирательный дискурс американских выборов.
Один из теоретиков театра писал, что сильный человек на сцене говорит мало. Это слабому нужно привлечь внимание сильного к своему вопросу, поэтому он говорит много. Так и большой и малый нарративы.
— Что думаете о концепции метамодернизма и других «постпостмодернизмов»?
— Они ведь не уходят полностью от постмодернизма, трактуя метамодернизм как колебания между модернизмом и постмодернизмом, подчеркивая, что сейчас снова возникает потребность в больших нарративах. И они действительно нужны, поскольку мир стал восприниматься скорее как хаос, чем как порядок. Кстати, что такое популизм? Это приход простых и ясных истин. И сейчас весь мир оказался под крылом популистов, как показывают все последние выборы. Популисты легче находят путь к сердцу избирателя.
К слову, у нас пропали не только большие нарративы, но и большие проекты человечества типа прыжка в космос в прошлом. Пропала даже инновативность. К примеру, с конца девяностых США выдают все меньше и меньше патентов. Один Маск не может подменить собой всё человечество.
В холодную войну всё реализовалось отнюдь не в физическом пространстве, а в информационном и виртуальном. Война миров была войной нарративов. Большие нарративы втягивают в себя людей почти автоматически. Даже Есенин писал, что хочется, «задрав штаны, бежать за комсомолом». Большие нарративы упали и разбились на десятки маленьких. Так гиганты стали карликами, и теперь о них можно вытирать ноги.
Метамодернизм, как мне представляется, уже носит несколько искусственный характер. Он отражает пока не новое состояние, а переход к нему. Это переход к новому человечеству. Мы видим пока только приметы этого будущего состояния. Это мостик к неизвестному будущему. А с мостика берег закрыт туманом...
— Виноваты ли постмодернисты в нынешним засилье фейков, провозгласив относительность правды и отказ от очевидных традиционных ценностей?
— Множество факторов привело к этому. Во-первых, мир стал миром маленьких людей, а не «гигантов», как было раньше. Во-вторых, социальные платформы дали голос множеству людей, а не единицам, которых поддерживали мейнстримные медиа. В-третьих, множество нарративов, к сожалению, предполагает множество истин. Если фейк не является сознательным обманом, это тоже истина, только какая-то другая. Истина, которая нужна маленькому человеку и учитывает его точку зрения, что бывает очень редко. Но, по сути, постмодернисты лишь фиксируют, но никак не создают новую реальность. Они её видят до того, как её увидели мы все.
— Возможна ли эффективная борьба с фейками без возврата в современный дискурс этического измерения?
— Фейки становятся опасными, когда производятся индустриально, когда идёт волна сознательно созданной дезинформации, призванной повлиять на чьё-то мнение. Когда же они стихийны и случайны, то опасность минимизируется. Кстати, исследования Оксфордского института интернета показали, что и через год после выборов Трампа его сторонники, республиканцы-консерваторы, всё равно оперируют бо́льшим количеством фейков, чем демократы. То есть это как бы склад ума, а не привнесённая манипуляция.
— В одной из своих последних статей вы пишете, что у слабых нет иной возможности услышать спасительную для них истину, как только в фейках, и что их распространение является реакцией на то, что люди хотят слышать такую информацию. Выходит, проблема начинается не с медиаграмотности, а с критического мышления как такового?
— Вы не можете бороться с тем, что люди меньше читают, а значит, меньше способны к выработке критического мышления. Не ошибаться должны те, кто принимают решения, кто является лидерами мнений, ведь именно они по-настоящему влияют, а менять всё общество — это слишком долгий процесс. Сколько писали, что привидений нет, а люди всё равно в них верят. И фильмы про вампиров и зомби в числе самых любимых, а число читателей астрологических прогнозов вообще превосходит все мыслимые пределы. Люди всегда будут читать эти прогнозы, а не книги, к примеру, по теории вероятностей.
— Вы считаете, что люди, которые любят фильмы про вампиров и зомби, верят в их существование?
— Есть и такие. К слову, у Пентагона есть отдельная разработка по отражению атаки зомби. Причём вначале там четко говорится: не воспринимайте эту методичку как юмор, она настоящая. То есть военные рассматривают все варианты развития событий.
— Как вам идея Цукерберга, чтобы пользователи Фейсбука самостоятельно определяли надежность источников новостей и отсеивали фейковые страницы?
— Это маловероятно. В критической ситуации, когда время подталкивает к принятию решений, нужна помощь. Был случай, когда после фейкового сообщения о якобы взрыве, под который попал Обама и оказался ранен, более чем на миллиард упал рынок акций.
Или последний мартовский пример, когда многие солидные газеты не поняли сообщение НАСА об изменениях у астронавта Келли сравнительно с его братом-близнецом, который не летал. Писали, что у астронавта на семь процентов изменились гены, хотя речь шла о другом — об их реализации в организме. Даже сам астронавт удивился, прочитав это о себе.
— А как оцениваете смену алгоритма фейсбуковской ленты новостей?
— Фейсбук хочет снять с себя ответственность, прячась за тем, что он увеличивает количество новостей от друзей и знакомых за счет невыдачи более официальной информации. А своих-то мы сможем определять как достоверных или нет. Но сложность в том, что во время американских выборов в основном сообщения распространяли сами пользователи. Это они — источник зла, который нельзя даже назвать такими словами.
— По прогнозам Reuters Institute, в 2018 году многие СМИ будут уменьшать количество видео-контента и возвращаться к текстовым материалам. Обоснован ли такой прогноз, на ваш взгляд?
— Прогнозы — вещь неблагодарная. Мне слабо верится в отход от видео-контента, поскольку это противоречит текущему тренду. Люди снимали и будут снимать, а значит, будут выкладывать. Визуальное оказалось более естественным для человека, чем вербальное. Возможно, это результат скандала с YouTube, который обвинили в цензурировании консервативных роликов. А обвинения в цензурировании всегда серьёзны, поскольку за ними могут идти как судебные иски, так и падение доходов. Кстати, мы вообще попали в ситуацию, когда бизнес-модели технических гигантов вступили в противоречие с медийными требованиями. В бизнес-модели нет редакторской руки, чтобы стимулировать активность пользователей, которую сейчас эти гиганты пытаются придумать. Но она им не нужна, поскольку приведёт к падению прибыли. Однако сегодня, когда на соцплатформы переносят юридическую ответственность, «техникам» пришлось задуматься.
— О чём говорит победа визуального над вербальным? О деградации человечества? О массовом информационном стрессе? Или здесь не стоит искать какой-то негатив?
— Визуальное всегда было правдивым — в нём меньше фильтров. Как говорится, лучше один раз увидеть...
Вообще сегодня приходится основательно задуматься над тем, что происходит с человечеством. Умирает ли оно или трансформируется? Очевидно, оно уже больше не будет таким динамичным, как раньше, когда его можно было поднять то на крестовые походы, то на освоение целины, то на полеты в космос. Может, человечество постарело и ему пора на пенсию? Но кто его заменит?..
