Арсений Григорьевич Зверев – удивительный человек, более двадцати лет возглавлявший финансовой ведомство СССР, с 1938 по 1960 гг. Это абсолютный рекорд в истории Империи, СССР и постсоветских стран. Да и в истории человечества подобные примеры считаются по пальцам одной руки.
Судьба Зверева – типична для людей его поколения, и удивительно напоминает судьбу Павки Корчагина, героя книги «Как закалялась сталь». У детей беднейших слоёв населения «не было другого пути», как пелось в известной революционной песне. Бедность, работа на фабрике с детства, революция, красная армия, работа, учёба, и опять работа. И так – до вершины карьеры, поста наркома (позже – министра) финансов.
Полная версия интереснейших мемуаров министра не опубликована до сих пор. В советское время этому препятствовали резкие оценки, данные Зверевым некоторым советским руководителям. В постсоветское – общее снижение интеллектуального и культурного уровня издателей и читателей.
Некоторые страницы из книги Зверева заслуживают самого пристального внимания. Поскольку показывают реальность сильно отличающейся от того шаблона, который вбит в головы современному человеку.
В статье о романах Ильфа и Петрова мы уже касались темы коррупции в обществе 20-х годов. Эта же мысль высказана и в мемуарах будущего министра, а тогда – финансового инспектора.
«Значительная часть финансового аппарата оказалась связанной с частным капиталом и поощряла его, а потребкооперация и другие не нэпманские организации держались в черном теле и к осени 1925 года «дышали на ладан». Когда же речь заходила о государственном обложении налогами, уфо [уездный финансовый отдел – Тов. Краснов] давал установку производить его по фиктивным торговым книгам частников, а налоговым инспекторам рекомендовал вести себя «по-божески» и не доискиваться реальной суммы нэпманских доходов.
<…>В уезде работали тогда четыре финансовых инспектора. Двое из них были членами ВКП(б). Коммунистом был и член ревизионной комиссии укома, финагент Михаил Васильевич Засосов, решительно поддержавший своих товарищей. Против них выступили два пожилых инспектора, являвшиеся до революции податными служащими. Податным служащим в прошлом оказался и приехавший ревизор. Беседуя с молодыми инспекторами с глазу на глаз, он начал нажимать на них, требовать скидок по отношению к нэпманам и угрожать за то, что те «переобложили» частника.
<…>Губернский отдел признал налоговую политику нашего уфо правильной. Ободренный этим, я пригласил начальника налогового управления К. А. Байбулатова приехать в Клин и посмотреть, как обстоит дело с частной торговлей. Тот приехал. Пошли мы с ним в один большой магазин. Каково же было наше удивление, когда владельцем его оказался… бывший адъютант Байбулатова в годы гражданской войны. «Как! – воскликнул Кафис Алеутинович. – Красный боец стал нэпманом?» Он не стал дальше осматривать торговые заведения и тотчас возвратился из уезда в Клин.
А вот – в чистом виде «Геркулес» Полыхаева и Корейко.
«…при проверке попутно обнаружилось, что из 11 членов правления трое – в прошлом жандарм, монах и биржевой маклер. Пахло крупным жульничеством. Доходов должно было быть много, налоги же товарищество платило грошовые. Мало того, члены правления нагло требовали предоставления им льгот как кооперативу, хотя речь шла фактически о частной корпорации.
Решил перепроверить свои выводы и поручил инспектору еще раз проверить бухгалтерские книги. Вскоре тот доложил, что никаких записей по кредитам или ссудам в книгах не содержится. Ясно: в товариществе действует подпольный капитал, не проведенный по отчетам. Но как его выявить? Известно, что перед праздниками торговые обороты резко возрастают. И вот накануне десятой годовщины Великого Октября я распорядился проконтролировать наличие товаров на всех предприятиях и складах этого товарищества. Получилась кругленькая сумма – до 200 тысяч рублей. А ведь уставной капитал – в 18 раз меньше. Чудес в нашем деле не бывает. Значит, бухгалтерские книги ведутся нечестно, а имеющиеся в них сведения фальшивы».
СССР в те годы стоял перед выбором. Продолжить развитие по «нэповскому» капиталистическому пути и превратиться в полуколонию, или же свернуть НЭП и пойти новым, неведомым ещё путём, чтобы стать сверхдержавой. Но сворачивание капитализма в первую очередь необходимо было провести в деревне, ведь СССР на тот момент – страна аграрная, а в деревне всем заправляет кулак и сросшийся с ним партийный руководитель. Но это сопровождалось большими трудностями. А кадровый голод в стране на 1930-й годы было огромен.
«Как и всюду, при проведении коллективизации не обошлось без трудностей. Для проверки ее хода обком и окружкомы ВКП(б) выделили уполномоченных. Я и еще один коммунист были направлены в марте 1930 года в Сафоновский район. Прибыли в райком партии, знакомимся с его секретарем, потом – с председателем райисполкома. Интересуемся, как идут дела. Пожилой председатель исполкома, улыбаясь, помалкивает. Молодой секретарь райкома, с медью в голосе и уверенно жестикулируя, бодро сообщает:
– Уже заканчиваем!
– Что заканчиваете?
– Сплошную коллективизацию. В колхозы вступило 98,5 процента трудовых крестьян.
– Почему столь высокие темпы? Хотите закончить досрочно? А у вас не дутые проценты?
– Какие же дутые? Вот сводки из сельсоветов. Мы бы еще вчера закончили, если бы не статья.
– Какая статья?
– Статья товарища Сталина «Головокружение от успехов». Крестьяне читают ее и кричат, что коллективизации дается отбой. Ну ничего, дошибем!
– Что дошибете?
– Стопроцентную коллективизацию.
– А вы побывали где-нибудь в деревнях или на хуторах, где проводится коллективизация?
– Кое-где были, да не всюду, не успеваем руководить, не то что регулярно выезжать на места.
Мы смотрим на председателя рика [районный исполнительный комитет – Тов. Краснов]. Тот слегка пожимает плечами и отворачивается. По-видимому, далеко не все так благополучно, как выглядит по сводке. А секретарь райкома тут же сообщает, что через час состоится торжественный митинг по случаю окончания сплошной коллективизации. Не выступят ли товарищи из области? Нет, отвечаем, пока мы в ваши дела еще не вникли, выступать не можем, но охотно поглядим и послушаем, что скажут другие. Начинается митинг.
Площадь забита людьми. Откуда столько набралось? Председатель рика объясняет: одних только уполномоченных из области и своих, районных, свыше 400 человек. Кроме того, временно прервали занятия в Щемилинском сельскохозяйственном техникуме, а учащихся привезли на митинг.
– Позвольте, а где же они тут живут?
– А мы, – отвечает, – тоже временно, прервали занятия в общеобразовательной школе и поселили там приезжих.
– Здорово, – говорю, – вышли из положения! Действительно, хозяева района, да и только!
Председатель исполкома покрылся румянцем. А секретарь райкома уже держит речь. Покровительственно улыбаясь, на все лады хвалит тех уполномоченных по проведению коллективизации, кто дал наивысшие проценты, и именует их «героями нашей эпохи» и «большевистскими двигателями внутреннего сгорания». Толпа всякий раз разражается громом аплодисментов. После митинга мы решили отправиться на хутор (Сафоновский район почти сплошь был хуторным).
Недалеко от первого хутора показалась группа людей. Казалось, что все остальные бежали за кем-то одним. Так оно и было на самом деле. Убегавший от толпы человек, без пальто и без шапки, с папкою в руках, с разбегу прыгнул в наши сани, а остальные люди остановились, выжидательно глядя на нас. Выяснилось, что это председатель местного колхоза, а в папке у него заявления крестьян о приеме в колхоз. Теперь они требуют их назад. Все это было бы очень смешно, если бы не было грустно. Услышав, что мы из области, крестьяне успокоились и просили нас выяснить, могут ли они выйти из колхоза»…
За напряжённые годы гражданской войны, борьбы разрухой и с коррупцией, затем проведения коллективизации, будущему наркому пришлось увидеть и понять многое. Семья, пока он жил, работал и учился в Москве – жила в дальнем Подмосковье. Не жировали тогдашние ответственные работники, в сравнении с сегодняшними чинушами. И вот – он глава финансовой службы целого московского района. И семья приезжает в Москву вместе с… курицами. Жалко бросить. Не только страна вынуждена «за годы делать дела столетий», но и отдельные люди вынуждены за годы проходить путь от паренька с рабочей окарины до «железного наркома». И ведь – удавалось! Выстроенная такими, как Зверев, финансовая система прошла вместе со всей страной тяжелейшее испытание войной.
«Что касается обращения немецких денег на временно оккупированной территории, то они не сумели вытеснить наш рубль. Вынужденно используя оккупационную марку, поскольку, естественно, выдачи зарплаты в рублях там не производилось, советские граждане берегли уцелевшие у них рубли. По многочисленным свидетельствам лиц, переживших оккупацию, если нужно было совершить на «черном рынке» важную, покупку и продавец не хотел брать за товар немецкие марки, покупатель, оглянувшись, доверительно сообщал: «Заплачу советскими».
Мы же в свою очередь не забывали о необходимости наносить удар по врагу не только оружием, но и экономическим путем: наши партизаны и подпольные центры на оккупированной территории специально снабжались советскими деньгами. Правительство СССР выделило для этой цели особый фонд».
Любопытны и воспоминания Зверева о первом лице советского государства. Как видно из них, Сталин был человеком, с которым можно было спорить, и которому можно было доказать свою правоту.
«В начале марта 1953 года специально созданная комиссия рассматривала справку о размерах подоходного налога с колхозов, налога на граждан, занимающихся сельским хозяйством, и отдельных местных налогов. Некоторые члены комиссии внесли тогда предложение отдельно ввести налог с оборота и налог на трудодни. Я возражал, поскольку налог с оборота и так существовал: он образовывался в основном из разницы в заготовительных и розничных ценах на сельскохозяйственную продукцию, с учетом стоимости ее переработки, а также с учетом прибыли, получаемой перерабатывающими предприятиями. Таким путем государству передавалась часть национального дохода, созданная колхозами и колхозниками. Тогда мне поручили составить справку о размерах налога с оборота по отдельным видам сельхозпродукции. Там значилось, что налог с оборота по зерну был равен 85 процентам, по мясу – 75 процентам и т. д.
Эти цифры вызвали сомнение. Справку показали Сталину. В разговоре со мной по телефону Сталин, не касаясь происхождения цифр, спросил, как я истолковываю природу налога с оборота. Я ответил, что налог родствен прибыли, одна из форм проявления прибавочного продукта. Слышу: «Верно». Новый вопрос: «А помните, до войны один член ЦК на заседании ЦК назвал налог с оборота акцизом?» Я помнил этот случай; Сталин тогда ответил, что у акциза иная экономическая природа.
Между прочим, Сталин, опираясь на свою исключительную память, часто проверял осведомленность других. Так, однажды он по телефону спросил у меня, чему равна унция. Я пояснил, имея в виду унцию, которой в СССР пользовались в ювелирном деле. «А еще какие бывают унции?» Унций вообще-то четыре вида, они разнятся по весу, но на сколько именно, я с ходу не смог сказать. Сталин прочитал мне тогда нотацию…
Далее Сталин спросил: чем объясняется столь высокий процент налога с оборота по основным видам сельскохозяйственной продукции? Я отвечал, что здесь выявляется разница между заготовительными и розничными ценами, установленными правительством на сельхозпродукты. Следующий вопрос: для чего мы раздельно берем прибыль и налог с оборота и не лучше ли объединить эти платежи? Говорю, что если объединим, хотя бы в виде отчислений от прибыли, то в легкой и особенно в пищевой промышленности возникнет прибыль процентов в 150–200; исчезнет заинтересованность в снижении себестоимости, которое планируется в размере 1–3 процентов в год, ибо прибыль будет и без того велика, но не в результате работы. Опять слышу реплику: «Верно!»
Последний приведённый мною абзац – ответ тем, кто говорит, что в СССР не было экономики. Как видим, сложнейшая экономическая система, могла быть достаточно гибкой, чтобы быстро приспосабливаться к меняющимся условиям жизни, достаточно мобильной, чтобы провести виртуозную финансовую реформу 1947 года. И достаточно жесткой, чтобы выдержать напряжение Великой Отечественной.
Зверев был со своего поста в 1960-м году. Причиной тому было несогласие с хрущёвской реформой, которая «уронила» рубль на международной арене, оставив внутри страны прежнюю «закрытую» систему соотношения цен и зарплат. Это давало возможность сделать экспорт нефти в два раза рентабельнее. Но зато – уничтожило «самоконтроль рублём» советской экономики. Т.е. облегчало существование нерентабельным предприятиям и целым отраслям. О борьбе с чем, кстати, много писал Сталин в своей последней экономической работе.
Но хрущёвские реформы – совсем другая история. А мемуары Арсения Зверева мы предлагаем вашему вниманию.
