Падение Третьего Рима

7-8 ноября 2017 года (по старому стилю – 25-26 октября) исполнилось 100 лет знаменитому событию в Петрограде, которое одни пафосно называют Великой Октябрьской Социалистической Революцией, другие с ненавистью и презрением – большевистским переворотом… В любом случае это событие оказало огромнейшее влияние на земную цивилизацию.

Вслед за Октябрьской революцией (переворотом) и созданием СССР последовала попытка направить земную цивилизацию по принципиально новому пути, что сопровождалось невиданными трагедиями и одновременно энтузиазном и достижениями. Но в 1991 году, через 74 года после революции и 69 лет после основания Союза (в 1922 году) попытка потерпела поражение, а Советский Союз и «система социализма» развалились. О причинах трагедии, достижений и провала сказано уже даже слишком много и банально, но особого понимания сути до сих пор не наблюдается…

Этот очерк является попыткой с нетривиальных позиций истолковать причины этого краха и, по возможности, последствия этого для земной цивилизации.

Критика расхожих мнений

О причинах падения СССР сказано даже слишком много, поэтому назовём лишь самые расхожие мнения.

Прежде всего, говорят о неразрешимых проблемах в экономике из-за планово-командного метода руководства и государственной формы собственности, которую, следуя укоренившимся мифам, по сей день считают «социалистической». Сюда же относят смежные проблемы: непомерные военные расходы, катастрофу в Чернобыле, войну в Афганистане, падение мировых цен на энергоносители, а также политику США, задавших такой темп «гонки вооружений», который «доконал» разваливавшуюся экономику Советского Союза, в связи с чем различные «умничающие мещане», следуя дебильным канонам Голливуда, отдают лавры «героя-разрушителя империи зла» лично Рональду Рейгану и группе товарищей (мистеров). Всё это как-то слишком примитивно… Впрочем, Голливуд – он и есть Голливуд, что с него возьмешь!

Простейший контраргумент может быть таким. При всей своей серьёзности, социально-экономические проблемы 1980-х годов в СССР были просто «детским лепетом» по сравнению со страшнейшей советско-германской войной и разрухой, причём война сменилась невиданной до того «гонкой вооружений». Всё это следует помножить на бездарное руководство фашистско-сталинского режима, впрочем далее руководство стало не только ещё более бездарным, но и коррумпированным, вплоть до настоящего времени. Но тогда победили в войне, отстроили страну, создали мощный промышленный, научно-технический и военный потенциал, полетели в космос, подняли уровень жизни, пусть даже в советском стиле. Более того, по мнению западных (!) авторов на рубеже 1950-1960-х СССР хоть и сильно отставал от США по многим показателям, включая уровень жизни, но советские темпы развития вызывали на Западе одновременно страх, зависть, восторг, благоговение и ужас. А многие граждане СССР поддерживали такой курс, демонстрируя энтузиазм и готовность в очередной раз (!) идти на жертвы во имя «светлого будущего», правда это было далеко не так однозначно.

Напротив, в конце 1980-х годов имел место взрыв нигилизма, алчности и шкурничества, а «светлое будущее» ассоциировалось с потребительством под инфантильную болтовню о «демократии».

Среди политических причин падения СССР называют резкое ослабление репрессий, без которых СССР якобы не мог функционировать, отмену Михаилом Горбачёвым 6-й статьи конституции о «руководящей и направляющей роли компартии». Это привело к распаду советской «шарнирной системы», в которой, по справедливому мнению доктора истории Станислава Кульчицкого, советское самоуправление имело реальные исполнительные и распорядительные полномочия, и в этом смысле власть действительно была действительно «советской», но правом принимать важнейшие решения обладала даже не компартия, а высшая партийная верхушка. Такая система, по С.Кульчицкому, удерживала СССР, как обручи держат бочку, а её распад привёл к развалу СССР. В целом, это верно, но весьма упрощённо и вызывает ряд контраргументов и встречных вопросов.

Режим в СССР избытком либерализма никогда не страдал, но строго репрессивным, по сути, фашистским его можно считать в промежутке между рубежом 1920-1930-х гг., когда Сталин получил всю полноту власти, и первой половиной 1950-х гг. до смерти Сталина. Затем режим из откровенно фашистского превратился в реакционно-полицейский и с некоторыми «вихляниями» становился всё более либеральным. СССР развалился через почти 40 лет после прекращения тотального террора и всеобщего страха! Максимальный взлёт советского строя, пик его динамики можно отнести на времена Хрущёва и «раннего» Брежнева – при всей неоднозначности, именно тогда СССР потрясал весь мир успехами в науке, технике, освоении космоса, социальных гарантиях и т.д. Кроме того, одни лишь репрессии и страх, как и высокий уровень потребления и благоустройства, не могут удерживать общество, а тем более показывать чудеса самоотверженности, героизма и творческого порыва, которые имели место в ряде периодов советской эпохи. Для этого нужны убеждённость, скрепляющие символы, вера – религия или «религиезамещающее» социальное учение.

Да-да, нужны те самые «скрепы», над которыми сейчас смачно ржут разного рода дебилы, не понимающие, что именно так общество и работает. Кстати, о скрепах вс свое время очень интересно писал урожденный киевлянин Николай Бердяев.

Скажем, есть версия, что культура Древнего Египта была следствием не так рабского труда, как религиозного вдохновения создателей храмов и гробниц. Современная Америка держится не так на богатстве долларами и обжорстве гамбургерами, как на «святой» уверенности подавляющей части американцев (не смотря на их, мягко говоря, ограниченность), что они – «the best in the world», и «круче» их нет никого в мире! Евросообщество до недавне6го времени держалось на эфемерной вере европейского буржуа в то, что он является славным наследником лозунгов «liberte-egalite-fraternite», что не мешает им эксплуатировать часто рабский труд наших заробитчан и в массе быть обычными зажравшимися мещанами. Впрочем, сейчас после кризиса, терроризма и волны миграции этой уверенности в Европе заметно поубавилось.

В СССР функцию скрепляющего символа выполняла, в том числе, идея коммунизма, которая в своей максимальной редакции намного превосходит все «евроатлантические ценности» вместе взятые. Другое дело, что она была извращена, дискредитирована и, по мнению Эриха Фромма, превращена из живой идеи в ритуальную идеологию – здесь лежит одна из причин краха попытки создания принципиально новой, коммунистической цивилизации, как это было с христианством, Реформацией и Просвещением.

Устранение доминирования компартии в конце 1980-х, на первый взгляд, действительно привело к демонтажу системы. Но партийно-государственная система всё более деградировала ещё где-то с 1970-х, и без всякой отмены «6-й статьи». При Сталине членство в компартии служило карьеризму, а сама партия была элементом репрессивной машины, но тогда практически не было коррупции. При всех интригах во времена Хрущёва коррупция была минимальной. При Сталине и Хрущёве компартия опиралась не только на репрессивный аппарат, но и на моральный авторитет, проистекавший из того, что партия декларировала именно идеи коммунизма, а огромное количество членов партии и беспартийных в той или иной степени верило в идеалы. Во времена Брежнева и «застоя» партийно-государственная система всё более вырождалась в коррупционный «клуб по шкурным интересам» под прикрытием псевдокоммунистической демагогии, которой всё менее верили. Уж эти-то времена автор этих строк помнит хорошо!

Падение авторитета партии и всей системы вело к спонтанной деградации и фактическому демонтажу власти, а отмена «6-й статьи» констатировала де-юре то, что уже имело место де-факто, вызвала лишь дальнейшее обвальное падение социально-психологической легитимности, а в результате – разрушение системы.

Особую роль в падении СССР часто отводят внезапному раскрытию к концу 1980-х гг. правды о преступлениях большевиков, в связи с чем у всех якобы внезапно открылись глаза… Но о репрессиях, Голодоморе и неоправданных массовых жертвах в войне в 1960-70 гг. в целом было известно, тем более, что были живы миллионы очевидцев и участников. Допустим, в это время ещё была сильна карательная система, и всё же думается, что многие готовы были даже оправдать эти кошмары неким грядущим «светлым будущим», хрущёвская «оттепель» многими воспринималась как гуманизация и очищение пути к нему, подавляющее большинство отнюдь не желало возврата к капиталистическим социальным отношениям.

Напротив, в 1980-х гг. в массе уже никто не желал «светлого будущего», тем более ценой очередных лишений, а наоборот наблюдался взрыв потребительских вожделений, подстёгиваемый дефицитом; имело место массовое стремление к смене социального строя, к возврату капитализма, который, по массовым инфантильным представлениям того времени, якобы непременно обеспечит «светлое потребительское будущее» взамен несостоявшегося «светлого коммунистического». Сейчас мы по полной расхлебываем последствия того всплеска «потреблятских» устремлений.

Не отметая общепринятые взгляды на причины падения СССР, отметим, что, будучи в целом верными, они преувеличивают внешние формальные, но крайне недооценивают внутренние массово-психологические факторы. По мнению автора, все «общепонятные» причины падения СССР во многом являются следствиями, а не причинами. Анализируя советскую историю, приходишь к выводу, что в определённый момент система утратила внутренний несущий психологический скелет, который держал всю конструкцию. Разрушение этого каркаса не позволило в 1980-х гг. справиться с проблемами, намного меньшими по сравнению с теми, которые ещё недавно преодолевались.

Предлагаемый нетривиальный подход прост, «как угол дома». Он состоит в попытке понять психическую динамику советского времени, которое, наряду с террором и страхом, отличалось также массовым героизмом, энтузиазмом, но окончилось разочарованием и дискредитацией идеи. Но в этом же состоит и «сложность простого подхода» – речь идёт об иррациональных, то есть не имеющих чётких и однозначных логических толкований, но объективных процессах в психологии больших масс людей.

Христианство и коммунизм

Понятие «коммунизм» сейчас связывают с тоталитаризмом и почему-то в основном с Марксом и его учением. Иногда говорят социалистах-утопистах. Наиболее «продвинутые» считают началом «тоталитарного коммунизма» самого Платона с его «Государством»…

В коммунизме есть разные течения, в том числе и тоталитарное как наиболее пока известное. Но, скажем, в истории христианства была масса течений, включая фашистско-репрессивные, например, инквизиция и религиозные войны, а ещё недавно в «цитадели демократии» – Великобритании – протестанты-«ультра» убивали католиков! Построение христианско-теократических обществ и государств обычно вело к тоталитарии. Правда, Иисус Христос в этом не виноват, хотя и в Евангелие есть уйма противоречий: например, призывы ко всеобщей братско-сестринской любви соседствуют со знаменитой фразой «не мир, но меч!»… Впрочем, это отдельная тема.

По аналогии с христианством, практика социализма и коммунизма привела в ХХ веке к тоталитарным кошмарам. Но социализм как течение социальной мысли содержит отнюдь не только тоталитарные прожекты, вроде фаланг (фаланстеров) Шарля Фурье. Например, потомок старинного рода французских аристократов и, по совместительству, классик «утопического социализма» Клод Анри де Рувруа де Сен-Симон, кроме литературных упражнений на тему социализма, будучи волонтёром французского экспедиционного корпуса, воевал за независимость североамериканских колоний, проявил храбрость и героизм и с гордостью называл себя «одним из основателей свободы Соединённых Штатов». Впрочем, пламенный утопист Сен-Симон, вероятно, был бы крайне оскорблён, узнав, как «свободные Штаты» отличились напалмом во Вьетнаме, атомной бомбой в Хиросиме, а также ку-клукс-кланом и расовой дискриминацией у себя дома.

Британский «утопист» Роберт Оуэн выдвинул гениальную по простоте, но, похоже, всё более невыполнимую идею об изменении психологии человека, без чего революции бессмысленны, а справедливый социальный строй невозможен. Попытка воплощения Оуэном этих идей в виде поселений «New Lenark» в Шотландии и «New Harmony» в Америке провалилась не так из-за утопичности, как из-за неизбывной алчности их обитателей, но Оуэн проповедовал до самой смерти идеи о коренной смене психологии. Именно Оуэн основал в Британии кооперативы и товарищества взаимопомощи рабочих.

На первый взгляд, европейский социализм вырос из того же корня, что и либерализм – из идей Просвещения. Но на самом деле социализм и коммунизм имеют намного более глубокие корни, уходящие в далёкую историю и экзистенциальную основу цивилизации. Недаром в середине ХVIII в. полумифический «утопический коммунист» Морелли (есть мнение, что под этим именем скрывался энциклопедист Дени Дидро) формулировал идею коммунизма примерно так: просвещение и справедливое социальное устройство должны вернуть на новой основе людей к существовавшим на заре человечества законам равенства и братства, «золотому веку», утраченному с ходом цивилизации, которая, в ущерб лучшим задаткам, развила алчность и прочие низменные страсти, богатство единиц и нищету миллионов, породила войны, эксплуатацию и пр. Кстати, поэтому понятие «революция» можно истолковать не только как военный «переворот», но как «возврат» к экзистенциальным корням, которых человек лишил себя, создав цивилизацию (эта замечательная мысль принадлежит гениальному Эриху Фромму, одному из лучших, по мнению автора, западных марксистов ХХ века).

Но эта идея является элементом всех религиозных и духовных систем. Идею коммунизма в том или ином виде можно найти в даосизме и Ведических Упанишадах, в греческой мифологии (легенда о «Пяти веках» и «Золотом веке»), в славянском эпосе (Град Китеж) и пр. Содержится она и в авраамитских религиях – иудаизме, исламе и христианстве. Рассмотрение идеалов коммунизма в разных верованиях не является целью настоящего очерка, а потому очень кратко остановимся лишь на близком нам иудеохристианстве.

Эрих Фромм обратил на внимание на «концепцию мессианского мира и времени» у библейских Пророков. В Книге Пророка Михея (4, 3-4) сказано: «Перекуют они мечи свои на орала и копья свои – на серпы; не поднимет народ на народ меча, не будут более учится воевать. Но каждый будет сидеть под своею виноградной лозою и под своею смоковницею и никто не будет устрашать их». Похожие мотивы есть, например, у Исайи и Амоса. Но мир – это не просто отсутствие войны, а также гармония в обществе, между людьми и природой. Еврейское слово «шалом», т.е. «мир», можно перевести как «полнота, целостность»: чтобы постичь всеединство и обрести Мир, нужно «искупление» – преодоление отчуждения и раскола сознания, а «спасение» через познание Закона Божия ведёт к «светлому будущему» в Царстве Божием.

А теперь обратимся от Святого Письма к коммунизму и Карлу Марксу. Фромм отмечал, что «в чистоте» и христианство, и социализм проникнуты одной мессианской идеей. Даже с учётом определённого экстремизма, например в «Коммунистическом манифесте», наследие Маркса от «Экономико-философских рукописей» до последних строк «Капитала» проникнуто той же идеей, но выраженной не в религиозных символах, а в терминах материализма и политэкономии ХIХ века. (В психоанализе это разные «рационализации» одного глубинного содержания психики).

Таким образом, коммунизм – это не маниакальный бред «бородатых классиков» Маркса и Энгельса, это и не тоталитарные ужасы ХХ века по вине их якобы последователей. Идеал коммунизма – это общечеловеческий архетип, своими корнями уходящие вглубь веков к экзистенциальной основе цивилизации. На разных этапах истории этот идеал облекался в различные формы согласно наиболее популярным в это время системам понятий. Этот идеал точно так же извращался и искажался согласно веяниям времени. Кстати, нынешняя всеобщая мещанская установка общества всеобщего роста потребления и развлечений в определённом смысле можно считать одной из крайне извращённых форм «светлого будущего», которая уступает псевдокоммунистическому тоталитаризму лишь по скорости разрушительности, но не по её степени.

Несколько перефразируя Николая Бердяева, идеал коммунизма – это совершенное общество, где человек уже не будет зависеть от иррациональных сил социума, которые он сам же и создал, а посвятит себя творчеству, самореализации, познанию и преобразованию мира.

На чём держался СССР

Глупо отрицать, что СССР держался на репрессивном аппарате, человеческих и природных ресурсах, но повторимся, что одного этого мало. Нужна была вера, религия, скрепляющие символы, которые связывали психическую энергию и направляли её на массовый энтузиазм и героизм.

Важнейшим элементом принято считать «коммунистическую пропаганду», которая, дескать, идеологически обрабатывала, оболванивала, манипулировала… Вроде бы верно… Но! Во-первых, нынешний масскульт и рекламный идиотизм манипулируют и оболванивают намного сильнее самой «коммунистической пропаганды». Во-вторых, попробуйте поманипулировать нынешним обывателем, чтобы он с энтузиазмом и героизмом самоотверженно пошёл на борьбу за «светлое будущее», полетел в космос или стратосферу в «припадке» дерзновенного научного поиска… Ничего не получится. А вот в 1937 году это было возможно, и отнюдь не только по причине репрессий.

Для «манипуляций поверхностными рационализациями» или, выражаясь по-простому, для «оболванивания» любым видом пропаганды необходим глубинный субстрат, на который эта «оболванивающая пропаганда» сможет опираться. Необходимы определённые аффективно-нагруженные содержания коллективного бессознательного (Юнг) или социальный характер (Фромм). А лучше говорить о более глобальном понятии «системы конденсированного опыта» (Гроф), которое объединяет все психические паттерны от сознания до бессознательного разного уровня глубины.

В чистом виде коммунистическая идеология Маркса – это абсолютно «европейский продукт». В марксизме есть сильный экзистенциальный религиозно-мессианский мотив, восходящий, возможно, в том числе и к еврейским корням Маркса. В марксизме, по Бердяеву, есть русское влияние в вопросе мессианской роли пролетариата по причине долгого общения Маркса с Михаилом Бакуниным. У Маркса можно увидеть элементы «фаустовской» психологии (Шпенглер), то есть устремленной на познание вглубь вселенной. Возможно, у Маркса есть даже некоторый «дионисийский» (Ницше) элемент, но он также имеет европейские корни и восходит к «сумрачному германскому гению», к Фихте, Шеллингу и даже Шопенгауэру. Также марксизм – это плод европейской "аполлонической" (Ницше) психологии, европейского рационализма, восходящего к Просвещению.

В России, имевшей весьма отличную от Европы ментальность, марксизм был инородным телом и представлял собой одно из направлений известного «западничества», противостоявшего «славянофильству». Внедрение и популяризация марксизма в России сопровождалась его «обрусением» – своеобразной русской переработкой сообразно местной психологии. Но даже после этого марксизм стал в России скорее поверхностной рационализацией более глубоких содержаний психики. Можно достаточно уверенно сказать, что, не смотря на наличие огромного количества «марксистов», суть марксизма в бывшем СССР мало кто понимал и понимает сейчас. И всё же для восприятия, переработки, искажения, извращения марксизма, в том числе превращения его в «тоталитарный коммунизм» и большевизм, в России имелась психологическая основа и в среде революционной интеллигенции, и в широкой массе.

Вопрос о том, насколько схожи русский и украинский психотипы, оставим в стороне и лишь скажем, что они достаточно близки. Обратившись к Бердяеву отметим, что в основе нашей психологии лежит природный дионисизм, в течение веков переформированный православной аскезой. Так возникли устойчивые ментальные черты: догматизм, аскетизм; поиск Царства Нездешнего; стремление к Абсолюту; восточная религиозная целостность, отличная от рационалистической раздробленности Запада; религиозность в вопросах нерелигиозных, в т.ч. социальных. Кстати, большевизм с его «патологическим атеизмом» Бердяев считал явлением религиозным. Он писал: «Русские всегда ортодоксы или еретики, раскольники; они апокалиптики или нигилисты». Они считали мир лежащим во зле, а богатство и власть грехом. Они не признавали собственность священной и абсолютной, отрицали западную буржуазную цивилизацию, а самой справедливой формой социализации считали общину. Русский нигилизм и его крайняя форма – большевизм – декларировали атеизм, отрицали Бога, дух, душу, нормы, высшие ценности, но были, по сути, исступлённой светской религией, вывернутой наизнанку православной безблагодатной аскезой, отрицанием мира, лежащего во зле. Другое дело, что бунт против мироздания носил тоталитарно-религиозный характер и вёл к созданию «нового мира», ещё более бесчеловечного и злого. Из якобы сострадания к людям и во имя якобы «светлого будущего» русский «революционизм» готов к тирании и жестокости: чтобы осчастливить человечество, следует снести головы миллионам. Здесь корни тоталитаризма большевиков, а не в западном Марксе. Эти религиозно-православные «корни» восприняли, преобразовали и исказили Марксов коммунизм.

Такой психотип применим скорее к революционной интеллигенции второй половины ХIХ-начала ХХ веков. Но эти содержания постепенно проникали и в массу. Кроме того, Бердяев делает любопытное замечание: в царской России того времени высшее образование было намного доступнее, чем в Европе (!), количество и уровень образования среди дворян и разночинцев был высок, а уровень европейского буржуа часто ограничивался торговой лавкой и семьёй (о «русских мальчиках», обсуждающих в трактирах «мировые проблемы», любопытно писал Фёдор Достоевский в «Бесах»).

Кроме того, масса – это не просто скопление людей, а психологическая общность, в которой на первом плане стоит не сознание, а бессознательное. В силу определённых психологических механизмов, масса бессознательно ищет вождя и скрепляющие символы, высшую идею, которая, с одной стороны, становится коллективным образом, а с другой – опирается на уже имеющийся коллективный образ. Это необходимо для связывания (у Фрейда – «катексис») психической энергии массы, без чего эта энергия может «разорвать» социум. Революционные толпы консервативны: они реставрируют то, что ещё недавно низвергали.

В момент всеобщего военно-революционного хаоса начала ХХ века массой была подсознательно востребована общезначимая идея, похожая на глубоко укоренённый в менталитете, пусть даже смутный и непонятный, идеал христианского светлого будущего, даже если, повторимся, значительная часть массы настроена атеистически. Такой идеей стала идея коммунистического «светлого будущего». Консерватизм толпы привёл к тому, что новая система стала приобретать издревле знакомые черты «вселенского христианского царства» во главе с «белым царём», которые теперь трансформировались в «красное царство» мировой, а поначалу хотя бы всероссийской «пролетарской республики» во главе с «вождём мирового пролетариата», роль которого сначала выполнял Ленин (хотя он всегда был категорически против славословия по любому персональному адресу, включая себя, и любого «комчванства»), а затем Сталин пролил реки крови, чтобы занять место Ленина.

Именно заложенные в массовой психике различные модификации веры в «светлое будущее», ожидание «мессианского времени», включая коммунизм, были одним из тех основных «обручей», которые, как бочку, держали советский строй. И не только держали, но и направляли энергию масс на массовую стойкость, героизм, энтузиазм, творческий порыв, которые позволили СССР победить в войне, совершить огромный прыжок в социально-экономическом, культурном, научно-техническом и образовательном уровнях. Значительная, даже подавляющая часть населения могла быть в явной или скрытой оппозиции к партийно-государственной, репрессивной, идеологической машине, многие могли тайно или даже явно осуждать массовые репресии, преступления, часто идиотизм руководства, но они не могли, а многие даже не хотели выступить против базовой идеи коммунизма, на которой якобы стоял общественный строй. Это было точно таким же «богохульством», как во времена Средневековья в Европе выступать против церкви, которая якобы воплощала идеалы христианства. Такие выступления сдерживались не только репрессиями соответственно НКВД и "святой" инквизиции, но и величием идеала «светлого будущего» в коммунистической и христианской «редакции», даже не смотря на то, что режимы в СССР и в теократических монархиях были не воплощением, а извращением декларировавшихся ими идеалов. Налицо бессознательный элемент – даже понимая рассудком всю преступность режима, его противники были парализованы величием идеала, не могли выступить против него, хотя понимали, что социализм и коммунизм должны иметь уровень демократии, справедливости и свободы на множество порядков выше всех буржуазно-демократических прав и свобод вместе взятых. При выступлениях в Венгрии 1956 г. и в Чехословакии 1968 г. были требования «социализма с человеческим лицом», но никак не возврата к капитализму.

На рубеже 1980-90-х годов советский строй обвалился в значительной мере потому, что лопнул державший режим «обруч»: идея коммунизма была дискредитирована, утратила влияние на массы и вызывала уже не поклонение, а иронию и презрение, превратившись из «символа веры» в тему для низкопробных анекдотов.

Истоки провала

Представляется, что дискредитация идеи коммунизма началась задолго до большевиков, советской власти и «системы социализма». Более того, она изначально была извращёна! Дело не только в тоталитарных прожектах ряда «утопистов», не в тоталитаризме Ленина и Сталина, даже не «экономизме» Маркса и его определённом экстремизме, например, в «Коммунистическом манифесте», в чём обвиняют «бородатого классика». Психология общества такова, что она всегда и неизбежно извращает любой высокий идеал!

Вообще-то это отдельная большая тема, но вкратце отметим следующее. Сколько бы ни произносились «мантры» о благородстве рода человеческого и мерзости лишь некоторых его представителей, реально всё «с точностью до наоборот». Массовая психология отличается благородством лишь незначительно. В массе она поражена метастазами авторитаризма, разрушительности, приспособленчества, алчности, потребительства, гедонизма, тщеславия и прочими порочными страстями, что можно даже более или менее научно доказать. Из такого «материала» невозможно «слепить» ни коммунизм, ни Царство Божие! Получается тоталитарно-авторитарный садомазохизм под красными, коричневыми, зелёными и другими флагами. Или потребительское приспособленчество, которое в виду его возрастающего деидеологизированного гедонизма называют «свободным» обществом, хотя реально это пустота и потеря смысла жизни, ибо ещё Барух Спиноза в далёком ХVII веке высказывался в том смысле, что депрессия – это обычный спутник благополучия, а зажравшийся потребитель боится жить, становится всё более ненасытным и неудовлетворённым, причём это не «лирика» и не «спекуляция» – сегодня эти явления можно истолковать вполне научно.

В оценках причин мнения разделились между так называемыми инстинктивизмом и бихевиоризмом. Инстинктивизм выводит психологию человека из врождённых биологических инстинктов. Бихевиоризм (от англ. behaviour – поведение) считает психологию и поведение человека следствием исключительно окружающей среды.

В избытке бихевиоризма можно обвинить и марксизм, который обычно считают теорией «экономического детерминизма» – учения о том, что социальная «надстройка» общества, т.е. наука, культура, искусство, идеология, определяются исключительно его «базисом» – сферой материального производства и экономических отношений. Причём вульгарно-материалистический подход относит к «надстройке» также индивидуальную и массовую психологию, которая якобы определяется исключительно материальной сферой. Маркс дал некоторые основания для таких обвинений. Но если внимательно прочесть некоторые его работы, например «Экономико-философские рукописи» или «Немецкую идеологию», то оказывается, что Маркс далеко не однозначно выводит «надстройку» из «базиса», а психологии уделяет особое значение, утверждая, что социально-экономические отношения во многом определятся психоэмоциональными факторами. Маркс говорит об «иллюзиях сознания», «отчуждении» индивида в обществе и его товарно-денежном «фетишизме». По Марксу, социум формирует «сущностные силы» (страсти), которые противоречат истинной природе и призванию людей.

Одна из главнейших ошибок позитивистски ориентированного обществоведения состоит том, что для решения социальных проблем, устроения счастливой жизни и уничтожения социальной несправедливости достаточно усовершенствовать законы или социально-экономический строй, вплоть до революционного преобразования. Если бы это было так просто, то наверное «светлое будущее» уже бы «построили». Возвращаясь к спору между инстинктивизмом и бихевиоризмом, отметим: с ходом истории и ростом «социализации» людей всё большую роль играют не биологические инстинкты, а социальные страсти, имеющие не животное происхождение; в свою очередь страсти не только формируются социально-экономической средой, но и уходят корнями в экзистенциальные основы бытия людей. Внешние манипулятивные изменения на уровне социо-экономики как правило не могут изменить глубинных психологических основ социума. В свою очередь, ура-революционные катаклизмы обычно ведут к эскалации латентных авторитарно-разрушительных страстей, что ведёт не к «светлому будущему», а к кошмарам, наподобие имевших место в ХХ веке. Эти процессы преимущественно бессознательны, поэтому идеология, «освящающая» социальные ужасы, может быть вполне гуманной.

Но даже ХIХ веке и ранее, когда психологии бессознательного ещё не существовало, ряд писателей, публицистов и мыслителей интуитивно ставили такие вопросы, предупреждая, что идеи социализма дискредитируются, даже ещё не будучи осуществлёнными. Например, вырвавшись в Европу, Александр Герцен столкнулся с тем, что «сенсимонизм и фурьеризм исчезли и явился социализм коммунизма, т.е. борьбы на смерть». Но более всего его поразил мещанский дух социализма: «Обыкновенно думают, что социализм имеет… целью разрешение вопроса о капитале, ренте и заработной плате… Это не совсем так. Экономические вопросы чрезвычайно важны, но они составляют одну сторону целого воззрения, стремящегося… уничтожить… всё монархическое и религиозное – в суде, в правительстве, во всём общественном устройстве и, всего более, в семье, в частной жизни, около очага, в поведении, в нравственности»… А ещё ранее пламенный революционер-заговорщик времён Французской революции Гракх Бабёф (1760-1797, настоящее имя – Франсуа Ноэль) считал, что переворот должен дотронуться «не до форм, а до сущности, до нервной пульпы гражданских обществ».

Фёдор Достоевский говорил об огромной опасности сведения «светлого будущего» только к построению некоего «социально-экономического строя» всеобщего развлечения и потребления, предупреждая о неизбежной социальной и психоэмоциональной деградации. Делал он это в присущей ему религиозно-проповеднической манере, например в знаменитой «Легенде о Великом Инквизиторе».

«…Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить… Свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не сумеют они разделиться между собой! Убедятся тоже, что не могут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики… Спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла… Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее… Чего ищет человек на земле, то есть: пред кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться наконец всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение для людей… Мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором и невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны… Мы дадим им тихое и смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы»…

Кстати, интуитивные откровения Достоевского можно истолковать вполне научно. Причём речь идёт не о многочисленных псевдонаучных спекуляциях в философских диссертациях, сотни, даже тысячи которых защищались на «обсасывании» небольшой главы из «Братьев Карамазовых». В «Великом Инквизиторе» содержится интуитивное экзистенциальное знание, основанное на мощной работе бессознательного. Это знание, если угодно, прозрение или откровение предупреждает не только об ужасах грядущего тоталитаризма под знамёнами извращённого коммунизма, но и о сегодняшней трагедии агрессивно-инфантильной потребительско-гедонистической деградации. Не смотря на свои «метания», саму идею коммунизма Достоевский не отбрасывал, ибо, по словам Бердяева, оставался «социалистом с Богом и во Христе».

Нельзя сказать, что классики коммунизма, уделяя внимание политическим и социально-экономическим, абсолютно игнорировали психоэмоциональный человеческий фактор. Повторимся, что двигателем объективного социально-экономического процесса Маркс считал целенаправленную деятельность людей. Таким образом, имеем противоречие: с одной стороны, социо-экономика объективна, т.е. не зависит от сознания и воли людей, но с другой – является следствием целенаправленной, то есть субъективной психической деятельности индивидов. Маркс пытался истолковать это противоречие. Марксизм – это далеко не только социально-экономический детерминизм, который гласит, что человек, его идеология и культура отражают социо-экономику. Вообще, марксизм – это намного более сложное явление, чем принято думать. Марксизм вышел из недр немецкого идеализма начала ХIХ века, из Абсолютного Духа Гегеля и откровений Шеллинга и Фихте о предназначении человека; учение Маркса о революционном преобразовании мира созвучно экзальтации воли у Шопенгауэра. Поэтому социо-экономический детерминизм Маркса имеет совершенно особый характер. Он разоблачает иллюзии экономического сознания, как до него это делал Фейербах с религиозным сознанием, а после Маркса – Фрейд и его последователи, показавшие, что в значительной мере социумом движет не так сознание, как бессознательное – биологические инстинкты и социальные страсти. Идеология, наука, мораль, искусство – всё, что Маркс назвал «надстройкой», не просто отражают экономический «базис», а отражают иллюзорно. Маркс выводит «надстройку» из «базиса» не напрямую, а через социально-классовую психологию, т.е. в социо-экономическом детерминизме Маркса есть психологическое звено (Бердяев). Человек падает жертвой иллюзии, в силу которой результаты его собственной деятельности считает объективным миром, от которого он зависит. То же самое, но иными словами говорил Иисус Христос, когда призывал отделить Божье от кесаревого, Бога Истинного от идолов ложных. Например, капитал – это не «объективная вещная реальность», находящаяся вне человека, это общественные отношения людей. Зависимость от экономики унижает человека. Маркс открывает в капитализме явление дегуманизации, овеществления человека; с этим связано его учение о фетишизации товара, денег, капитала. Экзальтация человеческой воли может победить власть экономики над человеком для реализации человеком высшего предназначения. У Маркса есть основы экзистенциализма, направленного на преодоление человеческой активностью созданного людьми объективированного мира, а также на познание, разумное и творческое преобразование мира, действительно объективного. Здесь «душа» марксизма и идеала коммунизма вообще, а не в экономическом детерминизме и классовой борьбе. Эта сторона была сильна у «раннего» Маркса, позднее он, к сожалению, сконцентрировался на экономике и классовой борьбе, хотя элементы экзистенциализма есть даже в «Капитале». Кроме того, Маркс не смог адекватно истолковать противоречие между иллюзорным объективизмом и реальной субъективностью социо-экономики как системы отношений между людьми из-за недостатка психологических знаний.

С нынешних позиций имеет место нераздельный диалектически-противоречивый процесс со «встречным движением». С одной стороны, социо-экономическое бытие формирует сознание, а точнее психику как противоречивое единство бессознательного и сознания. С другой стороны, будучи системой отношений между людьми, социо-экономика сама является продуктом психологии – сознательной воли людей, их бессознательных биологических инстинктов и социальных страстей. Причём бессознательное имеет уровни различной глубины, содержания и энерго-эмоциональной интенсивности: поверхностные вытесненные психодинамические (фрейдовские) индивидуальные содержания, этно-национальные и общечеловеческие содержания (коллективное бессознательное), перинатальные (родовые) и трансперсональные содержания, имеющие цивилизационные и природно-космические корни. В этом смысле социо-экономика является плодом абсолютно субъективной психической деятельности широких масс. В массе происходят психофизиологические процессы: развитие у некоей критической массы определённых свойств психики ведёт к их передаче через время и пространство через явления переноса и контрпереноса (Фрейд), психической эпидемии (Бехтерев), волновые явления (Лэшли, Прибрам), биоморфные поля (Шелдрейк). Впрочем, многое из этого пока только гипотезы… Наконец, развитие свойств у критической массы заставляет остальных копировать, приспосабливаться, подражать. Кроме того, значительная роль в этих процессах бессознательного ведёт к тому, что подавляющая часть массы не осознаёт те мотивы, которые ею реально движут. Так на примитивном уровне можно истолковать объективацию субъективных социо-экономических процессов, в результате которой непрерывно воссоздаваемая людьми социо-экономика воспринимается ими, как нечто от них независящее и им неподвластное.

Здесь же находится объяснение, почему вселенское равенство в разуме и познании (гомонойя) Александра Македонского, христианство, Просвещение, демократия, либерализм, коммунизм – словом, все масштабные социальные проекты под теми или иными лозунгами благородных идей «светлого будущего» не просто терпели неудачу, но вели к тотальным трагедиям. Благородные идеалы воспринимаются незначительным меньшинством, а для подавляющего большинства являются лишь поверхностными рационализациями, прикрывающими глубокие бессознательные импульсы. Не вдаваясь в детали, отметим, что бессознательное может содержать созидательные, творческие и благородные стремления, но обычно генерирует низменные страсти – алчность, стремление уничтожать или эксплуатировать себе подобных, издеваться над ними. Кроме того, бессознательные импульсы обладают «амбивалентностью» – они могут быть одновременно направлены на благо и во зло. Всё это довольно сложные вещи, плохо понятные даже «штатным» психологам, а многое и вовсе относится к разряду гипотез, правда довольно адекватно соотносимых с эмпирическими данными.

Это «лирико-наукообразное отступление» сделано для того, чтобы подвести к главной мысли: реализация идеала коммунизма и любой иной идеи «светлого будущего» никоим образом нельзя сводить исключительно к поверхностной манипулятивной смене политических, социо-экономических и юридических институтов, произведённой революционным или реформаторским путём. Нужна коренная смена социально-психологической ткани общества или, выражаясь по-простому, психологии толпы, иначе она извратит любой, даже самый благородный идеал.

До этого «умничания» в середине ХIХ века ещё не додумались, но многие мыслители уже тогда интуитивно высказывали нечто подобное, например упомянутые Роберт Оуэн и Александр Герцен. О справедливости обозначенной мысли говорит даже провал затеи Оуэна по созданию коммуны из случайного сборища людей, обуреваемых низменными страстями. Герцен же на примере революции 1848 года показал, что толпа не готова к свободе, поэтому «разнуздание дурных страстей» с целью смены политического уклада ведёт не к справедливому обществу, а к кровавому психозу, несвободе, реакционной диктатуре, деградации, что показало большинство революций.

Но идеи Оуэна, Герцена и других были отброшены, а сами они названы «утопистами». Маркс во многом забросил свои экзистенциальные откровения, сконцентрировался на политэкономии, а средством революционного преобразования мира видел только классовую борьбу, направленную на разрешение антагонистических противоречий в экономике, но никак не смену массовой психологии, порождающей эти антагонизмы. Правда, накануне ХХ века Энгельс был вынужден признать правоту Герцена…

Последователи Маркса и Энгельса в лице, например, большевиков и маоистов были интеллектуально намного слабее «бородатых классиков», но, как восточные люди, имели намного более развитую интуицию. Кроме того, в отличие от Маркса и Энгельса, они занимались не теорией, а конкретной практикой. Вот и «напрактиковали»!

Строители «реального социализма» в первую очередь бросились проводить вожделенную «смену социально-экономического строя», но быстро поняли, что без смены психологии общества никакого «нового мира» не построишь.

Был выдвинут лозунг о «воспитании нового человека». Эта задача оказалась непосильной, ибо она намного сложнее, чем все остальные, вместе взятые, а вожди не имели понятия, как к ней подходить. Сами поводыри в массе де-факто были не менее реакционны, чем та толпа, которую они силой вели в «светлое будущее». Поэтому методы «создания человека будущего» свелись к тупому вдалбливанию догм и «культурным революциям» в сочетании с фашистским террором и просто преступным идиотизмом. Н.Бердяев ещё в 1930-х гг. предупреждал: когда революционно-религиозная энергия иссякнет, наступит шкурничество. В 1980-х гг. победили не «идеалы», не тяга к свободе и демократии (как твердят современные мифы), а гедонизм, потребительство и мещанство, погубившие не только попытку создания Третьего Рима или, если угодно, Нового Иерусалима в виде СССР под лозунгами извращённого коммунизма, но и настоящие идеалы коммунизма.

Экзистенциально-психологические корни провала

Прежде, чем перейти к событиям ХХ века, следует ещё раз обратиться к психологическим и экзистенициальным корням коммунизма. Коммунизм -- это не поверхностная идея, рождённая в «воспалённых мозгах» различных «классиков», «утопистов», «умников», даже «параноиков» и «шизофреников». Идея коммунизма коренится в экзистенциальных основах и био-психо-социальной природе земной цивилизации, что находит отражение, прежде всего, в коллективном бессознательном. Но этим же объясняются причины того, что эта идея была извращена и дискредитирована.

В мифологии подавляющего большинства народов мира есть предания об утерянном рае или золотом веке. Долгое время это считалось отголоском первобытного примитивизма, но всё намного сложнее. Кратко покажем это на наиболее известных древнегреческих и библейских мифах.

Поэт Гесиод в поэме «Труды и дни» так излагает взгляды древних греков, разделивших историю на пять веков. Боги Олимпа сотворили самым счастливым первый «золотой век». Люди тогда были крепкими, сильными и мудрыми – даже боги советовались с ними. Люди золотого века жили без печали, забот и работы. Земля сама давала им богатые плоды, им не приходилось тяжко работать в садах и полях, тучные стада спокойно паслись на пастбищах. Но золотой век окончился, никого не осталось из тех людей (?). После смерти они стали духами, покровителями новых поколений; они носятся по всей земле, карая зло и защищая правду. Так наградил их Зевс.

Затем следовали остальные четыре века – серебряный, медный, героический, железный. Сменяющие друг друга поколения становились всё более развращёнными, алчными, завистливыми, жестокими. Люди угнетают других и непрерывно воюют между собой. В пятый, железный век, который длится по сей день, боги посылают людям тяжкие заботы и печали, изнуряющую работу. Правда, к злу боги примешивают и добро, но зла всё больше. Царит насилие, угнетение и разрушение. Правда и добро не ценятся, зато в почёте тщеславие и сила. Глядя на это, Зевс скоро уничтожит род людской.

Эта, на первый взгляд, «детская сказочка» имеет глубокий, но амбивалентный смысл. «Золотой век» – это время мудрости, гармонии человека и природы, гармонии между людьми, когда нет алчности, насилия, угнетения и эксплуатации. Люди этого века являются моральным авторитетом для последующих поколений. Очевидно, стремление людей на новой социальной и технической основе вновь обрести благословенное время «золотого века», который весьма похож на коммунизм, как о нём говорили «классики». Такие мотивы «прошиты», как в памяти компьютера, в бессознательном жителей Земли, ибо, повторимся, такие мотивы есть в фольклоре большинства народов мира. В терминах Карла Юнга, это всеобщий архетип коллективного бессознательного. К реализации этой идеи человечество в том или ином виде стремится всегда, часто этого не осознавая.

Повторим, понятие «революция» означает не только «восстание», «переворот» и используемый в таких мероприятиях «револьвер». Эрих Фромм как-то остроумно указал на ещё один смысл этого слова – «возврат ранее утерянного», т.е. этимология слова латинского происхождения означает обретение прав, свобод, гармонии, моральных качеств, которые люди утратили в обмен на так называемую цивилизацию. (Напр., англ. «revolution» – это не только «революция» и «восстание», но и «полное обращение», «круговорот», «возврат»).

Но в легенде есть начала искажения и извращения идеи. «Золотой век» в легенде и позднее коммунизм в массовом сознании предстают как общество всеобщего изобилия и безделия. Это не соответсвует реальности, ибо человек всегда в трудах добывал средства к существованию; другое дело, что люди начали осознавать это, начиная с определённого этапа своего развития, о чём далее. А главное, совершенное общество, например коммунизм у Маркса, это отнюдь не беззаботное времяпрепровождение и развлечения для зажравшихся бездельников, что ведёт к деградации не меньше, чем тупая изнуряющая работа. Напротив, будучи при помощи достижений науки и техники избавленными от рутинной, но необходимой работы, люди совершенного общества обязаны весь свой потенциал направить на познание и разумное преобразование мира, иначе их подстерегает деградация. Настоящий коммунизм, или «золотой век», или любая иная «вариация на тему светлого будушего» – это напряжённый, творческий и созидательный труд, труд и ещё раз труд! Снова повторимся, что целью этого труда является не рост безделья, потребления и развлечений, а реализация высшего призвания в творческом познании бытия.

А теперь обратимся к библейскому мифу об утерянном рае в трактовке Эриха Фромма. В отличие от животных, у человека, вместо сравнительно слабо выраженных биологических инстинктов, развиты сознание и социальные страсти, что сильно осложняет жизнь. Человек – это единственное животное, которое не только знает объекты, но и понимает, что он это знает. Он осознаёт своё отчуждение от природы и себе подобных, бессилие, неведение, конечность бытия и неизбежность смерти.

Люди всегда были вынуждены бороться за хлеб насущный. Мир всегда был враждебен человеку, но только будучи изгнанным из рая, он осознал это, ибо в раю человек ещё не был человеком. Грехопадение – это превращение твари в человека через осознание себя в мире. Налицо акт свободы: обретая разум, человек становится в значительной степени независимым от окружающего мира. Диалектика бытия заставляет платить за свободу утерей первичных природных связей с миром. Человек изгнан из рая навсегда и не может вернуться назад, под защиту материнской утробы или в животное состояние гармонии с природой. Ощущая страх и отчуждение, человек утрачивает чувство безопасности и равновесия, а потому бессознательно или осознанно стремится назад – к ощущению гармонии, защищённости, первобытного или инфантильного единства с миром. Возврат «потерянного рая» лежит в основе любой идеи «светлого будущего», включая коммунизм.

Законы диалектики порождают причины извращения идеала. По Фромму, вместо утерянных первичных связей возникают «экзистенциальные потребности» в психических связях с миром, имеющие амбивалентный характер. Их можно удовлетворить через творчество, стремление к справедливости, независимости, правде. А можно – через нарциссизм, ненависть, садомазохизм, деструктивность. Фромм назвал это страстями, которые формируют характер. Для защиты, производства и прочего люди объединяются, находят лидера, но становятся подчинёнными и боязливыми. Товары и развлечения делают человека жадным и вечно неудовлетворённым. Фромм разделяет «свободу от» и «свободу для». «Свобода от» есть благо лишь при созидательной реализации, при понимании того, для чего эта свобода нужна. Иначе возникает страх перед свободой, что ведёт к авторитарному мазохизму тоталитарных обществ или приспособленчеству «развитых демократий», т.е. возврат к несвободе. Экзистенциальная потребность в воздействии на мир может вести к познанию и преобразованию мира, но часто она извращена в потребность подавлять и подчиняться (авторитарный садомазохизм) или разрушать, уничтожать людей и окружающий мир (деструктивность).

Здесь находится главная причина того, что все доселе известные революции, включая Английскую, Американскую, Французскую, Русскую, Украинскую и прочая, начавшись благородными лозунгами, оканчивались массовыми трагедиями. Именно поэтому вроде бы благородные социальные проекты, включая христианство, коммунизм, модный нынче глобализм и прочая, как правило ведут либо к «разнузданию дурных страстей», либо к эскалации приспособленческого потребительства, которое не только уничтожает ресурсы планеты, но и ведёт к моральной деградации.

И ещё один аспект, оригинально раскрытый Фроммом. Социальная динамика во многом определяется борьбой заложенных в психике диалектически противоречивых принципов матрицентризма и патрицентризма (далее будем называть более привычно, хотя и не совсем корректно – матриархат и патриархат). Матриархат – это принцип естественного, не ограниченного никакими условиями равенства, подчёркивание уз крови, почвы, сострадания и милосердия. Патриархат – это принцип иерархии, подчинения и принадлежности к ней на определённых условиях, абстрактного мышления, государства и права, включая право собственности. Развитое абстрактное рацио, наука, техника, производительные силы, гипертрофированный авторитарно-патриархальный принцип, в частности, привели к трагедиями ХХ века, едва не вылившихся в мировую термоядерную смерть. С другой стороны, доведённый до абсурда принцип матриархата тормозит прогресс рацио, мешает достижению полной зрелости, ведёт к инфантилизации, уничтожению мужского начала и различия полов, регрессу в эмоциональном развитии до уровня «догенитальной стадии либидо» (Фрейд). Демократия на современном Западе связана с обществом потребления, которое требует не так повиновения, как согласия, получаемого путём манипулирования общественным мнением. Удовлетворение возрастающих потребностей соседствует с созданием новых и часто абсурдных потребностей (по Марксу, «чуждых сущностных сил»). В древних символах такое общество принимает вид Великой Матери, которая нянчит детей, постоянно баюкает их колыбельной вроде телевизора. От человека требуется не так принимать самостоятельные решения, как быть послушным и много потреблять. Эмоционально человек деградирует до состояния младенца даже при высоком уровне поверхностного манипулятивного интеллекта. Пик «неоматриархата», по Фромму, пришёлся на Западе на время «молодёжных бунтов» и «детей цветов» в 1960-70гг. Затем «хиппи» стали переквалифицироваться в «яппи», актуализировался конформизм, карьеризм, принадлежность к престижной иерархии.

Диалектика цивилизации такова, что высокий уровень жизни и социальной защиты или сверхинтенсивное развитие оборачиваются психо-духовной деградацией общества потребления или тоталитарными ужасами.

Есть ещё одна сторона, которая может показаться фантастической, даже несерьёзной, но это только на первый взгляд. Так называемая перинатальная (околородовая) психология в лице в частности Станислава Грофа утверждает, что процесс рождения фиксируется в подсознании и затем определяет поведение человека и общества через четыре «Базовые Перинатальные Матрицы» (БПМ). БПМ-1 – безмятежное инфантильность в утробе, к которой человек бессознательно стремится вернуться. БПМ-2 – начало родовых спазмов; ощущение опасности и безысходности. БПМ-3 – самый опасный этап; открывается родовой канал, но спазмы резко усиливаются; идёт борьба между жизнью и смертью; формируются огромные запасы энергии, которая может быть направлена и на созидание, и на разрушение. БПМ-4 – боль и борьба оканчиваются облегчением и выходом в мир. Есть основания утверждать, что в основе социальных процессов лежит бессознательное перемещение массовой психики по этим матрицам, а индивидуальные и социальные психопатологии можно объяснить фиксацией («застреванием») психики на определённой матрице. Мазохизм, угнетённость и безысходность тоталитарных обществ или депрессия и бессмысленность бытия в «демократиях» можно трактовать как преобладание содержаний БПМ-2. Массовую жестокость, садизм, разрушительность, агрессию во время социальных катаклизмов или бесконечную гонку за деньгами, товарами, развлечениями и удовольствиями можно объяснить фиксацией на БПМ-3. Индивиды и общество бессознательно ищут гармонию и психическое равновесие, отсюда извечные поиски «золотого века», «потерянного рая» и «светлого будущего». Но эти поиски опасны возможностью регресса на БПМ-1, например в виде инфантилизма и гедонизма общества «потребительской демократии» или патернализма в авторитарии. Полноценной матрицей Гроф считает БПМ-4, символизирующую рождение полноценного человека и его единение с миром.

Здесь автор резко не согласен с «американским чехом» Грофом, который, не смотря на гениальность, похоже, является слишком западным человеком и подвержен доминирующим на Западе установкам: дескать, высшее «счастье» состоит в расслабленном наслаждении. Во-первых, мир враждебен человеку, в нём предстоит не успокоение, а непрерывная борьба, поэтому рождение несёт с собой не только окончание «перинатальных проблем» и «душевное успокоение в единстве с миром», но и новые, более сложные проблемы. Во-вторых, настоящее «светлое будущее» заключается, повторимся, в том, чтобы человек реализовал высшее предназначение в познании и разумном преобразовании мира, продвижении в Космос, а это жизнь полная тревог и даже разумная аскеза во имя идеала. Поэтому 4-ая матрица – это не блаженство и умиротворение, а новая борьба и новые проблемы более высокого уровня, чем выживание и извлечение наживы.

Подводя итоги этого раздела, отметим следующее. Коммунизм как одна из редакций «светлого будущего» – э то не просто некая идея, рождённая тем или иным кабинетным мыслителем, вроде Маркса, или «энтузиастом-утопистом с практическим уклоном», наподобие Оуэна. Это аффективно-нагруженное содержание, то есть архетип, который издавна наличествует в глубинных, в первую очередь бессознательных слоях психики и коренится в экзистенциальных основах земной цивилизации. Но как любое психическое явление, это содержание имеет амбивалентную природу, т.е. может быть направлено во благо и во зло, поэтому этот благородный идеал, как и все другие, был извращён и превратился в синоним тоталитарного кошмара.

Небольшое полемическое отступление. Есть в Украине некая представительница «сучукрлита» (сучасної української літератури), имеющая к кармане диплом «кандидата философских наук» и, говорят, даже читавшая лекции где-то в США. На ниве графоманства эта пермона прославилась написанием опусов на тему «полевого украинского секса» и еще какой-то современной белиберды. Но эти подробности неинтересны.

«Прикол» состоит с другом. Как-то эти особь женского пола в интервью в присущим ей апломбом высказалась в том смысле, что коммунизм – это, дескать, «апофеоз хамократии», присовокупив к столь «глубокому» и крайне «авторитетному» мнению мысли испанского гранда (дворянина) и, по совместительству философа Хосе Ортеги-и-Гассета о «восстании масс». В то же время, в прессе всплыла забавная информация о том, что эта особа, нынче яростно клеймящая всё, что связано с коммунизмом, в советское время не только состояла в компартии, но и писала выспренные вирши о том, как партийный секретарь вручает заветный партбилет.

Кстати, для справки. В советское время учиться на философском факультете, не имея в кармане билеиа члена или хотя бы кандидата в члены компартии, было практически нереально. Это если кто не в курсе…

Вот и выходит, что эта барышня где-то даже права, ибо такие «коммунисты», как она (а их было ну очень много!), и извратили коммунизм до уровня хамократии.

Что же касается «хамократии», то хвалёное западное массовое общество потребления – это ещё большая хамократия, чем совковый псевдокоммунизм, что Ортега и имел в виду в первую очередь, но это отдельная тема.

А самое главное, что такая «глубина» понимания вопроса «философов в законе», то есть человеком, диплом и научную степень по философии, просто убивает наповал своей глупостью.

Но это так, в порядке лирического, но весьма показательного отступления…

Революция как провалившаяся надежда

Парадокс, но провал социализма начался на Западе, а не в России…

Середина ХIХ века была временем социалистической надежды. Она основывалась на взрывном росте науки и производства, череде революций 1789, 1830, 1848 годов, росте организованного протеста трудящихся и широком распространении идей социализма. Маркс и Энгельс, другие социалисты были убеждены, что вскоре свершится великая европейская революция и начнётся новая эпоха. Но в конце века Энгельс признал: «…Мы были… не правы… состояние экономического развития Европейского континента… не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства». Энгельс ошибался: невозможность «отменить» капитализм скорее говорила о его совершенствовании, в том числе в экономике, причем совершенствовании в направлении социализма, как это не парадоксально.

К ХХ веку эксплуатация и подавление рабочих уступили место их участию в прибылях и манипуляции со стороны капитала. Вопреки Марксу, капитализм не утратил способность к существованию из-за неразрешимых противоречий, а обрёл способность преодолевать кризисы и трудности. Успехи капитализма привёли к новому пониманию социализма. Если первоначально Маркс и Энгельс считали его строем, вышедшим за предел капитализма, где в полной мере реализуются гуманизм и высшее призвание человека, то теперь социализм сводился к подъёму политических прав и экономического благосостояния рабочего класса. Так возник «ревизионизм» во главе известным деятелем германской социал-демократии Эдуардом Бернштейном.

Александр Герцен предупреждал о двух опасностях социализма. Во-первых, это, по примеру революции 1848 г., «разнуздание дурных страстей» и кровавый психоз под видом классовой борьбы, что ведёт к деградации общества. Во-вторых, испытывая отвращение к мещанскому духу Запада и его социалистического движения, Герцен справедливо указывает на социальную базу ревизионизма: «Мещанство – идеал к которому стремится, поднимается вся Европа… Работник всех стран – будущий мещанин… Будь пролетарий побогаче, он и не подумал бы о коммунизме».

Итак, наряду со сталинским фашизмом, ревизионизм – это извращение социализма. Социализм Маркса как одно из самых существенных духовных и моральных движений был антипозитивистским и антиматериалистическим по своей сути. Понимание этого «блокируется» стереотипом о «материализме» Маркса, хотя реально он противостоит материализму. Маркс считает, что социоэкономика формирует характер и определённый образ жизни. Но он справедливо восстаёт против социального уклада, который ведёт к экономической и материальной мотивации людей, ибо это унижает человека, извращает его суть, отвращает от его предназначения! Интерпретация ревизионистами социализма в терминах капитализма, включая установку на «общество всеобщего благосостояния», – это отказ от мессианской идеи социализме, т.е. самого главного в нём. Отсюда пошли все эти «евро-социалисты» и «евро-коммунисты»: которые не имеют никакого отношения к социализму и коммунизму.

Маркс не знал и не мог знать о сложности и силе иррациональных страстей, готовности людей принять системы, освобождающие от ответственности и груза свободы. Ведь социально-экономическое неравенство имеет психологические корни. Неспособность к иному пути, его незнание и непонимание, а также неготовность и нежелание променять постепенно возрастающие блага привычного капиталистического уклада на опасный и неизведанный путь в «светлое будущее» были причинами провала коммунизма.

В дальнейшем, в ходе первой мировой войны социалистические движения ещё более деградировали. Многие социалисты отбросили интернационализм и мир как важнейшие цели социализма, заняли национал-шовинистическую платформу, стали сторону империалистических правительств и выступили против социалистов других стран.

Социалистические взгляды в России развивались в ХIХ веке под влиянием европейской мысли. Но по объективным и субъективным причинам российский социализм оказался очень отличным от европейского, включая большевизм и ленинизм, которые имели весьма мало общего марксизмом.

Парадокс, но коммунизм Маркса имеет те же корни, что и европейский либерализм -- идеи Просвещения об индивидуализме и эмансипации личности. В России не было и не могло быть таких органичных для Запада явлений как римское право, Ренессанс, Реформация, Просвещение. Русский социализм восходил к традициям сельской общины, работничьих артелей и казацкой демократии (Герцен). Духовной основой русского социализма была вывернутая наизнанку безблагодатная православная аскеза, отрицание соблазнов мира, лежащего во зле. Так возник характерный нигилизм, отрицавший буржуазно-демократические ценности, а на его основе – революционно-тоталитарный социализм, из которого, подавив все остальные течения, выделился большевизм. Очевидно, что с настоящим идеалом коммунизма это имеет мало общего.

Маркс обратил внимание на срастание капитала с государством, колониальную систему, монополии и биржу как инструмент политико-экономической власти олигархии, но его взгляды соответствовали частнопредпринимательскому капитализму национальных государств середины ХIХ века с привязкой к Англии. Взгляды Ленина сформировались в иную эпоху государственно-монополистического капитализма и мировой системы империализма (эти высмеянные штампы из советского «курса марксизма-ленинизма», как теперь очевидно, снова обретают большую актуальность!). Делая упор не только на внутринациональные противоречия капитализма, но и на противоречия глобальной системы, Ленин предсказывает мировой кризис, войну, революционный взрыв в России как «слабейшем звене мировой системы империализма» и перерастание «войны империалистической в войну гражданскую».

Что и произошло, но война и революционная ситуация привели к хаосу, к параличу социальной, экономической жизни и – самое страшное! – к взрыву массового разрушительного психоза в России и ряде других стран. Возникновение на этой основе гуманного, справедливого и разумного уклада в принципе невозможно! Взгляды Маркса об этом также крайне противоречивы: с одной стороны, пролетарская революция – это крайнее обострение противоречий капитализма с переходом в вооружённый конфликт; но в другой стороны, в результате революции на основе достижений капиталистической экономики и буржуазной демократии должен возникнуть социализм как справедливый и гуманный строй, лишённый противоречий катитализма, в первую очередь главнейшего противоречия между общественным характером производства и частным характером присвоения. Но это, повторимся, упрощённая экономико-рациональная теория. Практика же намного сложнее: любой серьёзный социальный конфликт ведёт к экономической и морально-психологической деградации, а пролетарская революция вовсе не гарантирует справедливость, демократию и – главное! – социализм.

Русская революционность имела свои традиции, которые «беспредельщик» Сергей Нечаев изложил в «Катехизисе революционера», а Фёдор Достоевский – в «Бесах», причем Достоевский списал фактически портрет полузабытого теперь баже в России Нечаева. Следуя этим традициям, Ленин считал революцию следствием крайней пролетаризации, обострения нищеты и хаоса. Здесь он был намного ближе к реальности, чем Маркс. Недаром Бердяев как-то метко выразился, что Ленин был гением революции, но не коммунизма.

Но Ленин вовсе не был неадекватным маньяком, как его нынче изображают различные «умники». Придя к власти на волне Русской революции, он хорошо понимал, что хаос и беспредел хороши только для революции, а для социализма нужны развитые экономика и социальные отношения. По мнению Э.Фромма, Ленин и Троцкий очень надеялись на революцию в Германии, они даже согласились на Брестский мир, полагая, что будущая революция сделает его недействительным. Если бы индустриальная Германия объединилась с преимущественно аграрной Россией, это имело бы перспективы в рамках взглядов Маркса о «европейской революции» и «социалистическом интернационализме». Кстати, здесь находится один из корней современной германо-российской «дружбы», даже несмотря на санкции.

Но в ходе антикайзеровской революции в ноябре 1918 года германские рабочие не последовали российскому примеру. Неудачные и не слишком мощные революции 1919 года в Баварии и Венгрии ненадолго вселили надежду, но вскоре Ленин и Троцкий признали поражение мировой революции, согласившись с тем, что западный капитализм оказался намного более жизнеспособным, чем ожидалось, а большинство рабочих Запада не готовы отказаться от преимуществ капитализма ради неизведанного пути социалистической революции. Перед Лениным возникла проблема, которую он так и не смог решить: как «строить социализм» в стране, практически лишённой каких-либо объективных социально-экономических предпосылок для социализма.

Но страшнее «объективной» экономики был «субъективный» морально-психологический развал, тотальный хаос, маниакальный всплеск садизма и разрушительности, в чём повинны и большевики. Об этом уже много сказано, поэтому повторяться не будем, но приведём весьма любопытный отрывок из очерка «В.И.Ленин», принадлежащего перу «пролетарского» писателя с отнюдь не пролетарскими замашками ницшеанца – Максима Горького (!):

"…В 19 году, в Петербурге, был съезд "деревенской бедноты" России… явилось несколько тысяч крестьян, и сотни их были помещены в Зимнем дворце Романовых. Когда съезд окончился…, то оказалось, что они не только все ванны дворца, но и огромное количество ценнейших севрских, саксонских и восточных ваз загадили, употребляя их в качестве ночных горшков… Уборные дворца оказались в порядке, водопровод действовал… Это хулиганство было выражением желания испортить, опорочить красивые вещи. За время двух революций и войны я сотни раз наблюдал это тёмное, мстительное стремление людей искажать, осмеивать, порочить прекрасное".

Эрих Фромм называл это эскалацией дремающих в массовой психике злокачественных разрушительных страстей, что вызвано социальным катаклизмом. Карл Юнг назвал бы это «архетипом Тени», т.е. той мерзостью, которую извергает биопсихосоциальная природа человека при катаклизмах, когда не действуют «социальные тормоза». Поэтому социалистическая революция и коммунизм теперь на долгие годы ассоциируются с хаосом и бунтом, бессмысленным и беспощадным.

Можно по разному относиться к Ленину и его деяниям, но следует отметить, что у него не было иного пути, как «железной рукой» наводить порядок. Бердяев пишет, что Ленин делал нечеловеческие усилия дисциплинировать народ и самих большевиков, призывал их к труду, дисциплине, ответственности, к знанию и учению, к строительству, а не разрушению, он совершал настоящие «заклинания над бездной» и таки остановил деспотией и террором хаотический распад России.

Как-то много лет назад после упоминания в одной из статей этой мысли, национально-сознательное панство объявило автора чуть ли не «врагом украинского народа», поскольку Ленин жестоко подавлял национальные движения окраин России, включая Украину. Правда, Польшу, Финляндию, даже Балтию Ленин почему-то не подавил…

Подробности ранее изложены в материале «Восточноукраинский фронт мировой революции» (https://fraza.ua/analytics/27.05.17/259641/vostochnoukrainskij-front-mirovoj-revoljutsii.html). Сейчас лишь кратко напомним, что «національно-визвольні змагання» в Восточной Украине на самом деле были полным хаосом, помноженным моральную деградацию толпы и амбиции местных «наполеончиков». Винниченко мечтал «отдаться» большевикам, Петлюра предал Западную Украину и Акт Злуки, вёл сепаратные переговоры с поляками и торговал Украиной; Скоропадский суетился между немцами и «белыми»; крестьяне и батьки-отаманы суетились между Петлюрой и большевиками; Махно «мочил» всех подряд (и кто догадался из этого бандита «слепить» национального героя?!), но именно Махно более всего помог большевикам овладеть Югом Украины…

Кстати, кто догадался лепить героя из «никакого» Петлюры, которому даже его войско далеко не всегда подчинялось? Именно неуправляемость петлюровских войск стала причиной еврейских погромов, которые сейчас московская говинистическая пропаганда вовсю экпоуптирует после установки очередного памятника «головному атаману». Хотя сам Петлюра к евреям относился вполне уважительно, а в его правительстве заседал еврей Арнольд Марголин.

Только «западенцы» в лице Галицких Сечевых Стрельцов Евгена Коновальца и, с оговорками, Галицкой Армии Западно-Украинской Народной Республики жестоко и упорно боролись за независимость в Восточной Украине, чем действительно вызывают уважение!

А затем пришли большевики и навели «порядок», ставший очередным шагом к дискредитации социализма и коммунизма. В истории Украины есть трагический, но любопытный поворот: если при первом пришествии большевиков в феврале 1918 г. силами бандитов Муравьёва (их и армией-то назвать нельзя!) в Киеве было устроено кровавое побоище, то при следующем приходе большевиков в феврале 1919 г. (который описан в «Белой гвардии» М.Булгакова и «Начале неведомого века» К.Паустовского) в Киеве был «порядок» и расстреливали только уполномоченные «органы» в «специально отведённых местах».

Ленин и верхушка партии взяли к ногтю в том числе и тех, кто называл себя большевиками. В разговоре с М.Горьким Ленин как-то бросил писателю: «Ну, а по-вашему, миллионы мужиков с винтовкамив руках -- не угроза культуре? Вы думаете, Учредилка справилась бы с анархизмом?.. Русской массе надо показать нечто очень простое, очень доступное её разуму. Советы и коммунизм – это просто». Будучи где-то правым в тактике, вождь ошибся глобально: как показано выше, коммунизм -- это далеко не просто, а Ленин не столько упростил, сколько извратил его!..

Маркс ничего конкретного о формах коммунизма не сказал, из него можно сделать анархические выводы, отрицающие государство совсем. Ленин фактически отбрасывает Маркса. У Ленина диктатура пролетариата, а реально –  партийной бюрократии, означает власть более сильную и деспотичную, чем в буржуазных государствах. Государство есть организация классового господства, оно отомрет и заменится на самоорганизацию только с исчезновением классов, а когда это будет – никто не знает. Здесь произошло поистине трагическое извращение глубинной сути коммунизма: из учения о победе человека над внешними довлеющими силами, коммунизм превратился в систему закрепощения, превращения в бесправный винтик диктатуры. По Ленину, сначала нужно пройти через железную диктатуру не только по отношению к буржуазии, но и к рабоче-крестьянским массам, и только когда они приучатся соблюдать элементарные условия, диктатура окончится. Но подчинить массу одной силой невозможно. Нужны целостные доктрина, миросозерцание, скрепляющие символы, но эта вера должна быть выражена в элементарных символах (вот оно: «коммунизм – это просто»!), а восходящий к русским ментальности тоталитарный вариант марксизма и коммунизма для этого оказался вполне пригодным. Но дело не только в экзистенциальных сложностях…

Ленин понимал, что пролетарский бунт и советы – это ещё далеко не социализм. Следуя настроениям масс, большевики пришли к власти на лозунгах «Фабрики – рабочим! Землю – крестьянам!». Выполнять эти лозунги они, во-первых, не собирались, поскольку это противоречило «исконно-русским» представлениям о «светлом будущем коммунального типа», а во-вторых, это было невозможно даже при желании из-за хаоса, неспособности масс к самоорганизации и необходимости тотальной мобилизации в военное время. Большевики жестоко подавили попытки рабочего самоуправления, на производстве ввели диктатуру комиссаров, а Ленин заявил, что для построения социализма введение государственного капитализма – это вынужденный, но необходимый шаг вперёд.

Сверхдиктатура образовала новый привилегированный класс бюрократии, а крайний госкапитализм эксплуатировал сильнее частного. Идея Ленина о том, что делами рабочих должна управлять партия, а не сами рабочие, была антимарксистской, а бюрократический строй большевиков был поражением социалистической революции! Вопреки мнению известного украинского историка Станислава Кульчицкого, Советская Россия не была «государством-коммуной» уже потому, что даже в первобытной коммуне все имели равные права и обязанности и во имя сохранения рода подчинялись «рациональному авторитету» – сильнейшему, мудрейшему, тогда как Совдеп был иерархической структурой, основанной на подавлении и подчинении «иррациональному авторитету» замкнутой фашизоидной клики (Фромм).

Ещё сложнее было с селянами. Масса крестьян начала «справедливый» раздел земли, но это привело к кровавому психозу. Кроме того, равенство на основе уравнительного землепользования существует лишь в головах городских интеллигентов, ибо рано или поздно ведёт к концентрации земли и средств сельхозпроизводства у меньшинства, которое эксплуатирует пролетаризованное большинство, т.е. к капиталистическому неравенству. Попытки же Ленина силой загнать селян в колхозы или заставить даром отдавать хлеб для «мировой революции» привели к массовому бунту. Ленин отступил, заговорил о добровольной социализации через «товарищества по совместной обработке земли», выдвинул лозунг о социализме как «строе цивилизованных кооператоров».

Осознав, что западный капитализм намного более жизнеспособен, чем ожидалось, и что мировая революция откладывается на неопределённое время, Ленин инициировал отступление. Он жестоко подавил «левацкое» восстание в Кронштадте в феврале-марте 1921 г., ввёл НЭП, возвратил капитализм в важнейшие сектора экономики, включая сельское хозяйство, призвал западных капиталистов инвестировать в «концессии».

В курсе «истории КПСС» советских вузов говорилось о твёрдом курсе и гибкой политике Ленина. Сейчас, после провала "построения коммунизма" закрадывается обоснованное подозрение, что это были метания вождя. Он «повис в воздухе», понял, что его курс на «светлое будущее» вряд ли осуществим не столько даже из-за отсутствия экономической базы, сколько из-за психологии масс, которая абсолютно ментально не готова не только к «светлому будущему», но к элементарным порядку и справедливости.

Так на Западе и на Востоке начался процесс дискредитации социализма и коммунизма…

Сталинизм как сокрушительное поражение коммунизма

Ленин в теории и на практике извратил идеи Маркса и идеалы коммунизма, что привело к трагедии, но он хотя бы искренне стремился к мировой революции и коммунизму (как он его понимал). По интеллекту и интуиции Ленин намного превосходил всех советских вождей вместе взятых. Недаром Бердяев называл его «великим и страшным человеком». Кстати, уровень интеллекта советского руководства от Ленина до Брежнева неуклонно падал. В своё время даже ходила такая весьма похожая на правду байка: когда услужливые «спичрайтеры» из отдела идеологии ЦК КПСС для пущей важности вставляли в речь Бержнева подходящую цитату из Маркса, сам Брежнев игриво двигал своими знаменитыми кустистыми бровями и чистосердечно говорил: «Ну да, можно подумать, что Лёнька Брежнев читал Маркса!»

Иосиф Джугашвили, он же – Сталин, Маркса читал… Он был весьма образованным, этот сын пьяного сапожника, с трудом учившийся в духовной семинарии! Он вообще был намного более начитанным, чем многие нынешние «магистры» и «Philosophy Doctors»!

Кратко о психологии Сталина. Психические травмы детства сформировали ущербную, злобную личность с комплексом неполноценности и психопатологией в виде паранойи. Во всяком случае, знаменитый психиатр и нейрофизиолог Владимир Бехтерев назвал Сталина «сухоруким параноиком», после чего Бехтерев загадочно умер…Немного о паранойе: это хронический психоз с сохранением ясности и порядка мышления, что позволяло Сталину мыслить вполне «рационально», вплоть до создания сверхдержавы и сверхтоталитарии, а также планирования и руководства массовыми убийствами.

Эрих Фромм считал психологию Сталина клиническим случаем садизма и деструктивной некрофилии. Небольшое пояснение. Садизм – это патологическая страсть к подавлению и угнетению, но без уничтожения угнетаемого, который необходим садисту живым для удовлетворения страсти. Деструктивность (разрушительность) – это патологическая страсть к уничтожению. По Фромму, Сталину были присущи маниакальная жажда власти, параноидальное подозрение в соперничестве и патологическая страсть к мести.

Социализм и коммунизм означали для Сталина не человеческую мечту Маркса, а создание мировой сверхдержавы путём ускоренной индустриализации и модернизации страны, для чего требовалось скорейшее накопление ресурсов и мобилизация энергии больших масс людей. Для этого было создано тоталитарное государство на базе государственного капитализма и государственной менеджериальной иерархии. Такая система радикально отличается от социализма как в Марксовом, так в экзистенциальном понимании: общественным богатством во всех его видах владеют не граждане, общество, социум, а обезличенный капиталист в виде государства, от имени которого управляет государственная бюрократия или, как теперь модно говорить, менеджеры, причём положение рядового индивида сводится к «винтику системы». Другое дело, способна ли масса как совокупность индивидов быть ответственным собственником и управленцем…

Чтобы расчистить место для государственно-капиталистической экономики, к концу 1920-х годов были уничтожены элементы частно-капиталистической экономики в городе и селе, т.е. остатки ленинского НЭПа. Фискальными и репрессивными методами уничтожались предприятия «нэпманов». Массы крестьян-единоличников вместе с землёй, инвентарём и скотом насильно загоняли в колхозы, которые лицемерно считались «добровольным» кооперативным объединением селян. Для оправдания отхода от курса Ленина была придумана идеологема о «переходе социализма в наступление по всему фронту». Резкий всплеск социального недовольства объяснили ещё более «кострубатой» идеологемой об «обострении классовой борьбы с остатками эксплуататорских классов по мере перехода к социализму», что противоречит не только Марксу, но даже Ленину.

Чтобы направить энергию массы на осуществление «большого скачка», получив достаточное количество дешёвой рабочей силы, Сталин одновременно использовал два способа – террор и идеологию.

Террор был необходим, чтобы принудить массы смириться с материальными лишениями, необходимыми для наращивания базовых отраслей производства за счёт падения и без того низкого уровня жизни. Массовые репрессии велись с целью запугивания тех, кто оставался на воле и живым, а также для создания армии бесплатного рабского труда из узников лагерей. Одним из наиболее жутких преступлений сталинизма был Голодомор – террор голодом крестьян в Украине и не только в ней, что имело две цели: во-первых, финансировать индустриализацию путём продажи за границу отобранного у селян дарового хлеба, а во-вторых, чтобы уничтожив несколько миллионов (!), заставить затем оставшихся почти бесплатно работать в огосударствленном аграрном секторе. Что усугублялось личной антипатией Сталина, считавшего селян «подонками» за их частнособственничество, хотя сам он происходил из мелкой буржуазии как сын кустаря.

Герберт Маркузе обратил внимание на такую деталь: советская мораль времён модернизации очень похожа на трудовую этику протестантов конца Средневековья, целью которой было объединить большие массы «отсталых людей» в «новый строй» и заставить работать в темпе, необходимом для быстрого индустриального расширения.

Но только личностью Сталина, его сознательными замыслами и бессознательными страстями, им созданной системой объяснить трагедию невозможно. Система работает тогда, когда есть достаточное количество исполнителей преступной воли вождя и молчаливо-повинующееся большинство. Максим Горький по несколько иному поводу писал, что социальные катаклизмы выносят на поверхность «маленьких, психически нездоровых людей с болезненной жаждой наслаждаться страданиями ближних». И таких моральных уродов может быть очень много – миллионы! А главное, авторитарная и приспособленческая психология масс была важнейшей причиной того, что массы эти покорно стали жертвами фашистской системы Сталина.

Очевидно, что под лозунгом «построения социализма в отдельно взятой стране» возникла фашистская тоталитария, не имевшая ничего общего с социализмом и коммунизмом.

Но одного террора мало. Нужны скрепляющие символы, религия или замещающие религию социальные взгляды, чтобы влиять на чувства и разум масс. Сталин мог развернуться на 1800, организовать идеологическую контрреволюцию и взять на вооружение национал-фашистскую доктрину, которая могла привести к требуемому результату. (Нечто подобное успешно сделал Путин в современной России после провала советского «коммунизма» и дискредитации «либерализма» времён Ельцина).

Но единственной популярной идеологией тогда были доктрины коммунизма, мировой революции и «марксизма-ленинизма», а фигуры Маркса, Энгельса и Ленина обладали харизмой. Поэтому Сталин объявил себя их наследником, хотя Ленин перед смертью разорвал с ним отношения, а Маркс и Энгельс не стали бы с ним разговаривать. Скрывая обман, Сталин истреблял уже неопасных для него старых большевиков, поскольку, возможно, чувствовал вину за предательство идеалов.

Ленин хотя бы честно признавал временное отступление социализма. Сталин под лозунгами построения социализма и революционного коммунизма, провёл антисоциалистическую и антикоммунистическую контрреволюцию, установил фашистский реакционно-тоталитарный режим.

Но нельзя времена Сталина сводить исключительно к террору. Это было время массового энтузиазма и героизма, полётов в стратосферу и освоения неизведанных земель, прорывов в науке и технологиях. Только лишь репрессиями и страхом такого достичь нельзя; тем более, что режим с тупым упорством уничтожал энтузиастов, но на их место становились новые. Наконец, массовый героизм во время Великой Отечественной войны (или, если больше нравится, войны Второй мировой) невозможно объяснить страхом, заградотрядами и даже просто ненавистью к гитлеровскому фашизму, тем более, что сталинский фашизм был, пожалуй, даже страшнее.

Доктор истории С.Кульчицкий объясняет это тем, что к началу войны советская идеология успела воспитать «верноподданное» поколение, что, в принципе, верно, хотя несколько упрощённо… Идеологическое воспитание формирует, большей частью, поверхностные рационализации, хотя через механизмы «вытеснения» может формировать и более глубокие содержания психики. Можно привести хороший контраргумент: украинская интеллигенция 1920-х годов, известная как растрелянное «украинское возрождение», или искренне исповедовала идеи коммунизма, или сочувствовала социальному эксперименту по созданию нового общества, причём эти люди получали образования и воспитывались ещё при царизме. Невозможно истолковать феномен, например, Александра Довженко или Мыколы Хвылевого без учёта их революционно-коммунистических убеждений, за что они затем и пострадали. Аналогичный дух энтузиазма и социального новаторства царил тогда в СССР повсеместно, а затягивающуюся «удавку» репрессий энтузиасты воспринимали как недоразумение, «сбой в системе», происки «нехороших людей», примазавшихся к построению «светлого будущего». Невозможно объяснить феномен «поэта коммунистического будущего» Ивана Ефремова (род. 1908 г.) пропагандой и воспитанием, тем более что он после гражданской войны окончил школу практически экстерном, а высшее образование получал урывками между палеонтологическими и геологическими экспедициями.

Кроме официальной пропаганды режима, важнейшими проводниками социального новаторства и настоящих коммунистических идей было некое ограниченное, но критическое количество людей, способных влиять на массу. Нынче это называют модным словом «модераторы», а известный французский социолог Серж Московичи назвал «активными меньшинствами» (les minorites actives).

И всё же, повторимся, важнейшей причиной популярности идеи были её глубокие архетипичные корни. Кроме того, речь идёт об иррациональных, неподдающихся чёткому логическому толкованию психических процессах. Скажем, идеал коммунизма можно сравнить с фигурой «Отца» у Фрейда в смысле амбивалентного отношения в нему, когда любовь и преклонение соседствуют с боязнью и ненавистью одновременно. Даже будучи извращённой, идея коммунизма мобилизовала энергию масс на подвиги и рутинный ежедневный труд в условиях жестоких лишений и фашистского террора сталинизма. Одновременно активизировались как чувство бессилия, так и эмоциональный подъём, который вызывал как жестокость и разрушение, так и созидание, жертвенность, чувство принадлежности к значимому, стремление к «светлому будущему».

Но ожидания энтузиастов и искренних приверженцев идеи быстро рухнули. По вине режима Сталина, коммунизм внутри СССР и за его пределами из некоей возвышенной идеи и человеческой мечты превращался в синоним террора, Голодомора, массовых убийств, попрания прав и свобод. Пожалуй, никто не нанёс коммунизму и социализму вреда большего, чем Сталин и его режим…

Была ли «мировая коммунистическая революция» целью большевиков?..

Принято считать, что идеология и политика СССР якобы говорят о его стремлении путём революции установить «тоталитарный коммунизм» на планете. Но Эрих Фромм в книге «Может ли человек преобладать?» в начале 1960-х годов, ссылаясь на мнение ряда западных «советологов», делает противоположные выводы. Подчёркивая, что реальную политику следует отличать от идеологической демагогии, Фромм даёт такую аргументацию: СССР – это тоталитарно-консервативная система, опирающаяся на власть и повиновение, а потому реально СССР был против настоящих революций, борющихся против власти и повиновения.

Сначала Ленин надеялся на европейскую революцию, даже её «подталкивал», хотя чётко понимал, что реально революции не «совершают» – для них нужны «объективные и субъективные предпосылки». Но после поражения революций в Германии и Венгрии главной задачей большевиком стало выживание Советской России как единственной надежды на будущий коммунизм. Большевики через Коминтерн начинают подчинять зарубежные компартии интересам не «мирового коммунизма», а создания Сверхдержавы Российской в новом виде, о чём уже в 1921 г. заявили коммунисты Италии и Германии.

После подписания в апреле 1922 г. советско-германского договора в Рапалло большевики заставили компартию Германии поддержать буржуазное правительство Германии. Через полгода на мирной конференции в Лозанне большевики поддержали режим Ататюрка, хотя в Турции жестоко преследовались коммунисты. После нацистского путча 1923 г. в Германии престиж коммунистов непоправимо пострадал.

Вскоре окончательно возобладала позиция Сталина о том, что интересы СССР превалируют над интересами международного коммунизма. Он заявляет, что «Коминтерн ничего из себя не представляет и существует лишь благодаря нашей поддержке», а «коммунизм подходит Германии, как корове седло». Общеизвестно личное презрение Сталина к китайским коммунистам, которые, впрочем, благородством не отличались.

В это время СССР устанавливает дружественные отношения с Западом, особенно с Великобританией, поэтому риторику о «мировой революции» большевики отложили. Но с приходом к власти консерваторов отношения Британии с СССР обострились, особенно после бессмысленного налёта полиции на советскую торговую делегацию в Лондоне в мае 1927 г. В ответ Сталин вернулся к революционной активности за рубежом и политике изоляции от внешнего мира. Он также бросил все силы на ускоренную индустриализацию и коллективизацию, а для оправдания трудностей сделал акцент на внешней угрозе, поэтому в Голодоморе косвенно виновны «западные демократы». Следуя курсу Сталина, Коминтерн развернул пропаганду о «новом этапе войн и революций в борьбе с мировым капитализмом», хотя реальных революционных действий не было.

Здесь Сталин совершил глупую подлость. Единственной силой, которая могла реально противостоять приходу к власти Гитлера, могла быть только коалиция социал-демократов и коммунистов. Но по указке из Москвы деморализованная немецкая компартия пошла на тактический союз с нацистами. Антикоммунисты всех мастей считают, что две тоталитарии объединились против западной «демократии». Фромм даёт более глубокое объяснение: Сталин всегда опасался Гитлера, хотя надеялся справиться с ним военной силой, но намного больше он опасался независимой от большевиков рабочей революции в Германии, которая подорвала бы основу его режима. Поняв, что Гитлер крайне опасен, Сталин резко меняет курс и заигрывает с Западом для создания антигитлеровского фронта, а «подкаблучный» Коминтерн на своём VIII (и последнем) Конгрессе дал директиву иностранным компартиям идти в коалицию с буржуазными партиями.

Во время гражданской войны в Испании западные «демократии», по сути, выступали на стороне фашизма: они ввели эмбарго на поставку оружия республиканцам, но не мешали Гитлеру и Муссолини помогать диктатору Франко. Поколебавшись, Сталин был вынужден помогать республиканцам, чтобы не допустить усиления Гитлера. СССР смирился с поражением республиканцев, когда оказалось, что нужна намного большая помощь. А главное, испанские социалисты и анархисты стремились превратить гражданскую войну в социалистическую революцию, чего Сталин категорически не хотел, ибо это подрывало основы его режима. Он истреблял испанских социалистов, а советских офицеров, воевавших в интербригадах на стороне республиканцев и проникшихся западными революционными идеями, по возвращении в СССР поголовно уничтожало НКВД.

Сталина справедливо обвиняют в союзе с Гитлером в 1939 г. в виде одиозного «пакта Молотова-Риббентропа», но ведь и западные «демократы» заигрывали с Гитлером против Сталина, сдали нацистам Австрию, Рейнскую демилитаризованную зону и Чехословакию. Когда планы по созданию антифашистского фронта с Западом провалились, Сталин под демагогию о борьбе с «западным империализмом», заключает пакт Молотова-Риббентропа и совершает новую подлость – выдаёт гитлеровцам нашедших убежище в СССР немецких коммунистов, которые теперь были обречены на муки и гибель в концлагерях и застенках гестапо.

В ходе советско-германской войны Сталин окончательно разогнал Коминтерн, чтобы «не путался под ногами», а французским коммунистам приказал войти в антифашистское Сопротивление. Но вопреки ура-коммунистической демагогии, Сталин даже не пытался использовать войну на Западе в качестве плацдарма революции на Западе. А ведь благодаря героической борьбе с фашизмом, коммунисты Италии и Франции заняли лидирующие позиции в обществе и могли взять власть мирным избирательным путём даже без поддержки СССР. Но это был бы уже «другой социализм», что ставило под удар режим Сталина, и он сделал всё, чтобы коммунисты сложили оружие, вопреки своим программам взяли участие в буржуазных правительствах и, наконец, были вытеснены на маргинес. Во время восстания в Греции в 1944-1948 году Сталин не поддержал греческих коммунистов, хотя они просили об этом, а восстание было жестоко подавлено.

В 1946 г. отношения Востока и Запада резко обострились. Обычно в этом обвиняют только Сталина, но шантаж был с обеих сторон -- достаточно вспомнить атомную бомабардировку Японии. Только после этого Сталин установил свои режимы в Польше, Венгрии, Румынии, Болгарии, затем в Чехословакии и Восточной Германии, образовав «систему социализма». Реально это был навязанный силой реакционно-тоталитарный строй на основе государственного капитализма с местными особенностями, что не имело никакого отношения к социализму и коммунизму. Во главе режимов стояли креатуры Москвы, с минимумом образования и интеллекта, часто просто безграмотные, например Николае Чаушеску, Тодор Живков, Янош Кадар.

Только в Югославии и Китае без особого вмешательства Сталина произошли подлинно национальные революции, на волне которых к власти под лозунгами якобы коммунизма пришли Иосиф Броз (Тито) и Мао Цзедун. Будучи самостоятельными, они разошлись со Сталиным и СССР во «взглядах на социализм». Эти режимы тоже стали «вариациями на тему» тоталитаризма и не имели ничего общего с социализмом и коммунизмом.

Итак, реально «мировая коммунистическая революция» не была целью большевиков как минимум после смерти Ленина. Более того, наряду с тоталитарными кошмарами внутри страны, внешняя политика СССР дискредитировала идеалы коммунизма, превращала его в синоним террора, вероломной политики, аморальности.

«Оттепель»: крушение воспрянувшей надежды

Смерть Сталина и приход к власти Хрущёва коренным образом изменили советскую систему в СССР. Преемники Сталина, включая Никиту Хрущёва, входили в высшее руководство и были замешаны в безумном терроре, который постоянно угрожал им самим, и они решили прекратить кровавый психоз. Из фашистско-репрессивной власть превратилась в более либеральную, реакционно-полицейскую, похожую на власть царизма. Хрущёв нанёс сильный удар по всевластию КГБ и армейской верхушки. Крайний государственный капитализм сохранился с поправкой на некоторую децентрализацию в виде «совнархозов», но были уничтожены сталинские лагеря, служившие не только институтами террора, но и источником бесплатного рабского труда.

Сталинизм правил путём террора и силового принуждения. Начиная с Хрущёва, советская система, не отказываясь полностью от силовых методов, переходила к более цивилизованным в западном понимании способам – удовлетворению материальных и социальных потребностей, а также манипулированию общественным сознанием.

В это время в СССР имел место резкий рост уровня жизни. Началось массовое жилищное строительство. Высшее образование стало бесплатным для всех граждан; вводилось доступное бесплатное здравоохранение и гарантированное пенсионное обеспечение, а также обязательное бесплатное семи-, затем восьми-, вскоре и полное десятилетнее среднее образование. Реально социальные блага не были "бесплатными" (ничто не бывает бесплатным!): на создание так называемых фондов общественного потребления были обязаны работать каждый гражданин и всё общество. Идеология подавала эти блага как «завоевание социализма» в входе «построения материально-технической базы коммунизма». При всех издержках, такого, как нынче модно говорить, «социального пакета» тогда практически не было даже в «развитых странах»! Собственно, его и сейчас нет, и в обозримом будущем нигде не будет. Более того, «социальное государство» на Западе после войны возникло в ответ на социальные достижения в СССР.

Весь мир с благоговением и ужасом следил за впечатляющим прорывом СССР в науке и технологиях. В течение 15 лет после разрушительной войны были созданы ракетно-ядерный щит и атомная энергетика, совершены прорывы во многих отраслях науки, осуществлены запуск искусственного спутника и многое другое. Правда, задел для таких достижений был сделан ещё при режиме Сталина под руководством Лаврентия Берии…

Но кошмары сталинизма отошли в историю, а на фоне достижений активизировались симпатии к социализму за рубежом. Многие страны, освобождавшиеся от колониализма в 1950-1960-х годах, избирали некий «некапиталистический путь развития» или объявляли себя «социалистическими». Поддержка одиозных режимов, «корчивших» из себя «социализм», нанесла сильный экономический ущерб СССР и огромный удар по имиджу социализма и коммунизма (Ливия, Ангола, Эфиопия, Камбоджа). Кубу к союзу с СССР принудила наглая колониальная политика США. Часто эти факты используют для обвинения СССР в очередном «экспорте коммунистической революции», но далеко не так. Скорее, СССР добивался укрепления своих позиций как сверхдержавы, что и было причиной Карибского кризиса. Ритуальная риторика о «мировой революции» сохранялась, но реально необходимость революционных действий отбрасывалась, а ставка делалась на «мирное экономическое соревнование» между двумя общественными системами, в котором «социализм» как более «прогрессивный строй» непременно победит, что и приведёт к «победе коммунизма во всём мире». Правда, в условиях термоядерной угрозы относительно мирное сосуществование было единственным разумным решением…

В СССР имел место небывалый всплеск энтузиазма и чувства принадлежности к значимому. Казалось, вожделенный коммунизм действительно близок. Как бы затем ни издевались над заявлением Хрущёва о «построении коммунизма в 1980 году», но многие тогда искренне в это верили!

Но воспрянувшая надежда на «светлое будущее» рухнула. Хаотические действия руководства, в частности знаменитые «кукуруза» и «освоение целины», привели к провалу в экономике. Бюрократия и интриги тормозили всё творческое. Непоправимый удар нанесли рецидивы тоталитарного прошлого, например кровавый расстрел выступления рабочих в Новочеркасске в 1964 г. или жестокое подавление восстания в Венгрии в 1956 г., хотя его целью был не «возврат к капитализму», а «социализм с человеческим лицом», собственно, как и во время «Пражской весны» в 1968 году.

Относительный рост благосостояния создал ещё одну проблему, которая с полной силой "выстрелит" уже во времена Брежнева. Повышение уровня жизни поначалу обеспечивало лояльность массы к власти, но породило всплеск потребительских устремлений, что вскоре станет одним из важнейших факторов развала…

Закат несбывшейся цивилизации

Что же представлял из себя СССР к 1970-м годам?..

Основываясь на извращённом толковании Марксова социализма, советская идеология утверждала, что в СССР имеет место «социализм». В качестве аргумента приводились два фактора: социализация (а точнее – огосударствление) всех средств производства и плановая экономика. Но в понимании Маркса, а также Оуэна, Фурье, Прудона социализм не может быть определён таким образом!

Сверхидеей Маркса было достижение высшей точки развития потенциальных возможностей человека. По Марксу, в индустриальном обществе человек достигает пика отчуждения. В процессе производства отношение рабочего к своей собственной активности существует как нечто «не относящееся к нему. В то время как человек… становится чуждым самому себе, продукт труда становится чуждым объектом, господствующим над ним. Трудящийся существует для процесса производства, а не процесс производства для трудящегося». От себя отметим, что рабочий или клерк современного «массового постиндустриального информационно-потребительского» общества ещё более отчуждён. Не только производимые человеком вещи становятся его повелителями, но также социальные и политические обстоятельства, которые он создаёт. По Марксу, целью социализма является продуктивная, свободная, независимая личность, которая всесторонне развита, является субъектом, а не объектом истории, перестаёт быть «уродливым чудовищем» и становится «полноценным человеческим существом».

Маркс никогда не признал бы социализмом советский и китайский строй на их начальной, «насильно-уравнительной» стадии. Критикуя «вульгарный» коммунизм, Маркс писал: «Всеобщая зависть… является лишь закамуфлированной формой алчности… сырой, незрелый коммунизм – лишь кульминация… зависти и уравниловки… Сообщество по работе и равенству зарплаты, выплачиваемой из средств сообщества сообществом же как универсальным капиталистом».

Специально обращаем внимание разного рода «придури», которая «ездит» по Марксу не прочтя, главное, не поняв в нем толком ничего. Да-да: приведенные выше слова – это Маркс, настоящий Маркс!

Точно так же Маркс никогда не признал бы социализмом нынешнюю катастрофически растущую социо-экономику Китая, сытое потребительское общество Запада, включая «скандинавский социализм», а также советский «развитой социализм», ибо эти системы в той или иной степени направлены на максимальное производство и потребление. Советская идеология оценивала социализм по капиталистическим стандартам и заявляла, что «социализм» должен производить больше и эффективнее «капитализма», и это приведёт к тому, что «социализм» лучше «капитализма» сможет «удовлетворять непрерывно возрастающие потребности».

Но это извращение идей Маркса! Он говорил об удовлетворении разумных потребностей, а время и ресурсы, высвободившиеся в результате более производительного труда в более развитом обществе, призывал направить на развитие высшего потенциала человека. Маркс настаивал на изживании чуждых искусственно созданных потребностей, в первую очередь страсти к патологическому росту потребления и развлечений. Во времена «развитого социализма» именно эта тенденция была крайне разрушительной, будучи, по мнению автора, одной из главнейших причин последующего краха «социализма» и дискредитации идеи коммунизма вообще. Не смотря на ритуальные «мантры» о «воспитании нового человека – строителя коммунизма», массовая психология советского обывателя ничем не отличалась о потребительско-гедонистической психологии Запада. Социализм и будущий коммунизм ассоциировались с вожделенными временами «шаровой кормушки», «райских кущей», «бездонной бочки», когда «ничего не нужно будет делать, но всего будет навалом». Повторимся, что это патологическое извращение идеи, поскольку коммунизм – это не бесплатная «кормушка», а напряжённая, даже аскетическая активность во имя высшего идеала. Ситуация усугублялась знаменитым «дефицитом» и относительной бедностью на фоне потребительского общества Запада. Патологическая страсть к ярким обёрткам, «шмоткам с лейбами», «тачкам», радиоаппаратуре разрушали экономику и вели к моральной деградации под разговоры о том, что богатство, дескать, ведёт к благородству. Сейчас всего этого «навалом», а от избытка автомобилей уже невозможно жить и дышать, но это принесло огромные экономические и экологические проблемы, а по низости и подлости нынешний обыватель в массе намного превзошёл «гомо советикуса»!

Маркс ставил целью общество, радикально отличное в человеческом плане, а не просто более богатое! Его концепция социализма подразумевала, что общество управляется снизу его членами, а не сверху бюрократией, а каждый гражданин будет активным и ответственным членом общества, участвующим в управлении социо-экономическими процессами. Реально же в советской системе индивиду была отведена роль «винтика» социального механизма, как, впрочем, и в западном обществе, чтобы там не говорили о «демократии». Советскую систему можно назвать «государственным капитализмом» или как-то ещё, но эта менеджериальная, бюрократическая система отнюдь не была «социализмом», как его понимал Маркс.

Другое дело, что Маркс недооценил силу и запутанность иррациональных страстей, в силу которых массовый индивид неспособен стать сознательным хозяином своей жизни, а готов принять систему, освобождающую его от груза ответственности и свободы.

Кроме того, Маркс пребывал в плену стереотипов ХIХ века, согласно которым капитализм – это большое число конкурирующих предприятий, а владение капиталом равносильно управлению им. Но в ХХ веке развитие капитализма привело к тотальной централизации и образованию многоотраслевых конгломератов, главнейшим принципом которых является монополизация и подавление конкуренции. Современный капитализм – это крупные конгломераты рабочих и клерков под руководством бюрократической иерархии. Будучи винтиком этого механизма, индивид может функционировать только согласно структуре и «принципу действия» этой «машины». Формально такие корпорации обычно представляют собой акционерные общества, а их совладельцами являются тысячи акционеров, включая сотрудников компании. Но функция владения отделена от функции управления, и совладельцы де-факто не контролируют свою собственность. Менеджмент управляет, руководствуясь целью максимума прибыли, а то и вовсе исходя из своих шкурных интересов, что хорошо показал последний кризис. Тесно переплетаясь с государственным аппаратом, гигантские корпорации управляют не только экономикой, но и всеми сферами жизни. Демократия в этом случае превращается в ритуал, ибо отдельный индивид как акционер, избиратель, член профсоюза реально ни на что не влияет, а может или приспосабливаться, или стать маргиналом. Единственным оправданием служит то, что такая система правит не принуждением, а внушением и манипуляцией. Кстати, массовой психологии эпохи «развитого застоя» в СССР были присущи те же потребительские и приспособленческие черты, что и ментальности западного массового индивида, что и на «развитом Западе».

Таким образом, современная западная корпоративная система весьма похожа на советскую систему времён «развитого социализма»!

СССР называли «общенародным государством» и «страной развитого социализма», в котором была общественная собственность, не было классовых противоречий и социального неравенства, а в классовой структуре состояли только дружественные рабочий класс, крестьянство и интеллигенция. Реально под вывеской социализма, повторимся, был госкапитализм, собственность была не общественной, а государственной. Общество было классово-антагонистическим, где господствующим классом была бюрократия.

Если использовать понятие «класс» строго в Марксовом смысле (хотя Маркс четкого определения так и не дал), то в СССР было действительно бесклассовое общество, поскольку Маркс разделял людей на классы по признаку наличия или отсутствия частной собственности, обращённой в капитал, а господствующий класс капиталистов владел капиталом, используя его для эксплуатации неимущих классов с целью приращения капитала. Но, повторимся, что в ХХ в. привилегию давало уже не так владение, как управление монополистическим капиталом. Только бюрократия в СССР имела право распоряжаться формально общенародной собственностью, и в этом смысле она была господствующим классом.

Бюрократия назначалась из числа членов партии для обеспечения её «руководящей и направляющей роли», что было закреплено в «брежневской» конституции СССР 1977 г. Наряду с идеологическим официозом, члены компартии формально должны были нести в массы идею коммунизма как базовую ценностную основу продвижения к «светлому будущему».

В начале 1980-х члены партии были, как правило, трёх видов. Первый составляли туповатые, но исполнительные кадры старой закалки, готовые на любую глупость и/или подлость, которые «приказала партия» в лице вышестоящего начальства, но такие были не самыми худшими.

Небольшую вторую группу составляли интеллигенты с партбилетами, обычно гуманитарии; часто они говорили правильные вещи, но были не способны ни на что серьёзное, кроме пустой болтовни; например, они с благородным негодованием клеймили «социализм» советский и славили шведский, хотя, повторимся, в Скандинавии имеет место не социализм, а тихое и сытое мещанское бытие, которое, к тому же. там постепенно оканчивается. Будучи самыми «грамотными» из так называемых коммунистов, они не понимали сути ни марксизма, ни коммунизма из-за ментальных установок, ибо были просто мещанской «образованщиной».

Но наибольшую опасность представляла третья группа. Это был спаянный взаимными коррупционными, иногда родственными связями бюрократический класс, своего рода «клуб по шкурным интересам». Его задачей было сохранение и приумножение власти, влияния, престижа, статуса, а затем и богатства в сотрудничестве с бурно развивавшимся теневым сектором – «делками», «спикулями», «цеховиками», «фарцой» и директорами магазинов и торговых баз, которые тоже были «партийными». В то время стала престижной «родословная», в которой отец был ответственным партийным работником, а мать – директором универмага или гастронома. Новая «знать» накапливала роскошь, предметы «статусного потребления», недвижимость, финансы. Были среди этой публики так называемые крепкие хозяйственники и просто совестливые люди, но в массе советская бюрократия превращалась в банальный эксплуататорско-капиталистический класс, всё более дискредитируя коммунистические идеалы, которыми прикрывалась.

Кстати, в Китае эти процессы тоже бурно расцвели, но высшее партруководство спохватилось, понимая на примере развалившегося Союза, куда все это ведет. Сейчас там изображают бурную деятельность по очищению. Посмотрим только, что у них из этого получится…

Принадлежность к партийно-государственной бюрократии всегда была средством карьеры и относительного материального достатка, но при Сталине и даже при Хрущёве не было такого разгула коррупции и кумовства. К концу «развитого социализма» массовый обыватель смекнул, что для карьерного роста следует не рваться в бой, «грызть гранит науки» или «тянуть лямку» на производстве, а пробиваться по «партийно-комсомольской» линии через «факультет марксистско-ленинской болтологии» (что-то вроде нынешней «политологии» или «бизнес-администрирования») прямиком в «начальство».

Рядовые граждане и члены партии, которые избытком интеллекта и благородства не страдали, но хотя бы стремились честно работать, окончательно теряли ориентиры, общество разъедал цинизм и всплеск потребительского психоза. Недаром, ещё в 1930-х Бердяев предсказывал: когда иссякнет религиозная энергия, наступит шкурничество.

Так идеал коммунизма был дискредитирован окончательно, а пропагандистская демагогия о «партии Ленина, силе народной», которая «к торжеству коммунизма ведёт», вызывала раздражение или служила темой для анекдотов.

Падение Третьего Рима

Парадокс, но большевикам, хоть и под другими лозунгами, но почти удалось реализовать идею инока Филофея, который во времена царя Ивана III заявил о Москве о как Третьем Риме. Хотя Константинополь большевикам так и не достался, но они контролировали значительную часть Европы и Азии, даже дотянулись до Индийского океана, правда, с Китаем вышел конфуз…

История советского блока удивительным образом согласуется с историософскими взглядами Освальда Шпенглера. В знаменитой книжке «Закат Европы» он выделил такие культуры: арамейскую (в т.ч. иудейскую и арабскую?), индийскую, китайскую, майя, вавилонскую и западные – античную и современную. По Шпенглеру, морфология и путь культур одинаковы – рождение, рост, расцвет и закат; каждая культура имеет свой рок и символ; закат культуры происходит, когда дискредитируется и разрушается символ, психо-духовный каркас, который держит социальную конструкцию. Не вдаваясь в детали, заметим, что сию «мистическую метафизику» сегодня можно истолковать вполне научно.

Траекторию, на которую требуются столетия, «культура большевиков» преодолела за 70 лет. «Расцвет» был во времена первых космических достижений, при «позднем Брежневе» был «закат», при Горбачёве – развал из-за полного разрушения державшего конструкцию психологического скелета в виде идеи коммунизма, пусть даже извращённой. Суетливые реформы Горбачёва только ускорили развал, хотя и были направлены на «придание социализму человеческого лица» в мещанском понимании «человечности».

Весьма забавляют расхожие мнения о том, что Горбачёв разрушил тоталитарию, даровал свободу и право частного предпринимательства… Тоталитарии в то время уже не могло быть: вместо фанатиков и фашистов в репрессивных органах теперь были коррупционеры, а вместо готовой на жертвы массы – потребители и приспособленцы. Отмена закона «о руководящей и направляющей роли партии» уже особо ничего не изменяла – утратив авторитет, партия давно превратилась в «кормушку». Разрешение частного бизнеса лишь легализовало воровство снизу доверху, а страна из высокотехнологической державы превратилась в визгливый базар. Кстати, вопреки популярным басням, экономические проблемы и тотальный дефицит в конце перестройки были причиной не так «социализма», как банального воровства и спекуляции в особо крупных размерах в масшабах СССР.

Считается, что двигателем распада СССР было исключительно стремление массового обывателя к свободе, что подтверждается, например, национальными движениями, в том числе в Украине. Появилось большое число «клоунов», которые заявляют, что их сидение в палатке на каком-нибудь «майдане» где-то там в 1990-м году обрушило Советский Союз…

Не вдаваясь в подробности, кратко отметим следующее. Нельзя отрицать некоторую тягу обывателя к некоей свободе, правда без понимания того, что такое свобода и зачем она нужна. Но представляется, что главными двигателями распада СССР были цинизм и жажда наживы, презрение и ненависть к прошлому, утрата веры, что уничтожило не только тоталитарию, но и огромные достижения советского строя, за которые была заплачена страшная цена и которые по сей день недостижимы нынешней «демократии», в том числе на Западе. Сработал авторитарный характер, которому присуща покорность власти лишь до тех пор, пока она является силой и авторитетом, но как только она зашаталась, поклонение сменяется презрением и разрушением. Кроме того, наряду с репрессивным аппаратом, идеология связывала массовую психическую энергию. Падение империи (по сути, цивилизации) и низвержение идеала (даже извращённого) привели к тому, что освободившаяся психоэнергия взорвала общество, на поверхность вышли деструктивные содержания психики – причина того, что «постсовковая» моральная деградация далеко превзошла подлость советских времён.

Провал коммунизма как… глобальная трагедия

Сейчас принято абсолютно справедливо говорить об ужасах и трагедиях, к которым привёл социальный эксперимент в СССР.

Стараниями разного рода моральных уродов сейчас стало модным, наряду с нацизмом, объявлять коммунизм преступным учением, требуя провести международный трибунал на эту тему. (Забавно, что в этом часто упражняются бывшие владельцы партбилетов вместе с национал-фашизоидной публикой различного «окраса»). Но это полный бред, ибо нацизм является мировоззрением, по определению, человеконенавистническим, а коммунизм – это, по определению же, учение гуманистическое, восходящее к истокам и архетипам, о чём говорилось выше.

Много говорят также об утопичности идеи коммунизма, что справедливо лишь наполовину. Коммунизм, как и христианство, – это утопия не потому, что они невозможны в принципе, а потому, что их базовые ценности всегда извращались низменной натурой рода человеческого, и реально по их меркам ещё никто, никогда и ничего не создавал. Более того, нынешняя попытка построения «светлого глобалистического будущего» на основе товарно-денежных отношений, неограниченном росте потребления и искусственно созданных, часто идиотских потребностей, – это ещё более опасная утопия, страшная тем, что нынче её с тупым упорством пытаются воплотить в жизнь. Собственно послекризисные события это подтверждают. Это одновременно ведёт к уничтожению планеты и психо-духовной деградации человечества. Цивилизация может «спастись» (как в прямом, так и в библейском смысле) только в том случае, если радикально изменит самую парадигму своего существования.

Главная трагедия цивилизации сегодня именно в том и состоит, что нет и не предвидится никакой спасительной парадигмы, а коммунизм – единственный на сегодня современный разумный, справедливый и благородный проект – был загублен, дискредитирован и втоптан в грязь в ходе социального эксперимента ХХ века!

Человечество же продолжает с тупым упорством идти путём потребительства и гедонизма, за что оно жестоко заплатит…