Сталин в шкафу. Часть 5

23 августа 1939-го СССР и фашистская Германия подписали пакт о ненападении, а уже через неделю Гитлер напал на Польшу. На этом основании западная историография называет СССР соучастником Третьего рейха, а 1 сентября —началом Второй мировой войны. В 2009 году Европейский парламент даже объявил 23 августа «днем памяти жертв сталинизма и нацизма», замалчивая европейские события середины 30-х. А ведь именно они дают недвусмысленный ответ на вопрос, кто был истинным виновником Второй мировой.

Продолжение. Начало здесь, здесь, здесь и здесь

Политика началась с торговли в буквальном и переносном смысле. В ночь на 20 августа Сталин дал указание о подписании с Германией уже парафированного торгово-кредитного соглашения. Подписание документа было преамбулой к будущему политическому пакту. До этого Москва медлила — подписание торгового договора сигнализировало бы о начале германско-советского сближения, чего СССР избегал даже после окончательного отказа Европы объединиться против Гитлера.

Поэтому торговое соглашение служило не углем, а тормозным башмаком советского паровоза, избравшего маршрут на Запад в обход Германии. Лишь 19 августа, когда стало известно об отказе поляков, Сталин дал ход торговому соглашению.

В тот же день, 20 августа 1939—го, советской стороне был передан и проект «того самого» политического пакта, который в течение следующих 5 лет должен был гарантировать отказ СССР и Германии от взаимной агрессии как отдельно, так и совместно с другими государствами.

Документ представлял собой совершенно стандартный «пакт о ненападении» с постскриптумом, упоминавшим особый протокол. На протяжении десятков лет этот секретный протокол был главной тайной и скандальной сенсацией. Пока, наконец, не выяснилось, что советское геополитическое меню не столько намекало на грандиозный банкет, сколько соответствовало принципу «свое бы вернуть».

Протокол преимущественно оговаривал возвращение СССР части территорий, бывших до 1917 года составной частью Российской империи и доставшихся приграничным государствам в ходе военной агрессии, когда Советская Россия была ослаблена революцией и гражданской войной.

Благородный ореол Красной армии немного померк после советской аннексии Прибалтики и части Румынии, сопровождавшейся довольно беспардонными по стилю и содержанию дипломатическими ультиматумами. Но в других случаях сталинские аппетиты оказались весьма скромными. Во всяком случае, значительно скромнее, например, предложений «линии Керзона», лишавших Польшу исконных земель путем заметного невооруженным глазом смещения на запад восточной польской границы.

СССР принял под юрисдикцию лишь территории, населенные украинцами и белорусами.

Дипломатическая нота советского правительства подчеркивала: польское государство и правительство перестали существовать де-факто. Следовательно, прекратили действие все двусторонние договоры, заключенные между СССР и Польшей.

Над советским государством нависла опасность: «...Предоставленная самой себе и оставленная без руководства, Польша превратилась в удобное поле для случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, советское правительство больше не может нейтрально относиться к этим фактам, а также к беззащитному положению украинского и белорусского населения. Ввиду обстановки, советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под защиту жизнь и имущество населения Западной Белоруссии, Западной Украины...».

Совсем недавно Польша легкомысленно отказалась от советской военной помощи во всех видах: самостоятельной или в составе коалиции западных стран. Официальная Варшава заведомо обрекала польское, еврейское, украинское, белорусское население на лишения и гибель. Советский Союз до конца занимал подчеркнуто нейтральное отношение к польской трагедии, в которой от начала до конца была виновна сама Польша, первой пошедшая на сговор с Гитлером, а также Британия с Францией, обрекшие союзницу на гибель. Красная армия «оккупировала» часть Польши лишь спустя две недели после того, как немцы разгромили польскую армию, изгнали законное правительство, приступили к погромам и уничтожению мирного населения в обстановке полного хаоса и безнаказанности.

Правильно ли поступил Сталин?

Запад утверждает, что поступок СССР — преступление. И в самом деле, какая разница, что там творится за границей? Пусть хоть «повыздыхают», соседям какое дело? И повод ли это для участия в дележе имущества жертвы, пусть даже оказавшейся слишком легкомысленной?

Но есть несколько существенных «но», опровергающих это мнение.

Во-первых, ни одно дееспособное государство не станет молча наблюдать, как у его границ сгущаются тучи, чтобы лишь после первых ударов врага отразить его нашествие на своей территории. Советскому Союзу, по независящим от него обстоятельствам, пришлось отчасти вынести это на своих плечах в июне 1941-го, хотя военная доктрина предписывала прямо противоположное. Результаты известны.

Во-вторых, действия Красной армии оправдывает то обстоятельство, что Советский Союз в ходе освободительного похода не столько захватил территории Польши, сколько вернул исконные украинские и белорусские земли, входившие в состав Российской империи: Западную Украину и Западную Белоруссию, отобранные в ходе советско-польской войны (1919-1921) у ослабленного Гражданской войной СССР, вынужденного подписать Рижский договор 1921-го. Здесь жили преимущественно этнические украинцы и белорусы, сносившие польский шовинизм, социальные унижения и национальные притеснения.

В-третьих, красноармейцы в Польше защитили и беженцев, спасавшихся от нацизма, включая германских, австрийских, чешских, польских евреев.

Вступление Красной армии на два года отсрочило еврейский и польский погромы, уже в летом 1941-го устроенные украинскими националистами сразу после прихода оккупационных германских властей.

«Большевики» на два года продлили жизнь многим людям и спасли ее успевшим уйти с отступающими советскими частями.

В-четвертых, польские обиды на советский освободительный поход связаны в основном с решением о включении в состав советских республик нескольких крупных польских городов, являвшихся значимыми для Польши культурно-экономическими центрами, населенными до 1939-го преимущественно поляками и польскими евреями. Но и это диктовалось соображениями безопасности СССР: к городам стекались военные коммуникации, связь, здесь находились транспортные узлы.

В-пятых, освободительный поход не состоялся бы, не подпусти Польша и Запад фашистскую Германию к самой границе СССР.

Парадоксально или закономерно, но освободительному походу, как и прочим геополитическим артефактам сталинской эпохи, нынешние украинские историки дают отрицательные, демонстративно прямолинейные оценки. В то же время, они отказываются пойти дальше и признать, что территориальные приобретения Сталина достались Украине в наследство именно от советско-германского пакта, осужденного и дважды аннулированным самим СССР. Украинские дипломаты никогда не согласились бы признать «польский Львов», «русский или румынский остров Змеиный», владение которым открывало богатые месторождения нефти и газа на континентальном шельфе.

Очевидно, что у ругающих «большевистскую оккупацию» Западной Украины не было бы сейчас в активе бывших европейских городов и территорий, чья архитектура формирует городской имидж западных украинцев, живших до СССР преимущественно на периферии. Не было бы воссоединенных украинских земель. Не было бы социальных благ, делавших советских людей равными среди равных, с гарантированной работой, бесплатным образованием, карьерой от рабочего до управленца.

Ругающие СССР до сих пор не чувствуют себя социальными аутсайдерами, нащупывая в кармане бесплатные советские дипломы и ключи полученных от советской власти бесплатных квартир.

А мнение, что «при Советах душили украинскую культуру и украинский язык» может отстаивать только тот, кто не жил в советскую эпоху в Западной Украине и не в состоянии перечислить хотя бы 2-3 тогдашних книжных западноукраинских издательства, регулярно выпускавших на украинском языке переводную и украинскую классику, современных украиноязычных авторов.

У предвоенной украиноязычной Галиции было лишь три пути дальнейшего развития: к германскому фашизму, к польскому шовинизму, к советскому социализму. Таким образом, поход Красной армии совершенно справедливо стал и освободительным, и воссоединительным.

Что касается участи Польши, после войны ей достались земли Германии, две трети территории Восточной Пруссии, Белостокская область Белоруссии и город Перемышль. Возможно, вернулся бы и Львов. Почти сразу после нападения Германии на СССР, Кремль признал польское правительство в лондонском изгнании, распорядившись сформировать из польских граждан, оказавшихся на советской территории, боеспособные части для борьбы с вермахтом. Но обмен комплиментами завершился уже в 1943-м, когда изгнанное польское правительство, убедившись в неисчерпаемой наступательной мощи Красной армии, принялось поддакивать Лондону, стоявшему на антисоветских позициях.

На этом можно было бы и закончить.

История с секретным протоколом изучена вдоль и поперек, интереса не представляет. Гитлер виноват и подбирался к Сталину. Сталин не виноват и логично отталкивал Гитлера на расстояние, не выходившее за пределы территорий уничтоженной в 1917-м Российской империи.
Да что там говорить. Достаточно сравнить относительно мягкие действия Сталина со зверствами правителей профашистских стран, чтобы навсегда отправить в шкаф вопрос об «усатом тиране с трубкой».

Но есть одна загвоздка. И содержится она вовсе не в протоколе, как можно было бы подумать, а во второй статье самого пакта.

При сравнении текстов пакта-1939 и мирного соглашения (Берлинский договор 1926 года о ненападении и нейтралитете, подписанный Веймарской республикой и СССР) заметно, что исчезло одно из важных исходных условий. Обязательство проводить исключительно миролюбивую политику, взятое на себя странами-участницами в 1926-м, уже в 1939-м не только не играет никакой роли в двусторонних советско-германских отношениях, но и вообще изъято из текста.

Берлинский договор: «...если одна из договорившихся сторон, несмотря на миролюбивый образ действий, подвергнется нападению третьей державы или группы третьих держав, другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта...».
Советско-германский пакт: «В случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом насилия или нападения со стороны третьей державы, другая договаривающаяся сторона не будет поддерживать ни в какой форме подобных действий такой державы».

Западные проамериканские историки в один голос утверждают, что СССР заранее развязал себе руки в Европе.
Историки, выступающие с просоветских позиций, возражают: формулировка пакта была навязана германской стороной и являлась стандартной для аналогичных германских пактов, благоприятствуя самой Германии, уже проглотившей почти всю Европу.

Что можно было навязать советской дипломатии в ситуации, когда заинтересованной стороной выступала Германия и была готова на все возможные кратковременные уступки?

Вероятнее всего, в формулировке были заинтересованы обе стороны.

Новый договор лишь формально связывал Гитлера и Сталина условием: право начать военные действия имеет лишь «объект агрессии». Фактически, это препятствие легко устранялось в случаях, когда Германия и СССР, формально не становясь агрессорами, нападали на страны Европы, предварительно спровоцировав или сымитировав начало военных действий противником. Обычно, когда идет речь об уловках с целью нападения, подразумевается гитлеровская военщина. Но военными провокациями занимался не только вермахт.

Осенью 1939-го СССР заявил о своей заинтересованности в создании военно-морских баз на территории прибалтийских государств, и даже передал Литве бывший польский город Вильно (Вильнюс) и Виленскую область в обмен на размещение ограниченного советского контингента и подписание дружественного договора. Такие же военные базы были созданы в Эстонии и Латвии. Прибалтика рассматривалась как буферная зона, с формированием которой следовало поторопиться: подписание советско-германского пакта происходило в условиях оккупации вермахтом Клайпедской (Мемельской) области Литвы. Уже летом 1940-го Кремль фактически аннексировал все три прибалтийских государства. Основанием стали заявления советской стороны о прогерманской настроенности властей Латвии, Литвы и Эстонии, шедшей вразрез с положениями двусторонних соглашений с СССР. Ранее советская сторона выразила возмущение тем, что эстонские власти упустили польскую подводную лодку, которая могла представлять опасность для советских торговых судов.

Летом 1940-го СССР инсценировал вооруженный инцидент. Красная армия рапортовала о якобы имевших место обстрелах со стороны румынских пограничников, после чего СССР, следуя договоренностям с Германией в рамках секретного протокола, ввел войска на румынскую территорию. Бывшие владения Российской империи, румынские Буковина и Бессарабия, являлись историческими румынскими землями, были населены румынским этническим большинством, которое по языковому, национальному, культурному и прочим признакам тяготело к Румынии. Это не стало препятствием для Красной армии. Советское вторжение в эти районы прямо способствовало приходу к власти в основной части Румынии профашистской диктатуры, а до войны советской депортации подверглись немцы и другие представители других многочисленных национальных меньшинств.

После войны Румынии пришлось передать СССР остров Змеиный с частью дельты Дуная. Впрочем, статус острова оставался спорным: Змеиный принадлежал Турции, потом Российской империи (по итогам русско-турецкой войны 1828-1829), после чего отошел к Румынии (после неудачной для России Крымской войны 1853-1856).

Фактически, с советских провокаций в стиле «моська покусала слона» началась и «Зимняя война» 1939-1940 между СССР и Финляндией. Заявления о том, что финские артиллеристы обстреляли советские приграничные позиции, звучали надуманно на фоне сообщений о том, что Финляндия отказалась от предложений СССР продать часть финских территорий, арендовать стратегически важные финские острова или обменять их на часть советской Карелии. Неважно, что СССР предлагал к обмену значительно большие территории.

Вторжение косвенно оправдывалось несколькими обстоятельствами: профашистскими симпатиями Финляндии, которая, в случае нападения Германии на СССР, была готова служить плацдармом и пушечным мясом для вермахта, а также скрытыми взаимными финско-советскими территориальными претензиями.

Не так давно Финляндия входила в состав Российской империи, и покинула ее в сложный для ослабленной России период революций 1917-го и Гражданской войны. Поэтому советско-финская граница оставалась спорной: финны считали, что не все унесли с собой, русские — что финны явно прихватили лишнее.

Нарком ВМФ СССР Николай Кузнецов: «... запомнилось мне предупреждение Сталина: не ждать, когда враг нападет, надо уже сейчас изучать его возможности, его уязвимые места, повышать бдительность и боевую готовность. У североморцев он спросил: „Заходят наши корабли в Петсамо? Редко? А немцы и англичане?“ Закончил разговор словами:
— Напрасно вы редко наведываетесь туда. Петсамо — это Печенга — исконно русская земля...».

Кроме того, в случае нападения с территории Финляндии вермахта и финских войск на СССР, опасности подвергался Ленинград, находившийся всего в нескольких десятках километров от финнов.
Сталин: «...мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обеспечить безусловно, ибо его безопасность есть безопасность нашего Отечества. Не только потому, что Ленинград представляет 30-35% оборонной промышленности нашей страны и, стало быть, от целостности и сохранности Ленинграда зависит судьба нашей страны, но и потому, что Ленинград есть вторая столица нашей страны...».

Кто поступил бы иначе при сложившихся обстоятельствах?

И даже при этом советско-финская граница превратилась в проблему для СССР лишь накануне германского вторжения. Скептики, осуждающие Сталина, могут взять линейку и измерить расстояния от Лондона до Гибралтара, от Вашингтона до Югославии.
Расстояние от Ленинграда до советско-финской границы было намного меньше.

Говорят, после подписания пакта советская и германская делегация поздравляли друг друга с удачей, веселились на банкете в Кремле и вслух предвкушали будущие территориальные приобретения.
Вот что происходило на самом деле.

По свидетельству очевидцев, после церемонии подписания состоялся прием в Екатерининском зале Кремля. «...Риббентроп, войдя в зал, приветствовал присутствующих обычным фашистским жестом — выбросив вперед вытянутую руку с восклицанием „Хайль Гитлер!“. Сталин улыбнулся и ответил насмешливо церемонным поклоном. За обедом Сталин явно не хотел оказаться возле гитлеровского посланца... Прием проходил натянуто, в холодно вежливом тоне. Когда Риббентроп покинул помещение и остались только свои люди, Сталин сказал: „Кажется, нам удалось провести их“...».

Победу над фашизмом и освобождение половины мира Сталину и советскому народу, конечно, не смогли простить. Даже если бы накануне войны СССР проявил больше такта к соседним полуфашистским государствам, не пытаясь в спешке предвоенных приготовлений вместе с исконными русскими землями прихватить чужие, пусть даже завоеванные когда-то русскими царями, спасение Европы и мира не было бы зачтено ему с лихвой и безоговорочно.

А ведь эти спорные предвоенные километры суши спасли жизнь всему человечеству.

Нетрудно понять, почему все болезни общества вернулись сразу, как только не стало Советского Союза. Конъюнктурно «разочаровавшиеся» в советской победе сравнивают теперь последствия разрушительной фашистской — настоящей — оккупации мира с последствиями мнимой «советской оккупации». И в упор не видят печей для сжигания узников в фашистских концлагерях смерти.

Тщательно навязанный миф о беспросветно жестоком тиране и «рабском совке» со временем превратил интеллигентных советских людей в «оккупантов», «ватников», «совков», разросся до слепой обывательской ненависти к социализму, коммунизму и ко всему русскому. Имя Сталина, преданное средневековой анафеме, кропотливо, с постукиванием топориками по плахе, продолжают превращать в национальный советский фантом, корабль-призрак, Сталина в шкафу.

Для этого нет оснований.