«Карлу-Эдуарду Кнопфу старшему, коммерц-советнику срединного банка „Братья Бэринг“ в Манчестере с почтительным уведомлением обращается Людвиг Штиглиц от Санкт-Петербургского торгового дома. Уважаемый Карл, уповая на Вашу мудрость, к общей вексельной номенклатуре британских активов компании „L. N. Stieglitz & Сo“, прилагаю осенний список товаров в портовых императорских магазинах, готовых к отправке через Ла-Манш.
Сало топленое — 112000 бар. Мед — 23000 бар. Пшеница — 280 000 буш. Воск — 34 000 фунтов. Пенька — 280 000 фунтов. Хлопок — 30 000 фунтов. Полотно льняное — 32 000 футов. Смею напомнить, Карл, о благоприятных обстоятельствах для покупки долевых обязательств суконных мануфактур в Гуле, Ланкастере, Йорке и Лондоне. Этой зимой в Херсонской губернии померзли все отары мериносов, посему в магазинах шерсть пребывает в крайнем недостатке...».
Русский экономист, публицист, сенатор и тайный советник Власий Тимофеевич Судейкин в 1890 году поехал в Лондонскую королевскую библиотеку, чтобы просмотреть архивы английских банков, подконтрольных семейству Ротшильдов.
Он обнаружил любопытную переписку русского финансиста Людвига Штиглица с управляющим конторой «Братья Бэринг» Карлом-Эдуардом Кнопфом. Оказывается, британские банкиры «держали руку на пульсе» российской экономики и безошибочно определяли скачки биржевой конъюнктуры.
Если, например, померзли отары мериносных овец в Херсонской губернии, значит, ценные бумаги суконных мануфактур упадут в цене и можно «за дешево» стать монополистом в целой отрасли промышленности, а затем на пике прибыльности сукноделия продать акции на порядок дороже.
Все эти биржевые операции сегодня выглядят примитивно. Однако в начале ХIХ века существовали только письменные коммуникации, потому сбор оперативной информации о наличии товаров и услуг был делом весьма трудоемким и затратным.
Власий Судейкин обнаружил в королевской библиотеке Лондона 8 томов (!) деловой переписки двух поколений русских банкиров Штиглицев с клерками финансовой империи Ротшильдов.
В 1892 году он разместил в третьем и четвертом номерах «Экономического журнала» своё эссе «Биржа и биржевые операции», где открытым текстом рассказал о «вечном предательстве еврейских финансистов национальных интересов Российской империи».
Спустя три недели тираж был арестован полицией, а редактору вынесено предупреждение цензурного комитета. Кому-то из высшей аристократии не понравилась статья тайного советника Судейкина о легендарном придворном банкире, которого некоторые авторы считают масоном и... прямым агентом Ротшильда — «смотрящим» на Востоке.
Придворный банкир
Российская история еврейских банкиров началась в конце XVIII века, когда сыновья богатого торговца Хирша Штиглица из немецкого княжества Вальдек — крохотного государства в центре Саксонии — Николас и Бернгард решили покинуть свою страну и попытать счастья в далекой Московии.
На новой родине им улыбнулась удача. Бернгард остановился в украинском Кременчуге, занялся торговлей зерном, винными откупами и скоро разбогател.
Николас пошел еще дальше. Сначала он тоже промышлял зерном и соляным промыслом в Херсонской губернии, затем переключился на винные откупа и позднее уехал в Санкт-Петербург.
Здесь он основал торговый дом, наладил поставку колониальных товаров и понемногу начал заниматься финансовыми операциями. Штиглицу удалось войти в доверие к самому императору Александру I. Финансист стал выполнять конфиденциальные поручения правительства и лично царя.
В 1802 году в Санкт-Петербурге объявился третий Штиглиц — Людвиг — младший брат Николаса и Бернгарда. В России его стали называть Людвиг Иванович.
Он сразу записался в петербургское купечество первой гильдии и в 1805-м открыл в столице банкирский дом «Штиглиц и К». Свою контору финансист разместил на Английской набережной — самом престижном и аристократическом районе Петербурга.
В 1807-м Людвиг принял российское подданство, указав в прошении, что с 1803 года производит «торг выписыванием разных товаров из иностранных земель, отправлением российских товаров за море и денежными по курсу переводами».
Звездный час еврейского финансиста наступил во время наполеоновских войн, когда Российская империя присоединилась к континентальной блокаде Англии.
Людвигу при дворе было дано «негласное одобрение» продолжать торговлю с Британией. Его корабли везли на остров зерно, сахар и лес, а возвращались с дефицитным сукном и чаем.
Постепенно Штиглиц превратился в одного из самых богатых и влиятельных людей России. Он и старший брат Николас перевели за границу на личные нужды императора Александра I тринадцать миллионов рублей и, согласно пожеланию царя, в 1809 году тайно финансировали партизанское движение против Наполеона в Испании и Италии.
Во время Отечественной войны 1812 года банкиры Штиглицы и еврейский финансист Перетц получили огромный провиантский подряд для армии. Московский градоначальник граф Федор Растопчин в письме к Кутузову жаловался на то, что подрядчики вдвое завысили цену на поставляемое вино. Тем не менее после окончания Отечественной войны Александр I пожаловал Николаса Штиглица «за большие заслуги» дворянским званием, а Людвига «за пожертвования во время войны» — бронзовой медалью на Анненской ленте для ношения в петлице.
В 1820 году умирает Николас. Все его огромное состояние переходит к Людвигу. Младший из Штиглицев обретает в коммерческом мире уважение и солидное имя.
Николай Греч в путевых записках написал, что в парижской конторе Ротшильдов он «лишь обмолвился о пересылке незначительной суммы в Гамбург под гарантию Штиглица, как его тут же любезно обслужили».
Постепенно Людвиг диверсифицирует свой бизнес. У него появляются сахарные заводы, бумагопрядильная мануфактура, овчарни мериносов. В 1827 году он основывает первое Российское страховое от огня общество, а в 1830-м пароходную компанию для постоянного сообщения между Петербургом и Любеком.
Штиглиц организовывает приготовление искусственных минеральных вод, занимается добычей золота и железной руды на северном Урале.
22 августа 1826 года по случаю коронации Николая I «за оказание правительству услуг и усердие к распространению торговли» Людвиг Штиглиц был возведен в потомственное баронское достоинство, а затем, как крупнейший российский финансист, пожалован званием придворного банкира.
Особая контора придворных банкиров существовала с 1798-го по 1811-й годы и была упразднена с учреждением Министерства финансов. После этого звание придворного финансиста рассматривалось как особая «милость монарха» к лицу, которому доверялось заключать внешние займы русского правительства.
Особая милость монарха
Карьера Штиглица развивалась стремительно. Без его участия не обходилось почти ни одно крупное кредитное или финансовое предприятие в России. К этому времени богатство финансиста сделало его величиной европейского масштаба. С получением титула «придворного банкира» влияние увеличилось настолько, что его стали называть «русским Ротшильдом».
Умер Людвиг Штиглиц в 1843 году от «нервического удара». В день его похорон по высочайшему соизволению в знак траура была закрыта биржа. На похоронах присутствовали многие российские министры, иностранные послы, крупные гражданские и военные чиновники, все петербургское купечество.
Барон оставил огромное состояние в 30 миллионов рублей своему единственному сыну Александру. Последний не был готов продолжать дело отца. Он мыслил реализовать себя в науке и искусствах и... поначалу решил продать финансовую империю родителя.
Однако сам император Николай I милостиво настоял на том, чтобы молодой человек остался банкиром при дворе, ибо «прекращение дел столь знаменитого дома пойдет во вред развитию ремесел и отечественной торговли».
Молодой предприниматель внял царскому совету и еще более упрочил свои позиции. Уже в 29-летнем возрасте он занял главенствующее положение в столичных финансовых кругах.
В оценках современников Александр Людвигович предстает личностью противоречивой. Одни видели в нем возвышенную романтическую натуру, страстного почитателя театра. Другие, напротив, — человека ограниченного, трусливого и эгоистичного, не отличавшегося умом и талантами.
Евгений Ламанский — управляющий Государственным банком — писал, что Александр Штиглиц «не был так плох и глуп, как многие об этом говорили», но «отличался чрезвычайно узким горизонтом и носил следы дурного коммерческого воспитания».
Первое время молодой финансист действовал под руководством опытного управляющего Карла Фелейзена, однако вскоре стал вести дела самостоятельно.
В 1842 — 1847 годах он успешно реализовал один за другим четыре 4-процентных государственных займа на строительство Николаевской железной дороги. Кредитные операции проходили через парижскую и лондонскую конторы Ротшильдов.
Последние выступали как «чистые банкиры». Они организовывали «европейские тендеры» выгодных траншей и, ничем не рискуя, получали гигантские комиссионные. Свою долю в этих сделках имел и Александр Людвигович, который постепенно втянулся в глобальные операции ведущих европейских финансистов. С 1842 по 1859 год все внешние российские займы совершались только при посредничестве банкирской конторы Штиглица.
Придворный банкир пользовался исключительной привилегией совершать заграничные переводы правительства. Ему принадлежал выбор заграничных партнеров по кредитным сделкам, и этот выбор, несмотря на условия, всегда отражал корпоративные интересы Ротшильдов.
В 1846 году было «всемилостивейше дозволено» петербургскому купечеству избрать из своей среды председателя биржевого комитета. На выборах убедительную победу одержал Александр Штиглиц. Впервые эту должность занял не городской голова, а лицо от всего биржевого сообщества.
С этого времени ни одна компания не имела возможности вести не только банковские операции, но и внешнюю торговлю, если не подчинялась условиям конторы «Штиглиц и К», которые диктовались Ротшильдами из Лондона и Парижа. «Смотрящий» за Востоком цепко удерживал рыночную конъюнктуру громадной страны в своих руках.
Однако высший пилотаж биржевого маклера Александр Людвигович проявил во время железнодорожного бума в империи.
Железнодорожный бум
В 1857 году была основана русско-французская акционерная компания Главного общества российских железных дорог, а 4 мая началась подписка на акции, которые выпускались номиналом 125 рублей.
«Подписка на акции некоторых предприятий, — отмечал журнал „Вестник промышленности“, — представляла картину, о которой у нас имели понятие лишь по рассказам европейских журналов — картину крайнего увлечения и ажиотажа. Министры и чиновники всех рангов бросились играть на бирже, помещики стали продавать имения, домовладельцы — дома, купцы побросали торговлю, многие заводчики и фабриканты преобразовали свои учреждения в акционерные компании, вкладчики в правительственных банках начали выбирать оттуда свои вклады, — и все это бросилось в азартную игру на бирже. Тон этой бесшабашной спекуляции задавал ежедневно всесильный барон Штиглиц».
Спустя некоторое время железнодорожное безумие из Санкт-Петербурга распространилось в провинцию. В 1871 году в Николаев прибыли два столичных афериста — Александр Этель и граф Строганов. Они организовали здесь паевое товарищество для строительства железной дороги Николаев — Знаменка.
Партнеры напечатали акции и объявили подписку с заявленной доходностью бумаг и пятипроцентной правительственной гарантией. Однако таинственные правила новой игры вызывали опасения зажиточных обывателей.
Хлеботорговцы не хотели покупать воздух в виде непонятных бумажек и осторожно наблюдали за развитием событий. Деньги на строительство собирались «со скрипом». Вся затея грозила рухнуть и похоронить проект санкт-петербургских предпринимателей, но... выручили обрусевшие иностранцы.
Первым рискнул немецкий колонист Якоб Сторр, который заложил в Коммерческом банке стекольный завод и купил пакет акций дороги. Затем потянулись другие участники. Акции подпрыгнули в цене, начались биржевая игра и параллельное строительство железнодорожной ветки.
Капитал обращался с невиданной скоростью, принося прибыль распорядителям и законный процент собственникам. Однако биржевой ажиотаж скоро исчез. Строганов и Этель, вдоволь наигравшись куплей-продажей «воздуха», уехали в столицу, а дорога медленно продолжала строиться.
Без ажиотажных эмоций владельцы ценных бумаг приуныли. Дивиденды были «за горизонтом», акции стали катастрофически падать в цене. В 1873 году агенты Штиглица скупили у провинциалов по дешевке мелкие пакеты, и дорога была построена уже столичными акционерами, которые получили основную прибыль.
Таким образом, под контролем придворного банкира оказалось более 40 процентов железных дорог империи, и еще в 10% он имел долевое участие.
Однако вскоре ситуация изменилась. В начале 1858 года произошло резкое изменение конъюнктуры; обозначился спад, еще более обострившийся под влиянием мирового экономического кризиса.
Оживление в российской экономике сменилось застоем, подъем — падением. Резко вырос спрос на наличные деньги. Банки перестали выдавать ссуды под недвижимое имущество. Вскрылись многочисленные ошибки, злоупотребления и даже расхищение акционерных капиталов. Многие акционерные общества обанкротились.
Исключительное положение Штиглица вызывало недовольство. Широко распространилось мнение, что «главная и единственная причина понижения курсов есть монополия, которой пользуется банкирский дом».
Как писал репортер «Биржевого вестника»: «О Штиглице у нас в обществе уже давно сложилось самое дурное мнение как об одном из наших разорителей».
Торговцы жаловались на величину комиссионных при переводе платежей за границу, назначаемых Штиглицом. Биржевые деятели требовали учредить при бирже особый комитет для определения курса, сетуя, что это право присвоил себе один барон.
Недовольство достигло всеобщего масштаба, и...1 января 1860 года Александр Штиглиц, как считают историки, по совету из Лондона объявил о прекращении деятельности своего банкирского дома, просуществовавшего целых 57 лет.
Семейство Ротшильдов прислало в Санкт-Петербург своего поверенного Иоганна Капгера, который стал новым «смотрящим» на Востоке. Главные европейские банкиры отстранили своего партнера от дел. Он выполнил свою миссию, интегрировав денежные ресурсы Российской империи в глобальную финансовую сеть, которая только начала формироваться в ХIХ веке.
Штиглиц под занавес жизни стал рантье. Он получал три миллиона рублей с процентов банковского капитала. Много тратил на благотворительность. Основал несколько богаделен, детских приютов и Школу технического рисования, которая сегодня стала академией и носит его имя.
Умер бывший придворный банкир 24 октября 1884 года. Его похоронили на кладбище в Нарве рядом с женой.
