Неожиданная инициатива российского президента Владимира Путина об обмене пленных донбасской войны по формуле всех на всех, оформленная к тому же в качестве ответа на челобитную бывшего главы администрации президента Украины Виктора Медведчука и затем поддержанная в ходе официально анонсированной телефонной беседы Путина с руководителями «народных республик» застала наблюдателей врасплох.
Одни стали утверждать, что Путин приперт к стенке американским давлением, другие указывать, что речь идет о спектакле, в результате которого никто так и не будет освобожден. Похоже, наиболее близок к истине оказался многоопытный Леонид Кучма, заметивший, что дело идет к замораживанию конфликта и фактическому созданию новой границы. И вот почему.
Все сразу же сосредоточились на самой возможности обмена пленными, и по-человечески это легко можно понять. Наши ребята находятся в плену у бандитов вот уже третий год, и даже если появляется слабая надежда на их освобождение, нельзя от нее отказываться и нужно на нее рассчитывать. И, в конце концов, не так уж важно, кто припишет себе заслугу в освобождении наших защитников — Путин, Медведчук или черт с рогами.
Но в путинском исполнении самым главным моментом было вовсе не согласие с освобождением пленных. Главным путинским сигналом была публичная беседа с «руководителями ДНР и ЛНР», причем в официальном сообщении пресс-службы Кремля эти руководители были представлены именно так — без всякого упоминания о их самопровозглашенности или об отдельных районах Донецкой и Луганской областей, как того требует логика Минских соглашений. По большому счету, Путин использовал ситуацию с пленными для такого демонстративного диалога со своими марионетками. Следующий вопрос — зачем это Путину? И тут нужно понимать, что у российского правителя есть всего три пути решения донбасского кризиса.
Первый — это эскалация конфликта, новые военные действия, попытки захвата новых территорий, «восстановления территориальной целостности народных республик». Но на сегодня этот вариант для Путина совершенно неприемлем, так как приведет к новому витку серьезной эскалации с Западом, к которой российский президент не готов — экономическое состояние не то, цена на нефть не та, поддержки войны в обществе больше нет, так как не хочется воевать на пустой желудок.
Второй — это уход с Донбасса. Это позволило бы снять часть западных санкций, предупредить введение новых, значительно облегчило бы положение ближайших соратников Путина. Но с точки зрения российского политического класса, да и большой части шовинистически настроенного общества это будет означать то, что Путина можно дожать, что он проявил слабость и сдал часть «русского мира» врагу. Нет, условия для такого проявления слабости в России явно еще не созрели.
Тогда остается третий путь — приднестровизация конфликта, превращение «народных республик» в полноценные квази-государственные образования, которые не будут больше воевать с «соседней Украиной», а будут заняты строительством собственных стран под российской опекой. Это, собственно, то, что сейчас и происходит. И то, что Путин разговаривает со своими марионетками на Донбассе почти как с равными — важное доказательство такого развития событий.
Путин не уйдет с Донбасса, но прекратит там войну. Это может не привести к снятию санкций, но к их ослаблению. Сторонники сотрудничества с Москвой на Западе могут считать, что главное произошло, военные действия остановлены, люди не гибнут, беженцы могут возвращаться. Стабильность! Российский президент может рассчитывать, что такое решение ослабит напряженность в его отношениях не только с ЕС, но и с США — по крайней мере, можно будет более продуктивно общаться по Сирии и КНДР, чего так хочет Дональд Трамп. А от Украины можно будет по-прежнему требовать неукоснительного выполнения Минских соглашений, указывая, что без соответствующих конституционных и законодательных изменений «народ Донбасса» не может чувствовать себя в безопасности.
Для Украины такое развитие событий несет в себе серьезные риски. Вопрос восстановления территориальной целостности страны так и не будет решен, но и война будет завершена. И в политической элите, и в обществе мгновенно возникнут, условно говоря, «партия победы» и «партия капитуляции». «Партия победы» будет требовать усилить давление на Москву, думать об освобождении оккупированных территорий, не иметь дело с оккупантами. «Партия мира» будет утверждать, что раз уж война окончилась, нужно договариваться с Россией, развивать экономику, работать с населением Донбасса — ведь это же наши граждане — а не думать о новом конфликте.
«Партия победы» будет иметь поддержку на западе и центре страны, а «партия капитуляции» — на востоке и юге. В общем, все как всегда. При этом — поскольку мы не признаем никаких таких «республик» и будем воспринимать их жителей как наших граждан, рядом с нами, а часто и среди нас постоянно без всяких виз и ограничений будут находиться миллионы людей, живущих в мире российской пропаганды. И эти «человеческие связи» будут постепенно отравлять все общество.
Граница — нужно это понимать со всей ясностью — будет только с одной стороны, донецко-луганской. С нашей стороны по-прежнему будет линия разграничения, мы по-прежнему будем считать живущих на оккупированных территориях нашими гражданами. Вот только эти граждане будут находиться под сильнейшим влиянием российской пропаганды, само их политическое мышление будет коренным образом отличаться от мышления соотечественников на свободной территории страны. Да, кстати — когда будут выборы парламента и президента, кто сможет отказать этим гражданам в голосовании? И не нужно думать, что власти «суверенных республик» помешают им проголосовать. Не помешают — помогут. Еще и автобусами подвезут к местам, где будут открыты украинские избирательные участки. Потому что голосовать-то наши оставшиеся по ту сторону соотечественники будут «правильно», за «партию капитуляции» или что-то пострашнее.
Примерно так вели себя власти Приднестровья, когда возникла необходимость проголосовать на президентских выборах в Молдове за пророссийского политика Игоря Додона. И о Додоне: может быть, Путин не случайно включил в свой спектакль с возможным освобождением пленных именно Виктора Медведчука? Может быть, он по-прежнему воспринимает этого политика в качестве лидера «партии капитуляции», хочет помочь ему вернуться к власти голосами востока Украины и демонстрирует, насколько «всемогущ» его избранник, гуляющий по свежевыкрашенному монастырю вместе с президентом, премьером и патриархом? Но даже и без всяких побед Медведчука Донбасс останется самой настоящей раной в теле Украины — о непобедимой в такой ситуации контрабанде, коррупционных схемах и прочем традиционном меню стран, в которых есть регионы с неопределенным статусом, я уж и не говорю. О победе над коррупцией забудьте. Коррупция просто переместится на восток и поселится там на постоянное место жительства.
При этом утверждать, что война закончится навседа, я тоже не стал бы. Это будет не мир, это будет — перемирие. Как только ослабнет интерес Запада к конфликту, как только Украина проявит слабость, может встать вопрос о... «восстановлении территориальной целостности». Только не Украины, а «народных республик». Ведь стоит вспомнить, что война в Грузии привела к полному «восстановлению территориальной целостности» Абхазии и Южной Осетии — то есть российскими войсками были оккупированы районы, которые до этого всегда находились под контролем Тбилиси. И Запад это проглотил вкупе с этническими чистками в Южной Осетии, никто не стал требовать у России отхода со свежеоккупированных территорий — лишь бы от Тбилиси отошли.
Так что у линии разграничения будет не просто оккупированный регион, а самая настоящая мина замедленного действия. Путин берет в заложники нас всех.
Что в этой ситуации должна делать Украина? Самое главное — не допустить перехода конфликта в замороженное состояние. Россия должна либо покинуть Донбасс, либо — если станет ясно, что ни о каком уходе речи идти не может — аннексировать его по примеру Крыма, признав свою полную ответственность оккупанта. Но ей нельзя позволить создать фейковые государства у наших границ. И признание этого непреложного факта должно стать главным тезисом в украинском диалоге с Западом.
