Координатор группы «Информационное сопротивление», народный депутат Дмитрий Тымчук в третьей части интервью рассказал о военной помощи США для Украины, шансах украинской армии противостоять масштабной российской агрессии и о «церковных» законопроектах.
Предыдущую часть интервью читайте тут: Дмитрий Тымчук: Россия собрала против Украины три армии, зона АТО — не самое опасное место
— Вы недавно писали о своей встрече с влиятельным членом Республиканской партии США Ньютом Гингричем, с которым обсуждали военные действия на Донбассе. В чем была цель этой встречи? И как вы вообще оцениваете существующий уровень поддержки Штатами Украины?
— Моя задача как украинского парламентария и патриота состоит в том, что я при любых встречах с представителями западного сообщества должен приложить все усилия для того, чтобы они поняли, что Украине необходима военная помощь, и донесли эту светлую мысль до своих экспертных сообществ, до своего политикума, до своей власти. И эта встреча как раз и состоялась потому, что в Республиканской партии США на четвертом году агрессии России против Украины, наконец, стали изучать возможность предоставить летальное вооружение.
Но вопросы, которые мне задавали, меня, скорее, повергли в шок. Когда серьезный представитель Республиканской партии США меня спрашивает: «А какие у нас гарантии, что если мы вам дадим летальное вооружение, это не спровоцирует Путина на большую агрессию?..» Уже агрессия идет! На что еще можно его спровоцировать? Что он, ядерную бомбу сюда засандалит? Если бы у него хватило дури, он бы ее давно засандалил. Четвертый год войны! О чем мы говорим?
Я так понимаю, эти люди существуют где-то в параллельной реальности. И среди них есть какие-то «неадекватные» или те, кто просто в тот или иной момент оговаривается, и мы слышим от них какие-то, как нам кажется, адекватные заявления... Но, по сути, они там до сих пор не понимают, что происходит. Несмотря на то, что американские военные в качестве инструкторов готовят наш личный состав, они общаются, в том числе, с теми, кто прошел АТО, они перенимают опыт... Но, по-моему, их политикум, в отличие от военных, еще очень слабо представляет, что на самом деле происходит на Донбассе.
Но суть не в этом. Дело в том, что на четвертом году этой агрессии Украина, которая не подпадает ни под какие международные ограничения в плане экспорта вооружений, против которой никакого эмбарго не вводилось никогда, так и не получает не то, что летальных вооружений — у нас были проблемы даже с продукцией двойного назначения. Двигатели для бронетехники, например. То, в чем мы полностью на Россию были завязаны со времен СССР. Только где-то через год, наверное, после того, как боем бились по всем направлениям и МИД, и Администрация президента, и наш парламентский комитет, продукция двойного назначения худо-бедно пошла.
— А что-то посерьезнее?
— Что касается каких-то более серьезных средств — полукриминальными какими-то путями мы вынуждены были поставлять в Украину многие вещи, которые нам необходимы. Нужно понимать, что украинский ВПК на сегодня может обеспечить потребности украинской армии где-то на 40%. А 60% где-то надо брать. И это «где-то » — не там, где мы брали вчера, это — не Россия. Нам необходима диверсификация.
Когда у нас начинаются волны «зрадофилии», что там какой-то завод Укроборонпрома какие-то поставки тех же российских комплектующих организовал через третьи фирмы — «это коррупционная схема, потому что много фирм-посредников»... Ну, хорошо. Украина производит бронетехнику, не вопрос. Но если мы сейчас поставим задачу за полгода отказаться от всех единиц бронетехники или вообще военной техники советского образца и дадим этот заказ украинским производителям, то украинские производители этот заказ не выполнят. Если они за два года 10 единиц тех же «Дозоров-Б» умудрились поставить, то дай Бог, чтобы за полгода мы сотню получили, в чем я сильно сомневаюсь. Но даже если произойдет чудо, 100 единиц бронетехники не делают погоды никак. Это что касается времени.
Если же говорить о ресурсах, о деньгах — нужны такие колоссальные затраты!.. То, что происходит сейчас в социально-экономической ситуации в стране, покажется просто благоденствием и коммунизмом по сравнению с тем, что произойдет, если мы сейчас начнем полностью заменять всю советскую технику в Вооруженных силах Украины на технику украинского производства. На это нам потребуются миллиарды и миллиарды!.. На сегодня такой вариант просто не рассматривается.
Чтобы полностью заменить всю советскую технику в Вооруженных силах Украины на технику украинского производства, потребуются миллиарды, говорит Дмитрий Тымчук Фото: flickr.com/ministryofdefenceua
А мы кричим про «зраду», когда наши заводы закупают российское оборудование или комплектующие. Я знаю эти случаи. Да, меня это тоже поначалу крайне возмущало, пока я не начал вникать. Там и вникать-то, собственно, нечего — все элементарно. Есть выход: либо закупать в России, либо нигде. Нигде — это означает, что ту технику, которая сейчас выходит из строя во время боевых действий, можно не ремонтировать — ремонтировать нечем, нет комплектующих. Соответственно, наши предприятия, поскольку есть запрет на торговые отношения с Россией, начинают правдами и неправдами получать комплектующие российского производства, но не через закупки. И не потому, что это — коррупционные схемы, а потому, что по-другому — это уже нарушение запрета. Только и всего.
Меня достаточно давно, мягко говоря, смущала ситуация с бронетехникой на передке. Почему до сих пор, допустим, наши мотопехотные батальоны ездят на тех же «Богданах», на гражданской технике? Почему так мало брони?
— И почему это так?
— Я вам скажу: потому что есть установка ее беречь. Вот именно по этим причинам: ее заменять нечем! Это, с одной стороны, кощунство, это цинизм, потому что превыше всего — жизнь и здоровье наших ребят. Но если завтра будет, не дай Бог, какое-то широкомасштабное наступательное действо со стороны российско-террористических войск, мы положим уже не единицы, а сотни, а то и тысячи человек! Это очень серьезный, прежде всего, морально-этический выбор. И поэтому я не могу защищать или оправдывать такие решения, но это факт. И такие решения принимаются не от хорошей жизни.
— И при этом в вопросе военной помощи со стороны США ничего так особо и не сдвинулось с места?
— Нет. Были там варианты... Через много лет, думаю, станет известно о разных операциях по ввозу в Украину того, что нам нужно — в том числе, и из тех же США. По летальным вооружениям — опять-таки, все это делается через посредников, через третьи страны. Те же боеприпасы к стрелковому оружию...
Но сейчас много проблем, которые мы должны были решить еще Бог знает когда. По тем же средствам связи. У нас была зацепка неплохая с Harris (Harris Corporation — американская компания, производящая телекоммуникационное оборудование, — «Апостроф»). Они поставили достаточно большое количество средств связи. И был проект по переоснащению защищенными современными средствами связи производства Harris. Но там масса нюансов возникла. Во-первых, они нам передавали этот FALCON-ІІ (радиостанции, — «Апостроф»), который уже снят с производства, FALCON-ІІІ не захотели. А, во-вторых, без передачи технологий, то есть мы бы это закупили — и стали бы заложниками ситуации. Потому что на то, чтобы заменить все средства связи Вооруженных сил, необходимо было 34 миллиарда гривен. Это даже в переводе в доллары хорошая сумма, за нее стоит бороться. Но если вместо создания производства в Украине, вместо получения передовых технологий мы начнем это просто покупать постоянно, то мы будем на крючке, причем на очень долгую перспективу. То есть, скажем так, этот вариант со связью не прошел.
Пожалуй, из того, что мы получили от США и что можно руками пощупать, можно назвать только радары контрбатарейной борьбы, РЛС. Это действительно очень полезная и нужная штука. Но, опять-таки, там, где начинаются разговоры о летальных вооружениях, там начинаются долгие споры и идиотские вопросы, которые мы слышим, начиная с весны 2014 года.
— Раньше за чрезмерную нерешительность в вопросе Украины критиковали Барака Обаму. Но сейчас его сменил Дональд Трамп. Каковы ваши прогнозы по поводу его прихода к власти и влияния на ситуацию на Донбассе?
— Я уверен, что Трамп еще себя не показал со своей лучшей и чудесной стороны. Мы помним, какое веселье царило в Кремле, когда он победил на выборах — с распитием шампанского и так далее. Я вообще стараюсь не комментировать такие вещи, поскольку у нас своих проблем хватает. Но, тем не менее, в разгул этой российской радости я как-то написал о том, что прелесть Трампа в том, что он — темная лошадка. Любого политика можно просчитать, если он давно в политике, можно понимать позиции, которые он занимает, можно как-то прогнозировать его решения. А Трамп был абсолютно непредсказуем, поскольку он нигде в политике не светился. Поэтому я как раз и допускал, что завтра россияне будут плеваться в Трампа и говорить, что он гадит в их подъездах намного круче, чем Обама.
Собственно, частично это и произошло. Мы знаем, как Россия резко разочаровалась и так далее. Но суть в чем? Пока Трамп занимает очень серьезную выжидательную позицию. С одной стороны, это понятно. В общем-то, вся его предвыборная кампания была сосредоточена на внутренних проблемах США. И он сейчас как раз пытается выйти из той ситуации, в которую попал благодаря собственной предвыборной программе. Соответственно, у него вряд ли сейчас много времени и сил для того, чтобы разрабатывать стратегию по вопросам, которыми он раньше не занимался, то есть по вопросам внешней политики.
Помните, когда и по какому поводу мы впервые услышали от него смену позиции? По кибератакам россиян, когда он кричал сначала, что все это ерунда, а потом у него была встреча с руководством собственных разведслужб, после чего он сказал: да, эта атака была, но, типа, «я не верю, что она повлияла на ход выборов в США». По каким причинам человек так кардинально изменил позицию? При том, что на Трампа посмотришь — и не скажешь, что этот человек меняет свою позицию каждые 5 минут. Напротив, видно, что товарищ привык даже вроде бы эпатажные идеи продвигать до конца. Очевидно, именно это и стало залогом его успеха в бизнесе.
Как бы там ни было, на сегодня мы не наблюдаем какого-то видения. Возможно, потому что он пока не сосредотачивался на этих проблемах. Получение информации от тех же разведслужб, от того же EUCOM, то есть Европейского командования США, которое сейчас оказывает помощь Вооруженным силам Украины и прекрасно знает и ситуацию в нашей армии, и ситуацию на Донбассе, возможно, пока идет не в достаточных объемах. Или сейчас пока просто еще не время для того, чтобы он принимал какие-то ключевые решения.
Я все-таки надеюсь на то, что Трамп (а это, похоже, в его характере, хотя я и не психолог) рано или поздно выйдет из себя, видя то, что творит российское руководство, и все-таки продемонстрирует зубки. И хотелось бы, чтобы эта демонстрация зубов произошла как можно раньше, поскольку, в первую очередь, она должна проявляться в полной и безоговорочной поддержке Украины. В том числе, в передаче не просто летальных вооружений, а того, что нам нужно в первую очередь: и высокотехнологичные образцы вооружений, и противотанковые средства, и те же беспилотные летательные комплексы (не только разведывательные, но и ударные, а если оперативно-тактического уровня — это вообще для нас была бы фантастика), средства РЭБ, средства радиотехнической разведки и так далее... Но пока об этом мы можем только мечтать. То, что я излагаю, — это мои умозаключения. Никаких гарантий того, что это сбудется, нет.
— Не только гарантий, но и сигналов особых, похоже... А скажите, мы вот часто слышим рассказы о том, насколько сильна и профессиональна российская армия. Так ли это на самом деле? Сравнимы ли, по вашему мнению, профессиональный уровень и техническое обеспечение украинской и российской армий? И можем ли мы рассчитывать победить военным путем при существующих раскладах?
— Я бы не сравнивал общий уровень армии. Россияне ведь недаром на первом этапе действий на Донбассе использовали в основном тот ресурс, который прошел войну в Чечне или войну с Грузией, то есть тех, кто имел боевую закалку. Но реалии Украины оказались очень далекими от Чечни и событий в Грузии.
К чему я веду? Сейчас нужно ставить вопрос не просто по каким-то усредненным критериям, какая армия какие имеет плюсы и минусы, а какие мы имеем плюсы и минусы именно в готовности противостоять конкретному противнику. Для нас это Россия, для России это мы.
Для россиян те люди, которые прошли через горнило Донбасса, естественно, имеют колоссальный опыт, они понимают психологию украинцев, наших солдат, наших командиров. Это очень важно! Они знают, какие вооружения и как мы используем, потому что многие вооружения, те же, допустим, ДШК (станковый крупнокалиберный пулемет, — «Апостроф»), даже пулеметы «Максим» — для них это, наверное, было открытием...
Вот только речь же — не только об эффективности оружия. Речь еще и о профессионализме и морально-боевых качествах, той же отваге, мужестве и патриотизме. И россияне, которые прошли Донбасс, на полную катушку испытали, что такое украинец в гневе, когда он защищает свою семью и свою землю.
Но, в отличие от россиян, прошедших Донбасс, у украинской армии намного более благоприятные условия. В каком плане? Наши части, подразделения Вооруженных сил Украины, вы знаете, методом ротации на Донбассе выполняют боевые задачи. Понятно, что некоторые люди увольняются в конечном итоге. Сейчас Верховная Рада открыла возможность для офицеров увольняться по окончанию контракта, это было закрыто фактически на три года в связи с особым периодом в Украине. И, тем не менее, остается ядро — люди, которые имеют боевой опыт и которые остаются в составе подразделений.
У россиян ситуация немного другая. Как правило, у них практикуются увольнения задним числом. Люди, которые сюда приезжают, вроде бы их военные, уезжая, распыляются по городам и весям, так сказать. То есть у них нет цельных подразделений. Точнее, они есть, но в очень небольшом количестве.
Основную часть тех, кто прошел Донбасс, стараются не сосредотачивать в одной и той же части. Ну, это понятно: когда в каждом батальоне будет даже по 10 ветеранов войны на Донбассе — это уже будет привлекать внимание, это уже труднее будет скрыть. Поэтому их просто рассеивают по вооруженным силам Российской Федерации. Соответственно, их опыт фактически теряется.
У нас — наоборот. У нас этот опыт консолидируется, накапливается. И в этом плане, я считаю, мы намного больше вынесли уроков и опыта из боевых действий на Донбассе, чем россияне. И мы это все можем на практике применить в любую минуту. А россияне этого сделать не могут. Или могут, но очень ограниченно.
— Мы можем победить военным путем? Или наша победа будет исключительно дипломатической?
— Военным путем — нет. Я верю в чудеса в какой-то степени, но все-таки жизнь подсказывает, что они если и случаются, то очень редко.
Если сравнивать и по количественному составу, и по техническому оснащению российскую и украинскую армии — у нас шансов очень мало. Я сказал бы, что для нас в случае широкомасштабной российской агрессии есть два пути. Первый путь — это нанесение максимального урона российским войскам. И второй — это построение мощной системы территориальной обороны. Для того, чтобы бесчинствующие сейчас на Донбассе оккупанты, если Путин решится на открытую агрессию, понимали, что Украина — это интересное место, куда вход — рубль, а выход — два, то есть, что создана база партизанской войны, что каждый шаг по украинской земле будет оборачиваться для россиян большой кровью.
Мы, к сожалению, не можем просчитать порог так называемых неприемлемых для России потерь. Любое государство имеет порог потерь, после достижения которого желание вести боевые действия пропадает. Например, США во Вьетнаме. Они могли продолжать свое присутствие, ресурсов у Америки было завались. Но они достигли такого напряжения в обществе (помните эти антивоенные марши и так далее), когда вынуждены были свернуть операцию.
Присутствие той же американской армии в Сомали свернулось из-за одной операции. «Черный ястреб» — это же фильм, снятый по реальным событиям. Тогда в операции погибло, по-моему, 19 американских морских пехотинцев — и это оказался порог, после которого США сказали: все, мы оттуда уходим, если кому-то нравится — направляйте свой контингент в Сомали, а мы в этом больше не участвуем.
Какой этот порог для Путина — понять абсолютно невозможно. Будет ли это 50 тысяч солдат или 150 тысяч — сказать нельзя. Любая армия всегда готовится к наиболее масштабной угрозе, какой бы маловероятной она ни была. И мы должны готовиться к самому пессимистическому сценарию. У нас нужно создавать модель фактически как в Швейцарии — с хранением дома стрелкового оружия, созданием базы партизанской войны, с обучением молодежи начиная со школы — медицинская помощь, огневая подготовка и так далее. Другого варианта у нас нет, если мы хотим иметь какие-то гарантии, что Путин, даже если начнет открытую агрессию, очень быстро ее закончит.
— Но пока же ничего из того, что вы перечислили, не делается. Совершенно ничего...
— Да. У нас три года закон про территориальную оборону не принимается. Тот законопроект Министерства обороны, который мы приняли, — это просто устаканивание ситуации, которая возникла в связи с разными реорганизациями. По сути, тот минобороновский закон про территориальную оборону, который мы приняли, это, скажем так, расширенный план охраны и обороны границы, взаимодействия местных властей с подразделениями Национальной гвардии, Вооруженных сил, погранвойск и так далее. Это все не то.
А вот этот вариант — на сегодня я знаю три законопроекта: законопроект Дмитрия Яроша про добровольческую армию, есть от «Народного фронта », который предлагает на базе ОСОУ, Общества содействия обороне Украины, развертывать такую систему, и есть предложение опять-таки из «Народного фронта », от Антона Геращенко, взять опыт стран Балтии, тот же «Кайтселийт» (добровольческое военизированное формирование в Эстонии, которое входит в состав Сил обороны Эстонии, — «Апостроф») — и перенести на Украину...
Мы с Антоном уже достаточно давно пришли к выводу, что нужно садить всех за один стол. И я со всеми авторами законопроектов, кроме Яроша, беседовал о том, что мы соберемся и будем сбивать это все в какое-то единое видение.
Но пока все это безрезультатно. Три года в законодательном плане мы просто профукали.
— А почему ни один из этих законопроектов даже в повестку дня не вносится?
— У каждого свои амбиции. Вы же понимаете, мы, «Народный фронт», требуем, чтобы на голосование поставили наш законопроект. Он базируется на том, что идет коренной перелом, переформатирование вот этого бывшего ДОСААФа. ДОСААФ — это кормушка, в которой еще разбираться и разбираться. Само название — Общество содействия обороне Украины. Где те автошколы, которые они не используют? Кроме этого, авиаклубы, тиры и так далее... Их задачей изначально, в советские времена, было подготовить молодежь. У нас автошколы сейчас не готовят на категорию грузовых автомобилей. Армии не нужны водители такси, понимаете? Там нужны водители тракторов, то есть это готовые танкисты, и грузового автотранспорта! Тиры. Они что — используются для того, чтобы обучить основам стрелковой или огневой подготовки? Нет, это просто заколачивание денег на пьяных папашах, которые хотят перед своей семьей показать, как они метко стреляют из пневматики.
Куча вопросов. Я не знаю, насколько подготовила бы хотя бы одного специалиста именно по военно-учетным специальностям эта система. Но, тем не менее, она зарабатывает огромные деньги. И ее сейчас пытаться поставить на службу отчизне, то есть в интересах как раз территориальной обороны — это довольно-таки проблематично. Тут много нюансов. Это я вам просто в качестве примера сказал, почему это все не так просто.
— Хочу спросить еще об одном законопроекте, соавтором которого вы являетесь: о так называемом церковном законопроекте. В чем его главная цель? Почему он так и не был проголосован и каковы перспективы, что рано или поздно он таки найдет поддержку в сессионном зале?
— Суть законопроекта проста, как дверь. Состоит он, в принципе, всего из двух пунктов. Первое: религиозная организация, центр управления которой находится в стране, совершающей агрессию против Украины, должна подписать договор с государством Украина. В договоре религиозная организация берет на себя обязательства не проводить подрывную антиукраинскую деятельность, а государство, несмотря на то, что это вроде бы церковь страны-агрессора, обеспечивает все те же самые права и бонусы, которые существуют и для других религиозных организаций в соответствии с украинским законодательством.
— Грубо говоря, ничего личного — только бизнес?
— Да. Просто скажите: мы не будем поганить Украину, не будем, как это было на начальном этапе войны на Донбассе, церквушки Московского патриархата превращать в пропагандистские пункты по рассеиванию «русского мира» и подрыву позиций украинской власти, дискредитации Украины и так далее. Не будем распространять антиукраинскую литературу — а сегодня вон можно в ту же Киево-Печерскую лавру заглянуть: покупай — не хочу!.. Не будем своих священнослужителей поощрять, чтобы они участвовали в террористических группировках и даже возглавляли их, как это было, опять-таки, на Донбассе. Не будем превращать наши церкви в склады боеприпасов, базы хранения, перевалочные базы террористов... Все! Просто скажите, что вы не будете этого делать.
— И это оказались слишком сложные требования?
— Да. Черный пиар, который УПЦ МП выделила под законопроект 4511, заключался в том, что идет гонение на христиан, что возвращаются темные времена, что это — большевистский беспредел, теперь будут рушить храмы, избивать верующих и сажать за то, что носишь крестик... То есть бред сивой кобылы! То, что Россия сама евангелистов на ровном месте запрещает, это как бы нормально для руководства РПЦ. А тут — надо же, елки-палки, Украина вдруг решила потребовать от УПЦ МП, чтобы те пообещали не заниматься подрывной деятельностью!
Второй, более спорный пункт — это согласование с органами украинской власти назначения священнослужителей определенного сана на должности, на приходы. Я согласен, здесь возникает вопрос конституционности. Было бы военное положение — вопрос бы решался. Здесь свобода совести, свобода вероисповедания и так далее, что Украина вмешивается в дела церкви. Я согласен, это спорный пункт.
Из чего мы исходили? Группа ИС провела мониторинг, мы получили данные по Донбассу, что где-то треть священнослужителей УПЦ МП являются, в общем-то, проукраински настроенными в той или иной степени. Есть и очень ярко выраженные патриоты, есть люди просто проукраинские, которые считают, что власть эту все равно Бог послал, как бы там ни было, и против нее работать нельзя. В целом где-то 30% — разносчики «русского мира». По отдельным районам — до 50-60% доходит. А если в среднем брать, треть — это ярко выраженные разносчики «русского мира». Это люди, которые не отпевают погибших бойцов АТО, несмотря на то, что вроде бы кормятся от украинского народа эти товарищи с крестами на пузе. Они в церквях чихвостят не только власть, но и Украину с ее независимостью и так далее. И это называется «невмешательство в дела государства со стороны церкви».
И как раз для того, чтобы люди, которые себя запятнали подобной антиукраинской, антигосударственной деятельностью, не попадали на высокие посты и не влияли на прихожан в большом масштабе, и был этот пункт прописан. Я согласен, он спорный. Это вопрос дискуссионный. Мы можем вполне убрать его из законопроекта, я считаю, по согласованию с другими авторами. Суть законопроекта — в первом пункте. Из-за него и сыр-бор разгорается.
Почему не голосовали — я вам сказать не могу. Вернее, могу, но... Суть в чем? Даже в Центральной Украине влияние УПЦ МП слишком высоко. У меня друг — народный депутат, мажоритарщик по одной из центральных областей. Он патриот. Но он говорит: «Я не буду голосовать за этот законопроект». «Почему?» — спрашиваю. Отвечает: «Треть моих избирателей — это прихожане УПЦ МП. Что я им буду говорить? Они ж меня завтра распнут!»
Вот в чем причина. Тут никакой большой политики нет. В основном, это меркантильные размышления. Про Восточную Украину я вообще молчу. Там понятно, что основная масса людей — это прихожане УПЦ МП.
То есть мы, по сути, сейчас имеем пятую колонну, ее холим-лелеем, целуем во все места — и ничего поделать с ней не можем. Ну, а товарищи этим и пользуются.
— И слишком сильно печемся о своем электорате, чтобы даже попробовать изменить эту ситуацию, так выходит?
— Ну, да. Люди же планируют и на следующий созыв идти в Раду.
— А, может, надо было, как с «ВКонтакте » и «Одноклассниками», решением СНБО — бац! — и запретить УПЦ МП вообще?
— Да, если бы это был указ президента, может быть, это и решило бы ситуацию. Технически это, наверное, возможно было бы. Но для нас самих это был бы негативный сценарий. Потому что тогда весь негатив был бы сосредоточен на президенте. А это уже не просто соцсети, когда пионер Вася пишет девочке Маше из Саратова. Здесь уже совершенно другое. И будут вмешиваться уже международные организации, которые занимаются свободой вероисповедания и так далее. Было бы неправильно весь этот негатив направлять на одного человека — на президента. А Верховная Рада — это коллективная ответственность. И в чем прелесть парламентаризма? Что всегда можно сказать: этот закон принял народ Украины. Да, может, он и неправильный — но это воля народа. Потому что народные депутаты, в соответствии со всеми мировыми стандартами демократии, реализуют право народа на принятие государственных решений.
— Самый последний вопрос. По вашим ощущениям, как долго продлится война?
— Ой, я в таких случаях говорю, что моя фамилия — Тымчук, а не Нострадамус. Я могу вам сказать, что на протяжении ближайших 5-7 дней мы не ожидаем каких-то радикальных изменений ситуации. Смотреть сквозь многие месяцы, а то и годы я не умею и не берусь. И если кто-то вам будет говорить, что он это может — плюньте ему в лицо, потому что он просто врет.
