Вот ведь какое совпадение! Буквально на днях роман Толстого «Анна Каренина» был признан в рейтинге современных мировых классиков главной книгой XIX века. А теперь уже современную хореографическую интерпретацию «мотивов» этого же романа можно будет увидеть в Киеве
В интервью накануне киевских гастролей г-н Эйфман рассказал о своем театре, о героине Толстого, о Чайковском, а также о влиянии Санкт-Петербурга на свое творчество.
Борис Яковлевич, многие солисты вашей труппы — выходцы из Украины: львовянка Мария Абашова, выпускники Киевского хореографического училища Сергей Волобуев и Нина Змиевец, винничанка Наталья Поворознюк... Чем сильна украинская балетная школа?
Мне кажется, ее сила в сочетании хорошей классической базы и открытости новым веяниям, а также в нацеленности на воспитание ярких исполнителей. Поэтому неудивительно, что многие солисты и артисты в нашей труппе — украинцы.
Балетная техника постоянно совершенствуется и усложняется. Как от этого меняются требования к танцовщикам?
Если брать общемировые тенденции, то требования к исполнителям постоянно повышаются, поскольку современный хореографический язык, как вы справедливо отметили, становится все более изобретательным, многогранным, сложным. Но помимо сугубо технических требований, возрастает значимость интеллектуальных и психологических характеристик артиста, его способности — ни много ни мало — прожить исполняемую роль.
В театральной среде существует понятие «эйфмановский танцовщик». Как бы вы сами охарактеризовали идеального для вашей труппы танцовщика?
Я ищу универсальных артистов, сочетающих безупречную технику (а это и сильная классическая подготовка, и обучаемость, готовность исполнять экспериментальную хореографию) с драматическими способностями, умением психологически погружаться в роль. Находить таких танцовщиков все труднее и труднее. Искренне надеюсь, что Академия танца, в настоящее время активно строящаяся в Петербурге, поможет не только воспитать новое поколение артистов для нашего театра, но и решить острейшую кадровую проблему всего российского балета.
Как вам удается воспитывать в своем театре не просто танцовщиков, но и актеров, способных раскрыть все нюансы вашего «хореографического психоанализа»? Ведь в хореографических училищах этому не учат.
Это специфика нашего театра, нашей творческой лаборатории. Царящая в балетном зале атмосфера и тот художественный материал, с которым мы работаем, воспитывают и развивают личность артиста. Это одна из моих важнейших профессиональных задач — влиять не только на пластику, но и на мышление исполнителей, их психологический мир.
Во многих ваших балетах лейтмотивом проходит образ Петербурга: в героях Достоевского и Толстого, в музыке Шостаковича и Рахманинова. Каждого из них Петербург вдохновлял, у каждого из них он был свой. А какой ваш Петербург?
Прежде всего, это город с уникальной творческой энергией, накопленной поколениями великих предшественников. Живя здесь, невозможно не ощущать его совершенно особой ауры. Петербург щедро питает тебя духовными силами и в то же время предъявляет бесконечно высокие требования, делая работу художника неимоверно тяжелой. Но, собственно, может ли быть иначе, если ты постоянно ощущаешь за своей спиной тени таких исполинов, как Чайковский, Достоевский и Пушкин?.. Только в Петербурге я смог стать тем, кем являюсь, обрести свою идентичность в искусстве.
Вы часто используете музыку Чайковского, вы также посвятили ему одноименный балет. При этом интересно, что ваш театр не ставит «классических» балетов Чайковского. Чем вас привлекает его музыка? Почему она удобна для балетных постановок, даже когда речь идет не о чистом балете, а о других жанрах?
Сложно объяснить, что именно в музыке Чайковского раз за разом околдовывает меня, придает стимул к сочинению хореографии. Его произведения были первой музыкой, которую я услышал в своей жизни. Можно сказать, она сформировала, воспитала меня и ведет на протяжении многих десятилетий. Я поставил шесть спектаклей на музыку Чайковского. И, признаться, хочу к ней вернуться.
Музыка, сопровождающая ваши спектакли, поражает глубиной и тонкостью выбора: Малер, Веберн, Сати, Шнитке... Как происходит отбор и формирование музыкального сопровождения? Нет ли планов создать балет в сотрудничестве с кем-то из современных композиторов?
Создание музыкальной партитуры — тяжелейший этап сочинения балетного спектакля. Порою — более сложный, чем работа над либретто и собственно хореографией. Мой рабочий кабинет заставлен сотнями дисков. И это, поверьте, лишь малая часть того материала, который может понадобиться для работы. Я постоянно погружен в мир музыки, постоянно живу в этом материале. Каким образом и почему одно музыкальное произведение рождает в сознании самые неистовые творческие идеи, а другое оставляет полностью равнодушным — большая тайна. Наверное, между хореографом и композитором должны существовать особые, очень тонкие духовные связи, неподвластные рациональному объяснению.
В свое время вы ставили новаторские балеты под музыку Pink Floyd и Yes. Не думаете создать балет, сопровождаемый современным роком или, возможно, электронной музыкой?
Как человек, который находится в непрекращающемся творческом поиске, я всегда открыт самым разным формам и жанрам искусства. Здесь для меня нет приемлемого и неприемлемого материала. Единственный критерий: музыка должна вдохновлять меня, помогать генерировать новые идеи.
В Киеве вы покажете «Анну Каренину». Премьера этого балета состоялась в 2005 году. Какие метаморфозы произошли с ним за годы постановок?
Можно сказать, что киевляне увидят наш новый старый спектакль. Во-первых, я переосмыслил хореографический «текст». Мы ввели новых исполнителей главных партий, и их психоэмоциональные и физические особенности изменили драматическое осмысление балета. Кроме того, мы изготовили новые декорации. Это дало возможность более рельефно отразить основные конфликты спектакля, выстроить особую драматургическую перспективу.
В вашей «Анне Карениной» отсечены побочные линии, все сосредоточено на треугольнике «Анна—Каренин—Вронский» и роковом расколе в душе Анны, а образ Каренина переакцентирован, он показан как человек глубоко страдающий. Расскажите, пожалуйста, о других особенностях вашего прочтения романа Толстого.
Когда я обращаюсь к сюжетам и темам великой литературы, я ни в коем случае не занимаюсь пересказом или же иллюстрированием текста. Мне интересно показать то, что может быть выражено исключительно при помощи языка тела. И открывая неизвестное в известном, я создаю новую поэтику, новый стиль, совершенно автономное, оригинальное произведение сценического искусства. Толстой для меня — первый в истории мировой культуры представитель психоанализа. Задолго до Фрейда он создал фантастическое по интеллектуальной и художественной глубине исследование психической сущности женщины. И героиня Толстого, полностью отдавшаяся своей сексуальной зависимости от мужчины, презревшая все иные ценности бытия, обрекла себя на страшный путь духовной мутации. Мне непросто говорить о тех темах, которые в нашем спектакле раскрываются при помощи языка танца. Например, журналисты часто спрашивают, как мне пришла идея заострить в балете мотив наркотической зависимости Анны, столь ярко показать чудовищный мир видений, обрушивающихся на героиню после принятия очередной дозы морфия. Но ведь здесь я ничего не выдумал! Я лишь внимательно прочел то, что описал в своем романе Толстой, и дал свое пластическое видение этой смысловой линии. Потому что роман «Анна Каренина» — как и любая другая великая книга — имеет бесконечное множество уровней восприятия. Нужно лишь уметь открывать новые философские грани сюжетов, знакомых нам со школьных времен.
Ваш театр более трех десятилетий не имеет собственного помещения. К счастью, в Петербурге планируется реализация масштабного проекта «Набережная Европы», частью которого станет Дворец танца. Что это будет за театр? Принимаете ли вы непосредственное участие в работе над проектом?
Прежде всего отмечу: Дворец танца не будет «театром для Эйфмана». Мы хотим создать новый мировой центр балетного искусства, где смогут работать и развиваться все те, кто не мыслит себя без служения Терпсихоре. В стенах Дворца будут существовать три труппы — классическая, наша — представляющая психологический балетный театр ХХ века — а также экспериментальный коллектив, занятый поисками новых форм. Кроме того, я хочу чтобы молодые талантливые хореографы, которые сегодня, к сожалению, не имеют практически никаких возможностей для воплощения своих идей, получили необходимую базу для творческой самореализации. Иначе мы так и не увидим притока «свежей крови» в российский балет.
Конечно, я не имею физической возможности принимать участие в разработке и совершенствовании абсолютно всех технических деталей проекта — для этого есть специалисты. Но для меня очень важно, чтобы Дворец танца стал бы во всех отношениях передовым культурным объектом — как на уровне материально-технологическом, так и на идейном. И ради этой цели я готов отдать немало времени и сил.
Вы однажды сказали, что гастроли в Киеве с балетом «Бумеранг» в 1977 году дали толчок широкому признанию вашего театра. Можно сказать, что с нашим городом вас связывают длительные и теплые отношения. Как, на ваш взгляд, изменилась киевская театральная публика за эти годы?
Киев для меня — особенный, практически родной город. Думаю, что ваша публика изменилась: стала более эрудированной, искушенной, подготовленной. Но в то же время хочется верить, что она не утратила своего главного достоинства — умения открыть свое сердце произведению искусства, испытать подлинный катарсис. Поэтому с нетерпением жду встречи с киевскими любителями балета!
