Недавний вызов на ковер посла РФ в Минске по поводу высказываний одиозного Леонида Решетникова, уходящего главы РИСИ, — это элемент нового курса Александра Лукашенко? Впечатляющий наезд на «Регнум» — это ассиметричное противодействие Москве? Как продвигается политика «беларусизации» и что происходит в экономике северного соседа после деноминации местной валюты? Об этом и многом другом — в беседе с минским политическим и экономическим аналитиком, членом «Либерального клуба» Максимом Стефановичем.
Максим, если посмотреть на нынешний информационный фон белорусско-российских отношений, возникает впечатление, что страны находятся в состоянии глубокого двустороннего кризиса: нерешённый нефтегазовый спор, обвинения Россельхознадзора, задержание авторов «Регнума» в Беларуси, отсутствие президента Лукашенко на саммите ЕАЭС, протест МИДа Беларуси в связи с высказываниями Леонида Решетникова — что означают все эти сигналы?
Действительно, негативных сообщений слишком много даже для хронически конфликтного союзничества Минска и Москвы. Но и предыдущие периоды обострений нередко сопровождались подобными действиями. Иначе говоря, в самой негативной реакции официального Минска на скандальные пассажи Решетникова нет ничего удивительного. Подобное можно было наблюдать после выпуска НТВ в 2010-м серии разоблачений о белорусском режиме.
Но тогда официальный Минск нервно реагировал на выпады из России, направленные против руководства страны, а не государственности Беларуси как таковой. А имперская и унионистская риторика отдельных российских деятелей не вызывала особой обеспокоенности. Более того, она органично вплеталась в западнорусскую парадигму, которую разделяли многие представители белорусской вертикали.
Ситуация стала меняться в связи с аннексией Крыма, но особенно после конфликта вокруг размещения на территории Беларуси российской авиабазы. Тогда белорусское руководство явно обозначило красную линию неприкосновенности суверенитета, переход которой вызывает достаточно резкую реакцию. Именно поэтому был дан ход делу против авторов «Регнума», что является глубоко символичным жестом. Такая демонстрация неприятия антибелорусской риторики была предназначена и для многочисленных пророссийских структур внутри страны, и, разумеется, для Москвы. Сигнал был воспринят обоими адресатами. Многие белорусские русофильские деятели поспешили дистанцироваться от заявлений авторов «Регнума и Ко». Фактически произошло размежевание умеренного «западнорусизма» и его радикально-унионистской части.
Кроме прочего, белорусские власти обнаружили прекрасную возможность нейтрализации недовольства патриотической публики: достаточно периодически реагировать на выпады в адрес государственности, чтобы снискать её благосклонность. Это вполне укладывается в общую тенденцию наполнения официозного патриотизма национальным звучанием. Была, впрочем, и критика задержания авторов «Регнума» со стороны части либералов, которые последовательно выступают против преследования людей за любые высказывания и взгляды, пусть и возмутительного свойства. Ведь все, кто поддерживают задержания по обвинению в экстремизме, разжигании розни, должны сознавать, что и сами легко могут оказаться на месте задержанных. Достаточно вспомнить недавний процесс над национально ориентированным блогером Эдуардом Пальчисом, который аналогично проходил по этой статье. Белорусское государство усиливает борьбу с любыми радикальными группами (анархистами, антифа, другими политизированными футбольными фанатами), поэтому противодействие «белорусофобам» — лишь одно из направлений такой деятельности.
Одновременно российские власти заняли осторожную позицию в отношении инцидента с авторами «Регнума» и заявлений Решетникова. Это вполне логично, ведь любая иная реакция МИДа РФ могла бы предельно обострить ситуацию. Поэтому, несмотря на очевидную усталость и раздражение многолетних партнёров по «союзному танго», говорить о фатальном ухудшении отношений пока нет оснований. В силу огромных издержек отказа от выработанного формата интеграции статус-кво из года в год сохраняется, пусть и с постепенным нарастанием конфликтности.
Более того, Беларусь продолжает исправно выполнять весь союзный церемониал: поддержка России при голосовании в ГА ООН, проявление солидарности с российскими паралимпийцами и т. д. Иногда это вызывает недовольство в Украине, но ожидать иного от белорусских властей было бы довольно странно. У Кремля и так периодически возникают вопросы относительно выполнения белорусской стороной своих обязательств, поэтому подобные жесты абсолютно ожидаемы.
Как получилось, что теперь в парламенте, кажется, двое оппозиционеров? Или это — «проверенные люди»? Они как-то себя проявляют в качестве оппозиционеров?
Да, по итогам выборов в парламент прошла Анна Канопацкая от либеральной Объединённой гражданской партии и Елена Анисим, представляющая Общество белорусского языка. Последнюю именовать оппозиционным депутатом достаточно сложно, учитывая её максимально умеренную манеру работы в Овальном Зале.
Прохождение 1-2 оппозиционных депутатов следует оценивать исходя из имеющихся для власти рисков и выгод от их нахождения в парламенте. Канопацкая и Анисим пока могут выступать лишь в роли генераторов идей. В случае необходимости власть всегда может дать ход некоторым их инициативам. Дисциплина и лояльность белорусского парламента давно стали притчей во языцех, поэтому самостоятельно склонить большинство депутатов к поддержке реформаторских законопроектов в настоящий момент невозможно. А значит, и особых проблем с представителями оппозиции для власти не предвидится. Освещение деятельности парламента в официальных СМИ носит дозированный характер, поэтому многие белорусы так ничего и не узнают о предложениях Канопацкой и Анисим.
С другой стороны, наличие альтернативных сил в белорусском парламенте помогает официальному Минску в диалоге с Западом. Национальное собрание Беларуси с момента своего появления в 1996-м году не рассматривалось европейскими политиками в качестве легитимного партнёра для межпарламентского диалога. Так, например, официальные депутаты так и не были допущены в Евронест (Парламентскую ассамблею Восточного партнёрства). Это создавало возможности для белорусской оппозиции, которая замещала официальную делегацию. Сейчас у властей появились дополнительные аргументы, чтобы потеснить оппозицию и на этом фронте. Стремление к признанию Западом Национального собрания сыграло не последнюю роль в допуске оппозиционных кандидатов в парламент. Поэтому прохождение оппозиции в парламент было давно назревшим шагом, который принципиально ничего не меняет, но увеличивает пространство для манёвра властей. Разумеется, это создаёт и новые возможности для оппозиции, которая впервые за долгие годы получила ограниченный доступ в органы власти.
Что сегодня происходит в Беларуси с инфляцией, после деноминации? Все будет, как раньше, или в «моду» входит монетаризм? Как выглядит экономическая ситуация в целом? Живы ли старт-апы в сфере IT и ключевые промпредприятия?
2016 год прошёл под знаком приверженности Нацбанка макроэкономической стабильности. Относительно жёсткая денежно-кредитная политика позволила удержать инфляцию на уровне 10%, что можно считать успехом, если учесть инфляционные рекорды прошлых лет. Удалось сохранить баланс между стабильностью валютного курса и интересами экспортёров, работающих на российском рынке. Тут весьма показательным является увеличение доли российского рубля в валютной корзине до 50% (доллар -- 30%, евро -- 20%).
Дополнительным фактором поддержки белорусского рубля стало существенное падение доходов. Если следовать известному анекдоту про три стадии бедности белорусов (нет денег, совсем нет денег, придётся менять доллары), мы находимся именно на 3-й стадии. Благодаря чистой продаже валюты населением удалось сохранить ЗВР на приемлемом уровне в условиях существенных выплат по валютным обязательствам государства. Даже деноминация не изменила эту тенденцию, что, безусловно, может быть засчитано в один из главных положительных итогов 2016 года.
Но накопления населения не безграничны, а перспективы роста благосостояния в 2017 году весьма туманны. ВВП Беларуси падает на 2,7%, возможный переход из рецессии в стагнацию в 2017 году (и это самый позитивный вариант) ничуть не снимает остроты вопроса об источниках финансирования внешнего долга.
Ушедший 2016 год сопровождался реформаторской риторикой, системный либерализм подавал признаки жизни на экономических форумах и т. д. Реальные сдвиги тоже происходят, но носят довольно противоречивый характер.
Повышение пенсионного возраста, тарифов на услуги ЖКХ, попытки оптимизации госаппарата... Подобные меры являются ситуативным реагированием на сокращение ресурсной базы, но дальше этого изменения проходят крайне сложно. Поэтому структурные предпосылки для продолжения кризиса остаются, а противоречия между потребностями государственного сектора в постоянном бюджетном и кредитном финансировании и необходимостью недопущения новых финансовых потрясений лишь возрастают. Ряд промышленных предприятий ещё работают благодаря постоянной финансовой подпитке, поддержание которой мешает частному сектору, вынужденному оплачивать существование нереформированного сельского хозяйства и индустриальных гигантов советской эпохи. Несмотря на замедление в последние месяцы промышленного спада, объём производства в долларовом эквиваленте сократился до показателей 2007 года.
Сохранение такой ситуации прямо угрожает банковской системе Беларуси, которая сталкивается с постоянным ростом проблемной задолженности, грозящей банковским кризисом в 2017 году.
На этом фоне призывы Александра Лукашенко обеспечить рост заработной платы в 2017-м с нынешних 370 до 500 долларов выглядят весьма рискованно. Подобные эксперименты уже оборачивались для Беларуси финансово-экономическими потрясениями. Иначе говоря, обилие противоречивых сигналов, которые поступают из официальных структур, отражает существенную неопределённость относительно перспектив 2017 года.
Принимая во внимание вышесказанное, результаты «новой экономики», безусловно, впечатляющие. Доля IT-сектора в ВВП страны достигла 2%, и это далеко не только приложение MSQRD. Но чем больше денег зарабатывают наши IT-компании, тем больше возникает идей отмены налоговых льгот, которые пока гарантированы до 2020 года. Остаётся надеяться, что резать курицу, несущую золотые яйца, всё-таки не будут.
Продолжает ли развиваться ЕАЭС (или ЕАС) и какова роль РБ в нем?
Если брать формально-юридический аспект, ЕАЭС продолжает формировать свою нормативную базу. Был разработан, хотя пока и не подписан белорусской стороной, новый Таможенный кодекс, Евразийская экономическая комиссия регулярно принимает решения, позволяющие уточнять и развивать положения учредительного договора. Однако экономический кризис вкупе со стремлением стран-членов уберечь суверенитет от центростремительных тенденций интеграции порождает постоянные противоречия и упрёки. И тут список взаимных претензий может быть весьма велик.
ЕАЭС сохраняет своё имиджевое значение для российских властей, поэтому любые демарши, препятствующие развитию объединения, воспринимаются в Москве довольно болезненно. Именно на это и делается расчёт белорусской стороной, которая уже блокировала подписание учредительного договора в 2014 году до решения вопроса с компенсацией выпадающих средств после российского налогового манёвра.
Сейчас история повторяется, только на повестке дня уже Таможенный кодекс ЕАЭС и спор относительно газового долга Беларуси вкупе с вопросом о статусе свободных экономических зон по новому кодексу. Такие ситуации, конечно, разрешимы, но они показывают, что вместо взаимовыгодной интеграции у партнёров скорее получается бескомпромиссная игра с нулевой суммой. Причины кроются в сохранении протекционизма и интервенционизма на национальном уровне, который характерен для всех членов ЕАЭС.
Экономический упадок только усиливает отторжение любых уступок по сколь-нибудь значимым вопросам. Изменение ситуации было бы возможным при выработке и осуществлении единой экономической политики, что означает фактический отказ от белорусской, казахстанской, любой другой самостоятельной модели. Понятно, что на такие решения никто идти не собирается. Поэтому максимально возможным в данной ситуации является постепенное снятие текущих противоречий и сохранение имеющихся достижений, а не выход на более амбициозные уровни вроде единой валюты, не говоря уже про политическую интеграцию.
Существует ли в Беларуси заметная группа граждан, которая способна на то, чтобы поддерживать Россию против собственного правительства?
Не секрет, что в кризисной ситуации в Беларуси найдётся достаточное количество активных сторонников русского мира, многие из которых могли ранее воевать против Украины в составе пророссийских формирований. Но общим местом журналистских расследований последнего года, некоторых усилий силовых структур стало выявление таких групп. Пока сложно говорить о единой сети пророссийских структур в Беларуси, как нет и определённого региона, где доля русского населения составляла бы большинство. Да и следует отличать местный западнорусизм от сторонников «Русской весны».
У многих государственных идеологов можно усмотреть неприятие национал-демократического видения Беларуси, антизападные настроения и ностальгическую поддержку интеграции на постсоветском пространстве. Но это вполне органично сочетается с безусловной поддержкой правящего режима. Возможно, в случае смены власти в стране они и могли бы присоединиться к радикальным приверженцам русского мира, но пока такие предположения не актуальны. Иначе говоря, есть «домашние» и подконтрольные русофилы, скажем, прошедший в парламент атаман Улахович вполне соответствует данному типажу, а есть те, кто напрямую связан с российскими структурами. Разумеется, отграничить их бывает весьма сложно.
Что намерены получить власти страны от уступок Западу? Где предел этих уступок?
Давняя проблема отношений белорусских властей с ЕС и США состоит в несоответствии того, что Запад традиционно требовал от Минска, с тем, что он мог дать взамен. Свободные и честные выборы, освобождение политзаключенных, отмена смертной казни, призывы к политическим реформам... В ответ на столь серьёзные перемены Запад мог лишь отменить санкции, вовлечь Беларусь в некоторые программы «Восточного партнёрства», обеспечить регулярные дипломатические контакты.
На перспективу могли быть и более серьёзные шаги, но опыт Украины показывает, сколь длительным и сложным является выстраивание стратегического партнёрства с Европейским Союзом. Поэтому власти пошли лишь на определённый минимум изменений (освобождение политзаключенных, прохождение оппозиции в парламент, прекращение разгонов немногочисленных акций протеста), необходимый для разморозки диалога на всех уровнях. Свой минимум ответных шагов осуществляет и ЕС (отмена санкций, интенсификация политических контактов, включая новоизбранный парламент).
Дальнейшие уступки со стороны Минска могут включать мораторий на смертную казнь (хотя это решение систематически откладывается) и отдельные изменения избирательного законодательства.
Результатом таких усилий могло бы быть заключение базового соглашения о партнёрстве и сотрудничестве с Европейским Союзом, которого из стран ВП нет только у Беларуси. Однако ЕС даёт понять, что такой уровень отношений возможен при новых изменениях в политике белорусского режима, вопрос отмены смертной казни занимает тут далеко не последнюю роль.
Поэтому сейчас более перспективным является выстраивание отношений с отдельными странами ЕС. Особенно интересным является усиление сотрудничества с Польшей, которое происходит благодаря прагматизму «Права и справедливости». Польша традиционно была одним из главных критиков авторитарных практик белорусского руководства, но сейчас именно Варшава наиболее активно меняет прежние подходы. Визит маршала Сената Польши Станислава Карчевского показал, что ряд болезненных вопросов (вещание оппозиционного канала «Белсат», ситуация с Союзом поляков в Беларуси, карта поляка и т. д.) могут быть предметом обсуждения, а быть может, и решения. Если кризис Европейского Союза будет углубляться, двусторонние переговоры на национальном уровне станут преобладающей формой диалога Беларуси и Запада.
Способен ли президент, при необходимости, нейтрализировать систему влияния РФ на высших уровнях управления, а также в силовых структурах? И, в этом контексте, насколько значимой силой (как в стране, так и в эмиграции) является белорусское национальное движение?
Было бы глупо утверждать, что Россия не имеет влияния на руководство Беларуси. Все слои белорусского общества находятся под воздействием российского медийного пространства, сохраняют русский язык в качестве основного языка общения. В случае с государственным аппаратом это ещё более очевидно, ведь многие работники министерств и ведомств приехали в Беларусь из других республик бывшего СССР, чаще всего из России. Кроме того, два десятилетия интеграции с Россией, обличения белорусского национализма не прошли даром.
Поэтому ещё недавно белорусские вооружённые силы оставались оплотом русско-советских военных традиций. Да и сейчас это в значительной степени сохраняет актуальность. Достаточно вспомнить недавнюю символическую двойную присягу призывников в Борисове на верность Беларуси и СССР.
Тем не менее за последние годы произошло заметное омоложение и замещение высшего чиновничества новыми кадрами, нередко имеющими западное образование. Если же брать именно силовые структуры, то в Беларуси они управляются максимально централизованно, существует ряд спецподразделений, подчинённых напрямую президенту. Поэтому влияние извне в таких условиях хоть и значимо, но преодолимо. Хотя, конечно, как непосредственно будет реагировать вертикаль в случае кризисной ситуации, предсказать сложно, тут всегда имеется элемент неопределённости.
Что касается белорусского национального движения, то у него уже давно отсутствует стержневая структура, которой был Белорусский народный фронт на заре своей истории. Сейчас оно представлено различными партиями национал-демократического толка, просветительскими организациями, СМИ, музыкантами, писателями и т. д. Результатом их совместных усилий становится постепенный выход «белорусскости» за рамки элитарных групп, да и белорусизация белорусского государства не была бы возможной без такой кропотливой работы.
Однако преувеличивать размах и влияние национального движения не стоит. Недавнее назначение министром образования коммуниста Игоря Карпенко хорошо показывает, что власть лишь частично заимствует национальный нарратив, параллельно сохраняя многие советские кадры и идеологемы.
Не надоел ли белорусам Минский мирный процесс и есть ли он в новостях?
Рутинизация Минского формата очевидна, поэтому внимание к периодическим заседаниям контактной группы значительно ниже, чем было в начале этого процесса. Однако статус миротворческой площадки позитивно воспринимается в Беларуси, тут нет особых противоречий у власти и оппозиции. Поэтому любые информационные поводы традиционно упоминаются в наших СМИ. Хотя уже давно пришло осознание сравнительно скромной роли Беларуси, которая остаётся лишь местом проведения переговоров, а не посредником.
Наконец, приедет ли в Беларусь Дональд Трамп? И что покажет ему президент Лукашенко — социализм или капитализм (и какой)?
Я полагаю, что и сам Дональд Трамп ещё точно не знает, какие страны он посетит в 2017 году. Вероятно, он ещё не раз удивит международное сообщество выбором приоритетов. Можно допустить, что с Трампом будет легче установить личный контакт тем лидерам, которые ранее не находили общий язык с американским истеблишментом. Однако есть основания полагать, что он не будет злить российское руководство демонстративными посещениями союзников России.
Доктрина Трампа основана на политическом реализме, поэтому его визит в Минск я бы ожидал в рамках более широкой программы установления отношений с российским руководством. Кроме того, для подобного визита Беларусь должна быть чем-то интересна новому президенту США. Пока на ум приходит лишь минская дипломатическая площадка. Если она по той или иной причине окажется востребованной для Трампа, то визит возможен. И, конечно, если он состоится, то Беларусь будет представлена не бедной социалистической страной, а местом с хорошими перспективами для инвестиций. Но даже это слабо поможет, ведь, объективно говоря, в нынешнем состоянии нам сложно что-то предложить США. Поэтому символические жесты вроде возвращения послов и окончательной отмены санкций ещё возможны, но на большее рассчитывать было бы опрометчиво.
