В украинский прокат вышла независимая австралийская драма «Чужая страна», единственным козырем которой является задумчивое и устремленное вдаль лицо Николь Кидман, решившей поддержать родной кинематограф. Именно задумчивое, а не беспокойное, хотя по сюжету ее героиня места себе не находит из-за пропажи детей. Кидман — единственный явный козырь, потайных же у фильма много.
Семейство Паркеров (мать, отец, младший сын и старшая дочь сексуально озабоченного возраста) переезжают в австралийскую глушь, в самое сердце безжизненной австралийской пустыни. С одной стороны, здесь течет самая обычная провинциальная патриархальная жизнь: мужья доминируют, женщины стоят раком, подростки прозябают в трущобах и ржавых заброшенных гаражах, дети с утра до ночи прибивают затертыми подошвами придорожную пыль. С другой — здесь жизнь не течет, а ссыхается под неустанным палящим солнцем, как иссушенные останки змеи, облепленные густым муравьиным роем, в одном из аллегорических кадров. Паркеры лишь кажутся нормальными, на деле же все члены семьи страдают той или иной патологией: муж не хочет спать с женой и в принципе ничего не хочет; жена сходит с ума из-за отсутствия половой жизни; пятнадцатилетняя дочь, наоборот, имеет секс в избытке и тоже не дружит с рассудком на этой почве; маленький сын просыпается среди ночи и идет бродить по окрестностям... Словом, когда однажды дети выходят из дома и исчезают, это выглядит не загадочным происшествием, а закономерным ходом событий.
«Чужая страна» довольно долго прикидывается детективом, будучи на самом деле даже не семейной драмой, а экзистенциальной притчей с кафкианским и феминистским уклоном. И она весьма ловко обманывает ожидания зрителя. Публике, не терпящей непонятности в сюжете, хочется, чтобы странный и неприятный отец оказался стереотипным уродом, склоняющим к сексу родную дочь; чтобы история обернулась приземленным триллером, в котором жена в итоге засадит здоровый кухонный нож в никчемное сердце мужа-извращенца. Но, благо, картина не идет на поводу у примитивной аудитории. Более того, приводит ее в окончательное негодование открытым, ничего не объясняющим финалом.
Нет, это и близко не «Исчезнувшая», и пропавшая девочка не оказывается монстром, виртуозно сымитировавшим свое похищение и вдобавок отымевшим себя бутылкой. «Чужая страна», скорее, напоминает «Крик во тьме» 1988 года, где Мэрил Стрип играла мать бесследно пропавшего на австралийской скале младенца: то ли ребенка унесла дикая собака динго, то ли полоумная родительница собственноручно прикончила чадо. Но еще ближе лента с Николь Кидман к эталонному импрессионистскому полотну Питера Уира «Пикник у Висячей скалы», где группа австралийских школьниц-девственниц, отправившихся с учительницей на прогулку к подножию горы аккурат в День всех влюбленных, исчезала самым таинственным образом без всякого следа и здравого смысла. Собственно, «Чужая страна» — эдакое переосмысление «Пикника»: та же вырывающаяся наружу подростковая и женская в целом сексуальность (там деликатно, здесь грубовато); тот же открытый финал без вразумительного истолкования произошедшего; тот же импрессионизм на фоне желтых статичных австралийских пейзажей.
Ландшафты Австралии неизменно наводят на мысль об апокалипсисе, после которого не останется ничего, кроме пустынных дорог и бесконечного оранжевого песка (не зря оттуда родом «Безумный Макс»); мертвая земля без влаги и в смысле воды, и в смысле женского начала. А дохлая змея — тот же остов кита в «Левиафане», символ разложившегося трупа обреченного народа.
Женская свобода и сексуальность, сперва слетевшая со страниц глупого дневника девочки-подростка, а после трансформировавшаяся в зрелое либидо матери, видимо, способна пропитать, оживить могильную, бесплодную почву, если бы не кафкианский мотив отчуждения. Вот только здесь отстраняется не человек от общества и даже не ребенок от родителя, а женщина от мужчины. Чужая страна — это не Австралия, а как раз женская сексуальность, непонятная «сильному» полу и порой пугающая его до смерти.
