«В языкознании познавший толк». Строки из песни Юза Алешковского о Сталине сегодня известны многим. Куда меньшему числу граждан известно, чему конкретно они посвящены. Советский диссидент имел в виду известную сталинскую статью «Марксизм и вопросы языкознания», которую начиная с 1950 года, в обязательном порядке рекомендовали к изучению в советских ВУЗах.
Для широкой общественности по-прежнему остаётся секретом, для чего Сталин написал эту статью. Большинство вслед за Солженицыным приписывает Сталину мотивацию, которую можно было бы выразить словами «просто Сталин завидовал классикам марксизма, вот и решил на старости лет заделаться теоретиком».
Меж тем, Сталин никогда не делал ничего «просто так». Данная статья исключением, конечно, не была, отправляя её в главную газету страны, в «Правду» он преследовал сразу несколько целей. Это вообще был его фирменный политический почерк: он всегда стремился одним выстрелом убивать несколько зайцев.
Во-первых, Сталин оживлял культурную, политическую и интеллектуальную жизнь в стране. После войны и первых жесточайших послевоенных лет идеологические гайки были закручены до предела. Открывая серию дискуссий по разным вопросам в главной газете страны, Сталин показывал, что определённый плюрализм мнений не только возможен, но и необходим, и что истина рождается в споре. Действительно, за «языковой» дискуссией последовала ещё более острая дискуссия об экономике, и если бы не смерть Сталина, очевидно, следовало бы ждать новых дискуссий.
Как писал в работе Сталин: «За критическое отношение к наследству Н. Я. Марра, за малейшее неодобрение учения Н. Я. Марра снимались с должностей или снижались по должности ценные работники и исследователи в области языкознания. Деятели языкознания выдвигались на ответственные должности не по деловому признаку, а по признаку безоговорочного признания учения Н. Я. Марра. Общепризнано, что никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики. Но это общепризнанное правило игнорировалось и попиралось самым бесцеремонным образом. Создалась замкнутая группа непогрешимых руководителей, которая, обезопасив себя от всякой возможной критики, стала самовольничать и бесчинствовать».
Это, между прочим, применимо и к лысенковщине, вопрос о которой наверняка был бы поставлен в ближайшее время.
Во-вторых, Сталин решал чисто «прикладной» вопрос, который, собственно, и стал предметом статьи: разбирал учение Николая Яковлевича Мара, академика с дореволюционным стажем, который в 20-е годы усилиями Луначарского и Покровского занял лидирующее место в отечественной лингвистике.
Концепция Мара ещё при его жизни считалась лингвистами лженаучной, однако академик, а после его смерти и ученики, жёстко давили сомневающихся авторитетом и ссылками на одобрение его деятельности партийными руководителями. В т.ч. и на одобрение Сталина, который в вопросы лингвистики не вникал, и довольствовался положительными отзывами Горького, Луначарского, Покровского и других.
Марр и его сторонники отвергали генетическое родство языков и языковые семьи как таковые, зато выделяли в языке стадии развития, которые крепко связывали с вульгарно понятыми марксистскими стадиями развития классового общества. Более того, по их мнению, язык был такой же надстройкой над социально-экономическим базисом, как культура, искусство, законодательство и т.п. Утверждалось даже, что «пролетарский русский» язык должен быть ближе к «пролетарскому английскому», чем к «буржуазному русскому».
Вникнувший на исходе жизни в азы лингвистики Сталин подвёл под дискуссией черту. По выражению выдающегося американского лингвиста Ноама Хомски, которого менее всего можно считать поклонником Сталина, статья «совершенно разумна, но без каких бы то ни было блестящих открытий». Этого, впрочем, было вполне достаточно, чтобы покончить со лженаучным концепциями и проложить магистральный путь развития отечественной лингвистики. Которая (особенно рекомендованный Сталиным к развитию сравнительно-исторический метод или компаративистика) до сих пор на лидирующих позициях в мире.
В-третьих, и, по-видимому, с точки зрения Сталина в главных, данный вопрос интересовал Иосифа Виссарионовича как марксистского теоретика. В этом отношении статья была написана ради двух абзацев.
«…эти товарищи воспринимают противоположность интересов буржуазии и пролетариата, их ожесточенную классовую борьбу как распад общества, как разрыв всяких связей между враждебными классами. Они считают, что поскольку общество распалось, и нет больше единого общества, а есть только классы, то не нужно и единого для общества языка, не нужно национального языка. Что же остается, если общество распалось и нет больше общенародного, национального языка? Остаются классы и «классовые языки». Понятно, что у каждого «классового языка» будет своя «классовая» грамматика – «пролетарская» грамматика, «буржуазная» грамматика. Правда, таких грамматик не существует в природе, но это не смущает этих товарищей: они верят, что такие грамматики появятся.
У нас были одно время «марксисты», которые утверждали, что железные дороги, оставшиеся в нашей стране после Октябрьского переворота, являются буржуазными, что не пристало нам, марксистам, пользоваться ими, что нужно их срыть и построить новые, «пролетарские» дороги. Они получили за это прозвище «троглодитов»... Понятно, что такой примитивно-анархический взгляд на общество, классы, язык не имеет ничего общего с марксизмом. Но он, безусловно, существует и продолжает жить в головах некоторых наших запутавшихся товарищей.
Конечно, неверно, что ввиду наличия ожесточенной классовой борьбы общество якобы распалось на классы, не связанные больше друг с другом экономически в одном обществе. Наоборот. Пока существует капитализм, буржуа и пролетарии будут связаны между собой всеми нитями экономики как части единого капиталистического общества. Буржуа не могут жить и обогащаться, не имея в своем распоряжении наемных рабочих, – пролетарии не могут продолжать свое существование, не нанимаясь к капиталистам. Прекращение всяких экономических связей между ними означает прекращение всякого производства, прекращение же всякого производства ведет к гибели общества, к гибели самих классов. Понятно, что ни один класс не захочет подвергнуть себя уничтожению. Поэтому классовая борьба, какая бы она ни была острая, не может привести к распаду общества. Только невежество в вопросах марксизма и полное непонимание природы языка могли подсказать некоторым нашим товарищам сказку о распаде общества, о «классовых» языках, о «классовых» грамматиках».
Таким образом, Сталин напомнил, что существуют «надклассовые», общенациональные структуры, а марксизм вовсе не сводится к формуле «никакой борьбы, кроме классовой». Более того, классы потому и называются классами, что являются частями некоего единого целого – общества. А не существуют сами по себе. Этот урок Сталина, безусловно, актуален по сию пору, но многие люди, именующие себя марксистами, его так и не выучили.
Ну, а был ли Сталин «большим учёным, в языкознании познавшим толк»? Толк (в смысле азы) в языкознании Сталин, безусловно, познал. А вот большим учёным с точки зрения языкознания он, конечно же, не был. Но он, вопреки расхожему мнению, на это совсем и не претендовал, статья писалась для совершенно других целей.
