J…Говорят, этот роман означает для литературы то же, что означал звуковой фильм для кино: революцию. И что написать его мог бы сам Томас Манн, будь он знаком с Востоком. На самом деле, чтобы разъяснить ситуацию, заметим, что «Мертвых» Кристиана Крахта (М.: Ad Marginem) уже написали Владимир Сорокин в «Голубом сале» и Виктор Пелевин в «Чапаеве и Пустоте». Имеется в виду желание всех упомянутых авторов сблизить Запад с Востоком, которое они, согласимся, по-своему удовлетворили в своих текстах.
Сам же Крахт возвращается к истокам проблемы другим путем, «кинематографическим». Действие его романа разворачивается в Японии и Германии в 30-е годы ХХ века. В центре — фигуры швейцарского кинорежиссера Эмиля Нэгели и японского чиновника Министерства культуры Масахико Амакасу, у которого возникла идея создать «целлулоидную ось» Берлин — Токио с целью «противостоять американскому культурному империализму». Американцы в то время завоевывали новые рынки. Голливуд, как говорится, по всему миру пошел и даже в СССР обосновался, и только такие закрытые государства с имперской «жизненной» основой, как Япония, противостояли зарубежной инвазии в свою культуру. В ответ на отказы японцев пускать к себе голливудское кино американцы сообщали, что «будут вынуждены в будущем поручать не только роли всех негодяев, но и всех вообще негативно коннотированных персонажей во всей американской кинопродукции исключительно актерам японского происхождения». Собственно, до сих пор и поручают.
Таким образом, Крахт рассказывает, как мир 1930-х становился все более жестоким из-за культур-шовинизма и одновременно апеллирует к тем смысловым ресурсам, которые готова была предоставить культурная традиция. Переводчица романа замечательная Татьяна Баскакова как нельзя лучше транслирует это обращение в категориях родной, так сказать, речи. Иногда это похоже на поэзию: «Застигнутого прямо в полете строптивого мотылька ливневые струи сбросили на асфальт, прижали к нему — к асфальту, в углублениях которого, заполненных водой, по вечерам упорно отражались ярко-многоцветные светящиеся щиты и лампионы ресторана: искусственный свет, преломляемый и разделяемый на порции аритмично хлещущими, нескончаемыми бичами ливня».
Ну а иногда перевод «Мертвых» напоминает классическую прозу, а именно – начало «Мертвых душ» Гоголя: «В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка… В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод». То же самое, согласимся, у Крахта: «Молодой, приятной наружности офицер совершил в прошлом какое-то прегрешение, из-за чего теперь — в жилой комнате совершенно заурядного дома в западной части города — собирался себя наказать».
Как бы там ни было, но в 2016 году роман «Мертвые» был удостоен литературной премии не Гоголя, а имени Германа Гессе и Швейцарской книжной премии. Швейцарское жюри высоко оценило этот роман как «оммаж немому кино и как историческое исследование, находящее в истории материал и для политического анализа современности».
С точки зрения упомянутой традиции, следующая книга нашего обзора – о дальнейшем падении всех норм и правил, ведь речь о контркультурной революции 1960-х. Именно этому периоду посвящены «Хиппи» Пауло Коэльо (М.: Эксмо) – яркая биографическая проза сродни той, которую уже представлял Салман Рушди, рассказывая о своей бурной молодости в Лондоне. В принципе, в то время она была общей для всех. Как и музыка, кино, и книги. Кстати, книги – более всего, поскольку единственным чтивом в эпоху новых трубадуров и менестрелей был не Эдгар По, Уитмен или Бодлер, а великая книга, без которой, по свидетельству автора, «никто не пускался в путь по Старому Свету». И покупали ее те, «кто уже переболел социализмом, марксизмом, анархизмом и горько разочаровался в системе, придуманной людьми, заявлявшими, что «пролетарии всех стран неизбежно возьмут власть». То есть в Индию следом за разочаровавшимися в ней битлами не особо ездившими. Книга называлась «Европа за пять долларов в день», и написал ее Артур Фроммер. Из нее узнавали, где переночевать, что посмотреть, где поесть и где послушать живую музыку, не платя практически ничего».
Подобных «открытий» в книге Коэльо немало. С одной стороны, конечно, хиппи, свободная любовь и гремящие 60-е. «Девчонки с вплетенными в косы цветами и в юбках до полу, в цветастых рубашках и, разумеется, без лифчиков, зато в ожерельях и бусах всех видов и размеров; юноши с нестрижеными волосами и бородами, в джинсах заношенных и рваных от непрерывной носки – очень уж трудно было купить новые, джинсы были дороги во всем мире, за исключением Соединенных Штатов, где бывшая спецодежда вышла из рабочих гетто и перебралась на грандиозные концерты и фестивали в Сан-Франциско и окрестностях».
А может, все-таки нелюбовь к Индии у автора оттого, что упомянутый Рушди – коллега и конкурент — явился в английскую субкультуру прямиком из Бомбея? Хотя всем и без того известно, что «магическое путешествие» к истокам трансцендентного не задалось. Да и духовный наставник «Битлз» Махариши Махеш оказался не на высоте, ведь он домогался актрисы Мии Фэрроу, у которой на протяжении всей жизни случались только несчастливые романы: она и отправилась в Индию по приглашению битлов в попытке исцелить душевные травмы. А тут такое… По словам актрисы, она медитировала в пещере великого гуру, когда тот набросился на нее и едва не изнасиловал. К этому времени Ринго уже вернулся в Англию, потому что его жена не переносила индийской кухни, Пол тоже решил покинуть страну, убедившись, что толку от медитаций нет никакого. «В храме Махариши оставались только Джордж и Джон, когда Мия, заливаясь слезами, разыскала их и рассказала о том, что произошло. Оба немедленно собрали чемоданы, а когда Просветленный спросил, в чем дело, Леннон дал ему сокрушительный ответ: – Ты же, сука, провидец? Ну так провидь!».
В отношении следующего гуру современной словесности и провидеть, честно говоря (в хорошем смысле), нечего. Новая книга рассказов Владимира Сорокина «Белый квадрат» (М.: Corpus) – это, как всегда, карнавал, смешение жанров и стилей, а также регистров – низкого и высокого, в основном.
Говорят, все это реализация метафоры, в основе которой — наше бедное прошлое, с которым никак не наиграется автор в поиске перелетных смыслов. Иногда он сам себе (через героев, конечно) отвечает. «— В таком случае что есть наша биография? — сумрачно произнесла Виктория, обращаясь к панораме залитой неярким солнцем Москвы. — Череда вынужденных событий, обидных паллиативов, зигзагов в темном лабиринте экзистенциальной беспомощности? Или просто шизофрения?».
В любом случае в прошлом Сорокин ориентируется безошибочно. Здесь и «мороженое, зажатое двумя круглыми вафлями», и «три американских джазовых пластинки, купленных на Кузнецком», и прочий камуфляж эпохи. На самом же деле все, как всегда, и из-под груды вещей, речей и ситуаций у Сорокина выглядывает гоголевский Нос главной проблемы. Ее нельзя ни проигнорировать, ни прикрыть патиной очередного советского ретро. «С берлинской лазури неба беззвучно сдирался шелк высоких московских облаков», — строго скажет рассказчик, на дружеской вечеринке жены вдруг начнут меряться чистотой поп, сдирая колготы и трусы, и вечная Аннушка русского смура, мрака и метафизической пустоты привычно прольет свое масло на рельсы сюжетного прогресса.
Все это к тому, что даже совершенно «политические» рассказы «Красная пирамида» и «Белый квадрат» — не что иное, как история тоталитаризма в СССР, но изложенная с такой издевкой и сатирой на государственное скудоумие, что имперскую честь здесь защищают инопланетные существа, которые помогли Ленину. Да еще сильнодействующие наркотики, коими зомбируют людей вообще неизвестно кто.
В стилистическом же смысле это очередная мастерская работа маэстро постмодернизма, и даже не особо отталкивающая, без ведра живых вшей и «потненького бридо», как в прежние времена. Хотя канонам жанра автор не изменяет. Семейный ужин у него заканчивается гротескным стриптизом и мордобоем («Ноготь»), телевизионное шоу превращается в ура-патриотическую бойню («Белый квадрат»), романтическое свидание с цитатами из поэтов Серебряного века скатывается в пьяную драку в ресторане («Поэты»), а разговор жены, принявшей наркотик, дарит мужу незабываемые бредовые эротические фантазии его благоверной («Платок»).
При этом филигрань прозы Сорокина не несет в себе особого смысла, ее бездумная красота ценна другими стилистическими моментами, в отличие от концептуальных романов автора последних времен. Очевидно, мастер просто отдыхает в промежутке между большими и важными текстами, ведь в такие моменты у него уже выходили подобные сборники шедевров малой прозы вроде «Первого субботника» (1992), «Утра снайпера» (2002) или «Моноклона» (2010).
-1.thumb.jpg)
