...Как говорили московские ерники, все смешалось в доме Обломовых, если вспомнить: а) постмодернизм 90-х, б) статус автора этой книги как «короля контркультуры», в) паузу, которую он взял с 2014 года. По первому пункту стоит отметить, что так за сокровищами, как в «Наследии» Чака Паланика (М.: АСТ), не бегали со времен «Жмурок» и прочих бордовых пиджаков, и аналогии с «39 ключами» Рика Риордана будут более чем уместны. В этих самых «ключах» старуха умирает, а наследничкам ищи теперь припрятанные ею в стульях артефакты, дающие власть над миром. Ну хорошо, не в стульях, а по всему свету, и лишь в этом разница между заморскими гонками по вертикали и бессмертным романом Ильфа и Петрова.
Так вот, сюжет. Точнее, ответ на второй вопрос. Какая еще может быть фабула у культового автора «Бойцовского клуба», кроме как модная и актуальная? В данном случае это комикс — искусство безотказное, популярное, каждый раз обращающее любую форму разговора в безусловный бестселлер, будь то «Анна Каренина» или «Бэтмен против Супермена». Вот и на этот раз сработало, недаром подзаголовок у Паланика уточняет, что это «Бесцветная новелла, которую раскрасите вы». Здесь ответ и на третью загадку таится — «бесцветная» или «бесценная»? — поскольку во время упомянутой паузы автор уже пытался издавать свой комикс («Фраза» о нем писала) и теперь повторяет попытку, которую, очевидно, не все «раскрасили». Или это парафраз Сорокина, у которого «раскрасить носорога» в «Голубом сале» означало «оплошать»?
Как бы там ни было, но сюжет именно таков, что «носорогов» в нем хватает. Молодому клерку из Нью-Йорка досталось от отца деревце в горшке стоимостью в самолет, но он, как пишет автор, «был тупым, толстым, никчемным идиотом». А где вы видели других в Нью-Йорке? Больше всего ему хотелось «сидеть в своей квартире, закинув ноги на журнальный столик, и потягивать „Хеннесси“, смотря в интернете межрасовое порно с ампутантами», а тут такое. Приходится бежать от всего мира, охотящегося за его тысячелетним дубком и заодно головой, в компании с настоящей атомной блондинкой, «миллион лет живущей на свете стриптизершей, археологом, храмовой девой, серийной убийцей, неисправимой лгуньей». Зато хоть правду о себе узнал и истории слегка подучился наш герой, бродяжничая и спасаясь от преследователей, нанятых богачами, 
алчущими, так сказать, бессмертия.
Но главное, вы спросите, зачем вся эта бижутерия жанра? С нее, кстати, все и началось, если вспомнить авторское предисловие. Там речь о коробке с пуговицами — семейной реликвии, затерявшейся в переездах и эмиграциях (в частности, из Галиции) — в которой хранились пуговицы, срезанные с одежд всех предков автора. А с него, мол, уже никто ничего не срежет, и не потому, что носит футболки, а кальсоны нынче не в моде — рассказать об этом будет некому. «Поэтому я и написал „Наследие“, — поясняют нам, — ведь все мы хотим получить физическое подтверждение своей истории и найти человека, который ее объяснит».
В следующей книге нашего обзора — «Ковчеге» Егора Фетисова (М.: Время) — уже увереннее слышатся девяностые и постмодернизм принимает черты альтернативной, как водится, истории. В частности, о том, как наш современник, художник Матвей, попадает в Петроград начала ХХ века.
Ничего не напоминает? Ну словно герой «Чапаева и Пустоты» Пелевина. Только тот был праздным гулякой, а наш готовится стать отцом, денег нет, и тесть устраивает его в цирк. Не художником — завхозом. Сказка, конечно, начинается, каждый раз, когда парня либо по башке треснут, либо сам отъедет, напившись. И попав в настоящую «Бродячую собаку» — артистическое кафе, в котором когда-то собирались поэты и художники Серебряного века, пьянствует с Бенедиктом Лифшицем, видится с Осипом Мандельштамом, раскланивается с Николаем Гумилевым. Словно Петр Пустота у Пелевина, которого сам Валерий Яковлевич Брюсов приветил.
О чем же говорят эти петербургские тени прошлого? Естественно, о том, что волнует героев уже в наше время. Когда, добавим, в город такая эпидемия вскорости нагрянет, что страшная испанка, косившая его жителей в «серебряные» времена, покажется невинным насморком. То есть бежать надобно, но никто, кроме медиков, не знает, куда. А поэт-акмеист «с ресницами в полщеки», как писала о нем Ахматова, не знает, но предугадывает.
«— А вы... Вы верите в существование ковчега? — спрашивает его наш художник. — Я верю в существование потопа, — мрачно пошутил Осип. — Ковчег — это и есть вечность, о которой мы говорили. Искусство, не знающее времени как категории. — Значит, чтобы спастись... — Ковчег не спасательная шлюпка, — отрезал Осип. — Ковчег — это метафора строительства как такового. Каждый, понимаете, каждый должен строить свой ковчег. По крайней мере, каждый художник. Но не для того, чтобы болтаться по волнам и прибиться потом к горе Арарат. А потому что само созидание и есть ковчег. Его строительство важно само по себе».
Не меньше магии в следующем романе — «Дженнифер. Обитель скорби» Виктора Хорунжего (К.: Саммит-книга, 2018), исполненном в «темной» готической манере. Волк и ворон, являющиеся шестнадцатилетней героине, у которой родители погибли в автокатастрофе — это ведь символы, не хуже, чем у Эдгара По с Метерлинком, не правда ли? На самом деле никто вам об этом не скажет, поскольку видит их только девушка и ломятся чудовища в двери среди ночи только к ней. А посему — психушка, закрытое отделение, пациенты, в основном, неугодные обществу объекты.
Впрочем, кое-кто из них тоже видит непрошеных гостей, так что Дженнифер с ними будет «весело».
Хотя таинственный почтальон, после визита которого в клинике кто-то умирает, а также монструозный главврач отнюдь не веселят нашу жертву психоза. А когда видения прошлого оказываются правдой (в больнице был пожар, о чем вещает женщина-спаситель из ночных кошмаров), то верить приходится даже в невероятное. Например, в мамину подругу — единственного человека, который может помочь и после встречи с которой все проясняется. Нет, не сеанс магии, как у Булгакова, но темные и светлые силы все-таки схлестнутся, а сама героиня станет прилежной ученицей. Да-да, словно в эпопее про Гарри Поттера. «Магия — это не ремесло, это стиль существования, — объясняют ей. — И как бы ты ни хотела, не сможешь научиться всему, потому что за каждым пройденным горизонтом будут открываться новые».
Что же касается параллельного мира, куда попадает героиня и где живут герои ее кошмаров, то она не зря сомневалась в начале романа: не так ли уж нереальна потусторонняя вселенная по сравнению с нашей действительностью? Страсти-то, оказывается, везде одни и те же, как и искушения, и прочие грехи.
«Что называешь злом ты, ведьма-недоучка? — восклицает в конце главный злодей. — Глаза его блеснули холодным огнем, и улыбка пропала с лица. — Тебе не понять этого. Играть в свою игру, где твоими марионетками становятся другие люди. Повелевать их судьбами, строить вокруг себя свою собственную. Чувствовать себя богом, творящим и уничтожающим согласно собственной воле... — Нет ничего, что могло бы сравниться с этим! Я был счастлив по-своему... И не тебе меня судить за мои поступки. Как и никому иному. И это я заберу с собой... в тот мир, — он кивнул туда, где хищно клубился туман».
