Наступивший 2017 год является, если так можно выразиться, революционно-юбилейным. Прежде всего речь идет о 100-летнем юбилее Русской революции, которую в научно-обывательском обиходе принято разделять на Февральскую так называемую буржуазно-демократическую революцию (хотя февральской она была по старому стилю, а по нынешнему стилю она мартовская и началась аккурат в женский день 8 марта), а также на Октябрьскую так называемую социалистическую революцию (хотя по новому стилю она опять-таки ноябрьская). Начавшись 23 февраля (8 марта) 1917 года, эта на самом деле единая Русская революция окончилась в 1930-х годах сталинскими репрессиями. Такой подход, равно как и само понятие Русской революции как единого процесса, является нетривиальным и далеко не всеми разделяется, но поддерживается в то же время рядом серьезных историков.
В нынешнем году исполняется также 100 лет Украинской революции, которую разного рода невежественные патриоты изо всех сил пытаются оторвать от Русской революции, что совершенно антинаучно и просто глупо с точки зрения единства социальных процессов. Между тем Украинская революция была составной частью как Русской революции, так и мирового революционного процесса, имевшего место в то время. При этом влияние мировых, прежде всего европейских, тенденций в Украине чувствовалось, возможно, даже сильнее, чем в России из-за близости Европы и более сильной вовлеченности Украины и действовавших тогда на ее территории акторов в европейские процессы.
Наконец, в 2017 году исполняется еще одна знаковая, хотя и «полукруглая» дата — 95 лет с момента официального основания Советского Союза, в связи с чем также возникает целый ряд интересных вопросов и тем для обсуждения, особенно ежели подходить к ним с нетривиальных, небанальных позиций.
Очевидно, что столь объемную тематику невозможно осветить в одной публикации, да и не нужно этого делать. Потребуется целый ряд публикаций в течение юбилейного 2017 года, чем и займемся в меру наших скромных сил, возможностей и разумения.
Начать же следует с генеалогии русской революционности, революционной мысли и практики, которая привела к большевизму и последующим трагедиям. Образно говоря, проследим путь от декабризма до большевизма и сталинизма. Тема эта очень интересная и даже неожиданная, например, потому, что русский большевизм, тем более сталинизм имеют мало общего с декларировавшимся марксизмом. Для патологических патриотов специально заметим, что в формировании русской революционной мысли и практики активнейшее участие принимали этнические украинцы и/или выходцы с Украины — Павел Пестель, Софья Перовская, Андрей Желябов, Николай Кибальчич, Вера Засулич. Кстати, последняя стояла у истоков организации «Освобождение труда», из которого затем выросла социал-демократическая партия, а из нее, в свою очередь, отпочковались большевики. Наконец, знаменитый Лейба Бронштейн, более известный как Лев Троцкий, а также ряд других революционных деятелей России происходили из Украины. Собственно, выходцы из Украины внесли огромный вклад в русскую революционность как социальный феномен.
Нижеследующий текст пришлось привязать к годовщине смерти Ленина. Напомним, что 21 января 2017 года исполняется 93 года с тех пор, как вождь мирового пролетариата отошел в мир иной в 1924 году.
Что касается нынешних дебильных «запретов на коммунизм», навязываемых полезными идиотами и откровенными подонками, нажившимися на разворовывании страны, то следует напомнить, что коммунистическая идея в том или ином виде уходит своими корнями в глубину веков. Поэтому на подобные «запреты» и соответствующие «законы» следует, как советовал Остап Бендер, плюнуть слюной. К тому же, помнится, Янукович и компания тоже принимали «законы», но им пришлось «делать ноги», и им еще повезло, поскольку Каддафи сбежать не успел. Об этом следует помнить тем, кто сейчас сочиняет законы, в том числе о «запрете коммунизма». Еще раз повторим, что эта идея стара как мир, а потому подобного рода «законы» и «запреты» есть не что иное, как хорошо известный «пук в Вечность».
Кстати, в той Европе, при разговорах о которой у многих доморощенных еврооптимистов текут слезы умиления и сопли восторга, коммунизм как идею, как направление социальной мысли и как политическое течение запрещать никто даже и не думал. В подробности о том, насколько современные представления о коммунизме, в том числе в Европе, соответствуют собственно этой идее в ее истинном понимании, вдаваться не будем. Это в нищей, разворованной олигархами и разными «демократами» Украине за счет налогоплательщиков содержат разного рода «институты памяти», которые занимаются, откровенно говоря, разной, пардон за грубость, «херней» вроде запрета коммунизма, переименования улиц и сноса памятников, на которые уже давно никто внимания не обращает. А в Европе осудили все формы тоталитаризма, включая гитлеризм и сталинизм, и решили, что этого более чем достаточно. К тому же социализм и коммунизм в их нынешнем понимании являются прежде всего европейским продуктом, и в наше время значительная часть социальных школ на Западе основываются именно на марксизме, о чем отечественные «эксперты» и властно-олигархический агитпроп предпочитают помалкивать.
Когда наблюдаешь натужные старания патриотических интеллигентов, припоминаются слова Мыколы Хвылевого "про задрипанський світогляд безграмотно-міщанської рідненької просвіти".
Приравнивание же нацизма к коммунизму — это вообще полный бред. Нацизм по определению является идеологией человеконенавистнической. А вот идея коммунизма, по определению же, является гуманистической, ибо это светская, нетеистическая форма религии, которая перекликается с духовными традициями мировых религий. Более того, идея коммунизма определяет высшее предназначение человека как процесс бесконечного познания, разумного преобразования мира и продвижения во Вселенную.
Другое дело — «практика построения коммунизма». Действительно, под лозунгами коммунизма были совершены чудовищные преступления против человечества. Но при чём здесь идея коммунизма, которую, кстати, не Маркс с Энгельсом выдумали? Христианство тоже жгло людей на кострах инквизиции, уничтожало и обращало в рабов аборигенов в колониях, устроило две мировые бойни etc. Посему с тем же успехом можно предать анафеме Иисуса Христа и любимого ученика Его Апостола Иоанна! Или можно выбросить на помойку Евангелие и Апокалипсис, как это безнадежно пытаются сделать с книжками Маркса, Энгельса или даже Ленина.
* * *
Предлагаемый ниже материал является отнюдь не полемикой, а попыткой обратить внимание на глубинные, экзистенциальные корни процессов ХIХ--ХХ веков в Российской империи вплоть до краха СССР, которые так и остались непонятыми, что крайне опасно на фоне назревающих катаклизмов века ХХI-го...
Глубокому пониманию феномена русской революционности весьма способствует хрестоматийная книга гениального киевлянина Николая Бердяева (1874-1948) «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937). Хотя тексты Бердяева считаются ненаучными, их можно истолковать с позиций (пост)неклассических знаний, которые официальные обществоведы упорно игнорируют, а кроме того Бердяев слушал вживую Ленина, учился в Киевском университете вместе с Луначарским, лично знал Плеханова, Засулич, Савинкова, Туран-Барановского, Дзержинского, Мартова и других персонажей той эпохи.
Истоки русской революционности Бердяев справедливо видел в особенностях т. н. «русской души». Современное обществоведение, которое упорно болеет «хроническим позитивизмом», этот «термин» посчитает ненаучным, возможно, даже справедливо. Но основанная на эмпирических данных глубинная психология позволяет вполне научно истолковать откровения Бердяева: обществом движут энерго-информационные процессы в массовой психике, которая является противоречивым единством осознаваемых интересов и идей, а также бессознательных страстей, возникающих при взаимодействии психики с окружающим миром. Возникают устойчивые коллективные содержания психики, которые Эрих Фромм называл «социальным характером», Карл Густав Юнг — «архе(психо)типом», Станислав Гроф — «системой конденсированного опыта», а старомодную метафору «русская душа» можно считать вполне научной. По Бердяеву, «русская душа» — это противоречивое единство природного дионисизма и православной аскезы. Отсюда устойчивые свойства: догматизм, аскетизм, религиозность в вопросах нерелигиозных, в т. ч. социальных, чем отличались большевики с их «патологическим атеизмом». Бердяев пишет: «Русские всегда ортодоксы или еретики, раскольники; они апокалиптики или нигилисты». Здесь корни русских революционности и империализма.
Первым большевиком был царь Пётр, который садистскими методами вёл ускоренную модернизацию. Это привело к появлению очень тонкого, катастрофически оторванного от тёмной массы культурного слоя и своеобразной «интеллигенции», не похожей на западных «intellectuels» — людей интеллектуального труда и творчества. К русской интеллигенции могли принадлежать люди, не занимавшиеся интеллектуальным трудом и вообще не особенно интеллектуальные. Своей нетерпимой моралью они походили на религиозную секту, были идеологической, а не профессиональной и экономической группой. Кстати, для Украины эти явления были тоже характерными.
В ходе наполеоновских войн русское офицерство познакомилось с идеями Французской революции, восприняв их с фирменным русским догматизмом. Что бы ни говорили, а восстание декабристов было благородным порывом лучших представителей дворянства! Но оно было плохо подготовленным. Координации между Северным обществом в Санкт-Петербурге и Южным обществом в Украине практически не было, в т. ч. и по причине личных амбиций лидеров.
Ещё раз подчеркнём, что декабризм имел самое прямое отношение к Украине, многие декабристы были этническими украинцами или родом с Украины, посему практически полный «игноранс» декабристского движения в современной украинской истории — это полный идиотизм какой-то!
А главная причина провала восстания декабристов -- отсутствие сколько-нибудь серьёзной стратегии. Декабристы наивно верили, что стоит им восстать, как тут же восстанет вся Россия и свергнет тиранию. В России при Александре І назрел социополитический кризис. Но этот кризис осознавал только тончайший культурный слой общества, который оказался зажатым между самодержавием и тёмной массой крестьян. Уровень образования и сознания крестьян был таков, что устройство общества они представляли себе исключительно только в виде пирамиды с «царём-батюшкой» во главе. Периодические народные бунты, «бессмысленные и беспощадные», были направлены против «лукавых бояр», которые мешают «доброму царю» познать беды народа, в крайнем случае преследовали цель заменить "плохого" царя на "хорошего". С такой психологией масс мечты о республике, конституции, демократии etc были полной утопией. Привилегированный дворянский класс недалеко ушел от забитого крестьянства. Бердяев писал: «Огромная масса русского дворянства была тёмной, ленивой и вела бессмысленную жизнь. Средний русский дворянин сначала служил в гвардии, скоро выходил в отставку и поселялся в деревне, где ничего не делал и проявлял себя всякими самодурными выходками и мелочным деспотизмом».
Приходилось сталкиваться с высказываниями о том, что декабризм, дескать, потерпел поражение, поскольку программные документы декабристов — Конституция Муравьёва, Манифест Трубецкого и «Русская правда» Пестеля — были неудачной компиляцией реализованных на Западе и в США конституций. Если речь идёт о лозунгах «Декларации прав и свобод» Французской революции, которые лежат в основе конституций Запада, то реально они не воплощены, а извращены, как и христианство, но это отдельная тема. В отличие от восстания декабристов, во Франции действительно была революция, т. е. движение огромных масс, что сопровождалось огромным выбросом деструктивной психо-энергии. Поэтому революция, начавшись лозунгами Свободы-Равенства-Братства, привела к кровавому массовому психозу, закономерно окончилась диктатурой Бонапарта, после разгрома которой друг друга сменяли псевдодемократия, реставрация монархии, диктатура. И так Францию трясло почти сто лет аж до Парижской Коммуны. В США, несмотря на «Билль о правах», уничтожили индейцев и обратили в рабство миллионы негров, а с расовой дискриминацией кое-как покончили только в 1970-х (!). Обществом движут не так «прекрасные идеи», как более глубокие страсти, которые чаще всего имеют авторитарный, приспособленческий и деструктивный характер (Эрих Фромм), поэтому содержание всех этих деклараций, биллей и конституций относительно маловажно.
Действительно, важны не так идеи программных документов декабристов, как более глубокие содержания психики, которые двигали и всем социумом. Ни предпосылок, ни социальной базы ни для революции, ни даже для реформ в России 1820-х годов не было, и уже поэтому декабристов следует считать героями, сложившими головы свои на алтарь «светлого будущего», которое до сих пор (!) так и не наступило.
Идеология декабристов была противоречивой, эклектичной. Многие из них придерживались либеральных, умеренных, даже монархических взглядов. Весьма показательна фигура близкого к декабристам поэта Александра Пушкина, который одновременно писал революционные стихи и воспевал самодержавие. Один из лидеров базировавшегося в Украине «Южного общества» Павел Пестель представлял крайнее левое крыло. По Герцену, это был первый русский социалист, «социалист до социалистов». Он был республиканцем, но централистом; он не был либералом, был склонен к деспотии, обнаруживал ту волю к власти и насилию, которые затем проявились у большевиков в «патологической форме». Часто большевизм выводят именно из Пестеля.
Но слишком демонизировать и преувеличивать влияние Пестеля на дальнейший ход революционного процесса в России не следует. Пестель был всего лишь «одним из» в декабризме, а дальнейшие трагедии в истории России отнюдь не были следствием того, что «на заре» русской революционности был такой себе тоталитарист Павел Иванович Пестель — автор «Русской правды». Но Пестель именно тем и интересен, что показал основную — тоталитарную — доминанту в дальнейшей русской революционности, ибо именно она наиболее соответствовала архетипу «русской души», сформированному в Московской Руси — «христианизованном татарском ханстве» (Бердяев). Пестель показал, что какие бы «передовые идеи» ни приходили с Запада, в России они будут «творчески переработаны», часто до полного извращения, что затем произошло с марксизмом и самим идеалом коммунизма.
* * *
Лучшие дворяне образовали первую интеллигенцию, которая после подавления декабристов пошла путём раскольничества, себя называла «мы», а власть — «они». Именно поэтому маразм, наблюдаемый сейчас в России, особенно среди интеллигентов, есть полнейшее извращение русской идеи, которая в первозданном виде скорее анархична, но никак не авторитарна.
Обозначился раскол на «западников» и «славянофилов». Забавно, но бессмысленный спор между ними на тему «нам на Запад или на Восток?», начавшись в начале ХIХ века, полным ходом идут и сейчас, в т. ч. и в Украине! Западники впадали в национальный нигилизм и абсолютизировали общее, которое, как оказалось, есть не общее, а только западное. Славянофилы раздували самобытность, отрицая общее.
Наименее интересным типом западников Бердяев считал «простых» просветителей, которые пропагандировали передовые западные идеи. «Более интересен тип западника, подвергший русской переработке западные, по преимуществу французские (и немецкие. — Авт.) социальные идеи», что часто имело форму неистового религиозного откровения. «Сами французы (и немцы. — Авт.) не знали такого увлечения этими идеями», — писал Бердяев.
Западники религиозно превозносили Запад, хотя плохо его понимали. У нас по сей день молятся на Запад, плохо понимая мещанско-торгашескую суть этого «кумира». Эти иллюзии впервые развенчал первый русский политэмигрант Александр Герцен. Будучи крайним западником, после ареста, двух ссылок, социалистического вольномыслия, клятвы с Огарёвым на могиле декабристов Герцен вырывается из кондовой российской азиатчины в Европу и... разочаровывается в западных и социалистических ценностях. Герцен был поражён мещанским духом западных буржуа и социалистов. Хотя он прошёл путь от гегельянства к Фейербаху, но, будучи воспитанным на французских социалистах, отрицательно относился к социализму немецкому и не любил Маркса, с которым сталкивался в Лондоне и вел жесточайшую полемику. Но Герцен кое в чём превзошёл Маркса, говоря: «Мещанство — идеал, к которому стремится, поднимается вся Европа... Работник всех стран — будущий мещанин... Будь пролетарий побогаче, он и не подумал бы о коммунизме». Такой «материал», как пролетарий, пригоден не для «высоких идеалов», но лишь для «светлого потребительского будущего», которое, как казалось, было к середине 2000-х построено на Западе за счёт ресурсов «третьего мира», но теперь на волне экономического и мигрантского кризисов неминуемо разваливается. Герцен не считает ход истории прогрессом (задолго до Шпенглера!), называя крестьянскую общину предпосылкой к социализму из-за отсутствия в ней мещанства (чисто русское!).
Западник Герцен сходился со славянофилами, которые не считали собственность священной и абсолютной, отрицали западную буржуазную цивилизацию, а общину рассматривали как самую справедливую форму социализации. Здесь глубинные корни «колхозов» и русского коммунизма, а не в западном Марксе. Славянофилы ещё до Шпенглера поставили вопрос о различии цивилизации и культуры, цене цивилизации и её закате, о противоречии между рационалистической раздробленностью Запада и религиозной целостностью Востока. По Бердяеву, русские обладают исключительной способностью к усвоению и переработке западных идей; то, что на Западе было подлежащей критике теорией, гипотезой, истиной относительной, частичной, у русских интеллигентов превращалось в догматику, религиозное откровение из-за отсутствия скептического критицизма западных людей. Русский психотип стремится к Абсолюту, всё хочет подчинить Абсолюту, переключает религиозную энергию на нерелигиозные объекты социальной жизни. Будучи приверженцами Гегеля, Шеллинга, Фейербаха, Маркса etc, русские были их последователями в тотальном смысле.
Революционность кружка Петрашевского ограничивалась обсуждением философских идей, но привела к смертному приговору с заменой на каторгу. Отсюда вышел Фёдор Достоевский. Он тоже был социалистом на почве православия, с Богом и во Христе, но он обличал революционных интеллигентов, ибо гениально предвидел отрицание свободы духа как предельный результат идейной диалектики революции. Достоевский предвидел многие трагедии ХХ века: патологию массового общества, тоталитарию, инфернальные ужасы ХХ века; его учениками были Ницше, Шпенглер, Фрейд, Фромм... Он предвидел появление крайне догматичного русского революционного интеллигента, единственной специальностью которого была революция. После петрашевцев русский социализм уже не будет идиллическим, а станет приобретать всё более тоталитарные черты.
(Подробнее о Достоевском и его взглядах можно прочесть в материале Откровения Пророка Федора. К 195-летию Достоевского)
* * *
В Европе уже появился Маркс. Бердяев приводит курьёзный факт. Русский марксизм возник лишь в 1880-х гг., но отдельные марксисты были уже в 1840-х. Некий степной помещик Сазонов был первым русским марксистом и, возможно, вообще одним из первых учеников Маркса. Маркс, который не любил России и русских, с удивлением писал, что у него появились последователи из числа русских степных помещиков...
Появились разночинцы. По Бердяеву, западная интеллигенция в социальном смысле буржуазна, она принадлежала к привилегированным классам; русская интеллигенция в массе была пролетарской, не буржуазной, а высшее образование в России было намного доступнее, чем на Западе (sic!). Вспоминается советский миф о том, что разночинцы и народники были буржуазно-демократическим этапом русской революции. Разночинцы и народники никогда не были буржуа и демократами. Скорее демократические реформы иногда вынужденно проводил царизм, а революционеры толкали к тоталитарии.
Первым революционером-разночинцем был «неистовый» Виссарион Белинский. Бердяев писал о Белинском: он был нетерпимым фанатиком, склонен к сектантству, религиозно увлечён идеями, постоянно вырабатывал себе мировоззрение не из потребности чистого знания, а для обоснования стремлений к лучшему социальному строю, ему характерно русское искание целостного миросозерцания, которое даёт ответы на все вопросы жизни, соединит теорию и практику, философски обоснует социальный идеал. Но бунт против общего у него переходит к подчинению личности новому общему. Из сострадания к людям он готов к тирании и жестокости, чтобы осчастливить человечество можно снести головы нескольким сотням тысяч. Белинский — прямой предшественник большевизма — считал, что толпа настолько глупа, что её насильно нужно вести к счастью. И надо отдать должное, что и Белинский, и даже большевики здесь были где-то правы...
Белинский привёл Достоевского к идее «Великого Инквизитора». Белинский не типичен для народников: он признаёт положительное значение индустрии и даже готов признать значение буржуазии, которую терпеть не может, как большевики.
Продолжение следует.
