Почти 50 лет назад в обеих Германиях — Западной и Восточной — начали снимать вестерны, учинившие полный зрительский переполох во второй половине XX века. Их снисходительно любя называют «индианер-фильмами», чтобы отделить в жанровой классификации от «настоящих» американских вестернов. Но крепкая репутация немецкого вестерна 60-х до сих пор вызывает желание снимать «что-то об индейцах», в первую очередь у самих немцев.
В прошлом году в Германии вышел фильм «Золото» о немецких переселенцах-золотоискателях. «Золото» обругали, но и об индианер-фильмах вспомнили с ностальгией. Порассуждаем и мы об этом феномене, европейском увлечении Диким Западом, ведь когда-то индианер-фильмы тоже были неотъемлемой частью нашей жизни.
Сразу стоило бы отделить аспект этнографический, исторический, лингвистический (когда интересны собственно индейцы и их жизненные реалии) от увлечения европейским и американским масскультом, выросшем на мифах и правде о фронтире. Для поколений, родившихся в 70-е, все начиналось с европейского романтизированного подхода, очень яркого, волнующего и талантливого в умении взять из индейской жизни самое ценное с гуманистической европейской точки зрения, и превратить в новый, лучший образ, сохраняющий при этом аутентичность и правдоподобие.
Кто с детства не обожал «индейские» ландшафты: каньоны, пески с кактусами, поросшие хвойными лесами скалы, бурные горные речки и зеркальные озера? Кто не был увлечен книгами о животных Лондона, Сетон-Томпсона, Зальтена? Индейцы очень органично вписывались в этот мир и были как будто его продолжением, что, конечно, — очень важное объяснение большой детской симпатии к ним.
Спустя годы вновь пытаешься пройти по «таинственным следам», так интриговавшим в детстве, но оставшимся неизученными из-за того, что приходилось ходить в школу, на тренировки, в художественные и музыкальные кружки, за хлебом, в гости к родственникам и знакомым, делать уроки, ездить на каникулы к бабушке. Мы толком даже не понимали, как извлечь нужную информацию из библиотечных каталогов, потому что в больших библиотеках это дело было весьма запутанным. А дома не всегда появлялись «книжки про индейцев», которые (да как и почти все книги) в СССР быстро расхватывались. С фильмами та же история. Даже то, что шло в советском кинопрокате, не всегда удавалось посмотреть. Нужные фильмы часто показывали летом, во время разъездов на каникулы. Эти фильмы — до сих пор место встречи вчерашних советских мальчишек и девчонок, которые выросли.
Когда-то увлекательные миры приключений создавали для нас талантливые взрослые: писатели, переводчики, кинематографисты, художники, скульпторы «солдатиковых» фабрик. Мы, благодаря им, выросли в окружении верных друзей, романтичных, благородных, живущих увлекательной жизнью. Тоску школьных уроков, первые детские разочарования и обиды было намного легче переносить с мыслью, что дома нас всегда ждет Земля Соленых Скал.
Мы не задумывались тогда, что весь этот мир олицетворяла, прежде всего, Германия. Немецкие приключенческие фильмы, среди которых самыми популярными стали циклы с Пьером Брисом и Гойко Митичем. Немецкая игровая миниатюра, изображавшая индейцев и бледнолицых. Целая детская и взрослая развлекательная индустрия на тему Дикого Запада.
Особое место в этом перечне занимают книги таких знаменитых писателей как немец Карл Май и американский немец Джеймс Шульц. Обоих в свое время невзлюбили: глупцы в СССР приписали Маю расизм и шовинизм, а глупцов в США задело, что Шульц описал индейцев самодостаточным народом, чье естественное развитие, земли, нравственные и материальные богатства захватили и уничтожили белые, построившие свою цивилизацию на обмане и геноциде.
Хотя многие свои классические сюжеты Шульц строит не на восторгах по поводу племенной демократии и процветания охотников на бизонов, а на описании неравенства в индейском обществе, жестких и даже жестоких правил родового строя. Чего стоит один только эпизод бесчеловечного наказания молодой жены, сбежавшей от нелюбимого старого мужа, за которого выдали насильно.
Один из типичных главных героев Шульца — в меру амбициозный юноша из бедной семьи. У парня своя собственная «американская мечта». Он наблюдает за состоятельными индейцами и сравнивает: племя помогает ему и его семье, но у них самый старый типи, самые старые лошади для перевозки домашнего скарба, самое жесткое мясо, выделенное охотниками по остаточному принципу. А у вождя — большой табун и достаток. Живут припеваючи и «топ-менеджеры» племени: шаман, ловец орлов, загонщик бизонов, сильные охотники-воины. Юноша мечтает стать кем-то из них, но сразу, добившись всего смекалкой и оригинальным подходом к делу. У Джека Лондона тоже есть похожий сюжет, «Сказание о Кише», захватывающая история о мальчике из эскимосского племени, который после гибели отца — знаменитого охотника — требует от племени хорошего мяса для своей семьи. Не встречая понимания, Киш самостоятельно добивается своей индейской «американской мечты», изобретая хитроумный способ, позволяющий легко охотиться на медведя в одиночку.
Социальная лестница и имущественное расслоение существовали всегда, даже при родовом строе. Но богатство у индейцев прерий считалось зазорным и обременительным, поэтому были потлатчи и просто раздача нуждающимся соплеменникам мяса и подарков. Только в поздний период племенного строя отношение к богатству у индейцев изменилось — под давлением белой цивилизации. Появились состоятельные владельцы табунов и прочих ценностей, которые подрывали даже власть вождей, сотрудничая с пришельцами из-за Большой Воды.
Шульц не спорил с тем, что в техническом, бытовом смысле цивилизация индейцев прерий эволюционно отставала от европейской. Он говорил, что эволюционное опережение не обязательно означает опережение общественно-моральное. Идя вперед и приобретая, современный человек все время что-то теряет. Индейцы не были тотальными дикарями, белые не были тотальными хищниками. Они были разными, им стоило учиться друг у друга, но европейцы предпочли войну на уничтожение. Победили сила и обман. И, как часто бывало в истории, только счастливо разрешив за счет других главнейший вопрос собственного выживания, колонисты поуспокоились и смогли, наконец, разглядеть еще что-то, кроме земли и накопления.
В отличие от американской «белой» культуры, европейская культура увидела в индейской цивилизации даже большее. Отчетливые признаки общества будущего: социального, нематериального, созидательного, близкого к природе и простым радостям. С увлечением выбирая именно такие проявления, Европа создала представление об улучшенной, усовершенствованной в ее понимании квазииндейской культуре, во многом действительно более харизматичной, как и всякое собрание лучших произведений.
Неважно, сколько общего сохранялось между европейской версией индейского мира и настоящими индейцами. Европа, не перевирая в целом суть, взяла для себя у индейцев то, что и сейчас остается для нее мечтой. Именно поэтому европейцам так близка собственная призма ощущений и романтизированный взгляд на жизнь и борьбу индейцев. Такой социально-культурный подход сложно назвать историческим, и уж тем более не стоит искать в нем неточности и заблуждения. Он важен для Европы в процессе решения ее собственных вечных вопросов.
Вот почему в индианер-фильмах такая красивая, одухотворенная музыка. Cоветских школьников один вид вступительных титров на фоне потрясающих пейзажей виннету-фильмов (хотя снимали где-то в Сербии или Хорватии, это была отличная стилизация), с величавой, торжественной музыкой Беттхера, вводил в настоящий кинозальный транс. Казалось бы, что у этих оркестровых пьес общего с Диким Западом и индейцами? А вот что. Они воспевают естественную красоту и тоску Европы. Поэтому так органично сочетаются симфонические инструментальные баллады с «прериями» и «скалистыми горами» в панораме виннетту-фильмов, европейский вкус и американская красочная натура. И лучшее воплощение все это нашло в немецкой современной культуре прошлого века.
Нужна ли нам сейчас эта романтизация?
Теперь она кажется старомодной и смешной. Напротив, снова популярен американский взгляд. В отличие от европейского, он гораздо более жесткий, правдоподобный, «объективный». Американский взгляд породил более сложное искусство, использующее в качестве своей основы тему фронтира. Именно поэтому американский взгляд больше приветствуется сторонниками другого подхода к индейской теме, «исторического», получившего большее распространение в эпоху информации. Русскоязычные читатели в большинстве случаев тоже разделяют его. Легенды об индейцах, созданные в прошлом веке, отвергаются ими как «сказки». Ностальгия высмеивается как любовь к игре и мифу. Новые пионеры чувствуют себя настоящими первопроходцами, роясь в американском интернете. В рунете выросло множество сайтов об индеанистике, а русскоязычные авторы, слывущие авторитетами в этой теме, издают свои «исторические» книги об индейцах. Слишком нарочитый акцент на стремлении к точности, «правдивости» контрастирует с тем фактом, что все новые русские издания — только компиляции на основе старых исследований. И эти компиляции принадлежат авторам, вряд ли изучавшим предмет описания на месте.
На самом деле, вся эта новая волна ничуть не более исторична, чем старые добрые книги известного чехословацкого этнографа-индеаниста Милослава Стингла, публиковавшиеся в СССР. Разница лишь в том, что раньше углубленные фактические подробности часто игнорировались как излишние. Их сокращали в пользу эпизодов, иллюстрирующих красоту и тонкость ощущения индейцами природы, или рассказывающих о борьбе.
Если стремиться к воссозданию полной картины, не нужно отказываться ни от одного из подходов — они дополняют друг друга. Зачем изучают наскальные рисунки, роются в черепках, документах? Чтобы, изучив вчера, узнать больше о завтра, а не только лишь воссоздать максимально полную историческую картину. Европейский взгляд на индейскую культуру и есть, пусть изначально приукрашенная, попытка заглянуть в собственное будущее.
Это не столько романтизация Дикого Запада, сколько обращение главным образом к его романтической стороне, но в историческом контексте. Дикий Запад был очередным символом, шансом для порочной Европы измениться и начать новую жизнь. Именно эта мечта о новой жизни — в основе книжного и кинематографического евромифа о Диком Западе. Индианер-фильмы снимались по разным причинам. Капиталистические «виннету-фильмы» описывали все таким, каким это могло бы быть. «Гойко-фильмы» признавали, что мечту затоптали, и рассказывали, как именно это происходило. Капиталистическая Европа мечтала, социалистическая Европа одергивала ее и возвращала на землю. С годами фильмы о мечте стали красивыми, одухотворенными символами самой Европы, которой больше нет.
И напоминанием — мы живы, пока жива мечта.
