— Ты, знаешь, кто это? — придвинул газету поближе.
— Знаю. Тут написано…
На столе — древний номер «Известий». Пожелтевшая бумага с фотографией старика в берете и три строчки некролога: «… 23 марта в Кламаре, пригороде французской столицы, от разрыва сердца скончался религиозный мыслитель и философ в эмиграции Николай Александрович Бердяев…»
— Написано-то написано… — вздохнул. — Я с ним общался.
— ..?
— Ты мне не веришь?..
— Конечно, не верю. Если бы вы с Лениным общались, то поверил бы, но с Бердяевым…
— Мне никто не верит…
— И где вы общались?
— В Вене, в сентябре сорок пятого...
Бережно положил газету в картонную папку.
— Нарядили меня тогда в охрану к какому-то особисту, по городу сопровождать… Мне девятнадцать лет, простой солдатик… Не помню уже ни лица, ни имени этого полковника. В общем, пришли мы однажды к какой-то красивой женщине — хозяйке ресторана. Повернулся он и говорит: «Иди, погуляй пару часов…».
Огляделся по сторонам, кругом развалины, люди копошатся. Решил пойти в парк Эстерхази, посмотреть знаменитый аквариум. Слышал про Венский аквариум?
— Нет.
— Ладно, это не суть важно. В общем, брожу я по пустым аллеям, указатели все на немецком, спросить не у кого. Ну, думаю, заблудился. Сел в тени на скамейку перекурить, и тут он подошел ко мне…
— Булгаковщина какая-то, встреча на Патриарших…
— Вот-вот. Поздоровался, объяснил, как пройти к аквариуму.
— И всё, что ли?!
— И всё.
— Может, это и не Бердяев был?
— Точно он. Я, правда, тогда не знал, кто он есть на самом деле. Просто странный дед во французском берете…
— И о чем вы говорили?
— Не помню уже, о пустяках каких-то. Поинтересовался моим малороссийским выговором. Сказал, что в юности ему доводилось бывать в Киеве. Попрощался и пошел себе дальше. О чем можно говорить с простым солдатом? Только через двадцать лет, будучи в архиве, я узнал его из некролога в этой газете. Вернее, даже не его самого, а берет французский…
***
Этот диалог произошел двадцать лет назад в квартире замечательного человека — заведующего кафедрой математики Николаевского пединститута Юрия Александровича Белого. Он занимался историей науки и написал хорошие книжки – популярные биографии Иоганна Кеплера, Тихо Браге и Николая Коперника. Под занавес жизни мечтал создать музей истории вычислительной техники: от ручных бухгалтерских «Феликсов» до современных машин. Не успел. В 2007-м Юрия Александровича не стало. Умер последний (а может, единственный?) николаевец, который «живьём» видел легендарного философа.
Огромное творческое наследие Николая Александровича Бердяева сегодня много тиражировано, но мало известно. Его труды «в прикладных целях» используют социопсихологи, профессиональные историки и литературоведы.
На философских факультетах современных университетов творчество Бердяева, Шестова, Розанова, Ильина, Булгакова и других представителей «золотого века русской философии» студенты «проскакивают галопом» за один семестр.
А напрасно. Именно в начале прошлого века попытки ученых, и особенно Бердяева, осмыслить непростую судьбу России, очень плотно корреспондируют с проблемами сегодняшнего украинского общества.
«Недоделанный» профессор
Николай Бердяев родился 18 марта 1874 года в Киеве в старинной дворянской семье, где все мужчины традиционно делали военную карьеру.
Будущее подростка даже не обсуждалось. Его, который еще в 14-летнем возрасте умудрился прочесть Аристотеля, Канта и уже «подбирался» к Гегелю, хладнокровно определили учиться в Киевский кадетский корпус.
Шесть лет казарменного быта — жестокое испытание для неокрепшего характера. Позднее, в «Самопознании» философ вспоминал: «Я не любил корпуса, не любил военщины, все мне было не мило. Когда я поступил во второй класс кадетского корпуса и попал во время перемены между уроками в толпу товарищей кадетов, я почувствовал себя совершенно несчастным и потерянным… В коллективной атмосфере военного учебного заведения я был резким индивидуалистом, очень отъединенным от других».
И далее: «… У меня была антипатия к военным и всему военному, я всю жизнь приходил в плохое настроение, когда на улице встречал военного. Я с уважением относился к военным во время войны, но не любил их во время мира…».
Тем не менее, Бердяев честно провел шесть лет «на галерах ненавистного коллективизма» и окончил кадетский корпус. С большим трудом, пережив череду семейных конфликтов, молодой человек сумел преодолеть родовой консерватизм и уйти с военной службы.
В 1894 году Николай Бердяев со второй (?) попытки сдал экзамены на аттестат зрелости и поступил в Киевский университет имени св. Владимира. Поступил сначала на естественный факультет, а через год перевелся на юридический.
Зря перевелся. Именно здесь, на юридическом факультете, в это время началось повальное увлечение «модным» марксизмом. Будущий доктор философии активно участвует в диспутах, ведет обширную переписку с европейскими теоретиками (Струве, Каутский) и… вступает в «Киевский Союз борьбы за освобождение рабочего класса».
А дальше — стандартная дорога: листовки, демонстрации, митинги, арест, второй арест и высылка на поселение. В 1897-м Николай Бердяев задерживается за участие в демонстрации, а через год — за организацию беспорядков в Киеве.
Молодой человек провел целый месяц в Лукьяновской тюрьме. С большим трудом влиятельные родственники «выхлопотали» его под домашний арест. Следственное разбирательство тянулось пятнадцать месяцев, затем по решению суда Бердяев был на три года сослан в Вологодскую губернию.
Его университетское образование на этом закончилось. Будущий профессор МГУ и доктор теологии (Honoris causa) Кембриджского университета, мыслитель с мировой славой, так и не получил вузовского диплома.
— …Я навсегда остался недоделанным философом-идеалистом, — вспоминал позднее Николай Александрович. — Радикальные марксисты из нового правительства пытались, но не успели «перековать» меня в красного профессора…
Интеллектуальная столица северного края
Ссыльнопоселенец Бердяев прибыл в Вологду и… попал в такую интеллектуальную среду, которой мог бы позавидовать любой мировой университетский центр. Здесь отбывали ссылку известный теоретик марксизма Александр Богданов, будущий Нарком просвещения Анатолий Луначарский, эсер Борис Савинков и начинающий литератор Алексей Ремизов.
На одной улице в соседских особняках проживали: Павел Щеголев — известный пушкинист, Александр Вановский — философ и будущий преподаватель Токийского университета. Время от времени опальных «революционеров» навещали Петр Струве, Семен Франк и Сергей Булгаков.
В салонах Вологды барышни скучали. Не звучала древняя мазурка и не играли новомодных вальсов. Все «кавалеры» были заняты бесконечными разговорами «о свободе воли», «конечности разума», «субъективизме познания» и прочих непонятных вещах.
Именно в Вологде Николай Бердяев начал «дрейфовать» от марксизма к «своему» интуитивному пониманию действительности, которое вскоре станет фундаментальным трудом — «Философия свободы». Что же такое свобода в понимании Бердяева?
Оказывается, всё просто: «Добро», «истина», «красота» и «справедливость» не зависят ни от каких социальных условий, они внепартийны, внеклассовы и априорны. Эти понятия не определяются практикой, а есть достояние этического сознания каждого носителя мысли.
Никакие партийные флаги и программы не могут для всех унифицировать понимания «добра», «справедливости» и «красоты». Только внутреннее переживание и осознание личностью права нести свободное творческое бытие для других, способно избавить человечество от страданий, войн и революций…».
Эта позиция молодого философа вызвала бурю негодования в социал-демократической среде вологодской колонии. Здесь отступление от единого понимания «божественной теории» (марксизма) рассматривалось как ересь. Пытливого экспериментатора подвергли негласному бойкоту. Николая Бердяева, естественно, «напрягала» эта партийная солидарность, где «все — есть как один… плечом к плечу».
Его философия свободы требовала гармонии внутреннего и внешнего мироощущения. Здесь стоит отвлечься и рассказать о любопытном эпизоде, который опубликован в сборнике мемуаров вологодских марксистов.
Николай Бердяев и еще несколько человек выехали из Соликамска по делам в Вологду. По дороге среди них возник спор о том, надо ли подавать руку при встрече полицмейстеру. Вопрос этот хотели решить коллективно, чтобы «держать единый фронт поведения». Бердяев ухмыльнулся и лениво бросил: «Если человек хороший, отчего ж ему и руки не подать».
Все нахмурились и остаток пути молчали. В Вологде, перед зданием губернской управы, «свободный философ» первый спрыгнул с телеги и крепко обнялся с городским полицмейстером, который оказался его однокашником по кадетскому корпусу.
Молодому человеку было тесно в среде теоретиков, ограниченных партийной догмой. Божественная «свобода мысли» уводила его далеко вперед. Будучи уже тридцатилетним мужчиной, он стал позиционировать себя «человеком Нового средневековья» — свободным от «идейного плена вождей».
Бердяев, по мнению Струве, уже тогда «чувствовал опасность воцарения рабства коллективной (массовой, — авт.) культуры для всего рода людей».
Киевлянин из «нового средневековья»
Последний год ссылки Николаю Бердяеву разрешили провести в Житомире. Философ с облегчением покинул бывших «товарищей-партийцев». Как он сам впоследствии говорил: «Были, конечно, среди них хорошие, симпатичные люди, все были верующими в свою идею. Но дышать было трудно в их обществе. Было страшное сужение сознания… То, что интересовало меня, не интересовало большую часть ссыльных».
Будущих большевиков и не могли интересовать поиски истины «человека Нового средневековья». Почему? Потому, что Бердяев стал антиподом «коллективного болезненного безумия коммунистов». Именно так называли в то время будущий (прогнозируемый, — авт.) тоталитаризм социалистической номенклатуры.
Что такое «новое средневековье» по Бердяеву? И почему «темные века» человеческой истории философ оценивает, как самый конструктивный период в жизни нашей цивилизации? Ответ на этот вопрос принес ученому прижизненную славу.
Объем статьи не позволяет изложить в полном объёме систему аргументов, но в тезисном порядке это выглядит так:
1. Средние века дисциплинировали человека, формировали у него ориентацию на духовную жизнь. Средневековье — это образы монаха и рыцаря — двух разновидностей аскетических личностей, которые сфокусированы на своем внутреннем мире. Средневековье сковывало свободу творчества, поэтому на смену пришел Ренессанс — эпоха отпадения человека от Бога. Это породило самонадеянность личности, связанную с покорением природы при помощи механизмов. Однако машина вскоре покорила не только природу, но и самого человека.
2. Человек попал в новое рабство — коллективную зависимость от техники. Мышление человека становится прагматическим, техницизм проникает во все поры жизни. В такой цивилизации преобладающим становится стремление «иметь», а не «быть» (подобием Божьим), стремление к наслаждению, комфорту. Все оценивается с точки зрения полезности. Исходя из такой оценки, стоящими внимания объявляются лишь техника, организация, производство, прикладные отрасли науки, вся же духовная культура воспринимается как нечто иллюзорное, призрачное, необязательное. Техническая цивилизация провозглашает «культ жизни вне ее смысла». Власть техники благоприятствует установлению коллективизма и господства политических сект из немногих людей.
3. Вслед за Ренессансом устанавливается нехристианская эра буржуазной истории. Новая эпоха помещает человека в центр Вселенной, но лишает его внутренней духовной дисциплины. К XIX веку гуманистическая культура исчерпывает все человеческие потенции средневековья. Приходит эпоха разочарования. Монахи и рыцари уступают место торгашам и маклерам, а потом народным комиссарам, тиранящим народ во имя «народа».
4. Культом Нового средневековья должно стать конечное назначение человека — его духовное развитие. Граница власти общества над личностью должна быть отодвинута «за горизонт достижимого влияния». Восстание против власти «общего» в Новом средневековье неизбежно и представляется глубоко христианским восстанием нового человека. Поклонение «обществу» как верховной ценности есть самая отвратительная форма идолопоклонства и будет в Новом средневековье изжито неисчерпаемой человеческой личностью.
Такие взгляды превращали Николая Бердяева в антипод большевизму и… сделали его личным врагом председателя Совнаркома Владимира Ленина. В 1920 году философа арестовывают по делу подпольного «Тактического центра», он несколько дней проводит во внутренней тюрьме ВЧК и его лично допрашивает Дзержинский.
Вот, как сам Бердяев вспоминает об этом: «Мой допрос носил торжественный характер, приехал Каменев, был и заместитель председателя Чека Менжинский, которого я знал немного в прошлом; я встречал его в Петербурге, он был тогда писателем, неудавшимся романистом… Я решил на допросе не столько защищаться, сколько нападать, переведя весь разговор в идеологическую область… Я говорил минут сорок пять, прочел целую лекцию… Я старался объяснить, по каким религиозным, философским, моральным основаниям я являюсь противником коммунизма. Вместе с тем я настаивал, что я человек не политический».
«Лекция» Николая Бердяева произвела на Дзержинского впечатление. После допроса он был отправлен домой на мотоциклетке. Однако летом 1922 года последовал второй арест. Философ был обвинен в антисоветской деятельности и просидел в тюрьме около недели.
Его вызвали к следователю и объявили, что по решению Политбюро ЦК РКП(б) и Президиума ВЦИК он высылается за пределы России. Молодой чекист зачитал приговор, в котором содержалось предупреждение о «расстреле в случае попытки самовольного возвращения в Россию».
Философ не любил русскую эмиграцию, поэтому решение о высылке воспринял как личное несчастье: «Когда мне сказали, что меня высылают, у меня сделалась тоска. Я не хотел эмигрировать, у меня было отталкивание от эмиграции, с которой я не хотел слиться». В сентябре 1922 года Николай Александрович Бердяев и его жена отплыли на знаменитом «философском» пароходе из Петрограда в Германию.
На борту собралась тесная компания старых знакомых. Родину покидали профессора Кизеветтер, Трубецкой, Франк, Айхенвальд, Ясинский, Пешехонов, Лапшин, Лосский, Карсавин, Питирим Сорокин, литератор Петрищев и другие. Всего из Советской России депортировали за два года 224 человека. Это были известные представители мировой элиты, которых нельзя было «без проблем» расстрелять в чекистском подвале.
***
В эмиграции Николай Бердяев жил сначала в Берлине, затем перебрался в Париж. Он много трудился. Редактировал журнал «Путь», читал лекции на собраниях Русского студенческого движения. За четверть века пребывания за границей ученый написал более двадцати фундаментальных трудов, создав неповторимый мир персонифицированной философии.
Киевлянин из Нового средневековья до конца жизни не мог принять ценностей либеральной Европы. Под занавес жизни он писал: «…Духовное бытие личности здесь нивелируется городской культурой толстосумов, а знаменитый рыцарский дух Европы давно похоронен в неистребимом гедонизме новых буржуа…».
В 1948 году Николай Бердяев умер в своем доме от разрыва сердца. Умер прямо за рабочим столом. Его могила находится на маленьком кладбище в Кламаре — пригороде Парижа.
