Не смог пройти мимо фейерверка публикаций о Сталине и сталинизме, которыми традиционно богаты май-июнь (месяцы, крепко связанные в сознании с Войной и Победой), публикаций как обличающих, так и хвалебных. Безусловно, фигура Сталина волнует всех думающих людей. Но сигнал «свой — чужой», «наш — не наш», который начали привязывать к дискуссиям о сталинизме, не могу назвать справедливым или, тем более, «общественно полезным». А очень вредным. Потому что это — проявление эмбриональной формы очередного тоталитаристского движения.
Не будем забывать: большевики в сравнении с мировым социал-демократическим движением казались маленькой сектой. Могу согласиться со многими авторами (в частности с Петром Старцевым) в том, что сегодня образ Сталина «опопсился», и это делается неспроста, намеренно — чтобы прикрывать патриотической риторикой произвол. И играть на контрастах. Кстати, это вообще лучше всего получается у идеологической артели Кремля: «лихие
Да, вся эта информационная политика шита белыми нитками. Однако при этом кажется, что уроки сталинизма не выучены. И это таит в себе немалую опасность.
Мое мнение: сталинизм стал своего рода историческим возмездием за медленное развитие страны, сопротивление здравому смыслу в XIX веке.
Поясню. В начале XVIII века Россия «ворвалась» в Европу, вернулась в общехристианскую (уже бывшую не зело христианской) цивилизацию с мягко изолированной периферии этой цивилизации. В которой пребывала где-то со второй части правления Ивана Грозного.
Да, этот исторический вопрос крайне запутан. К примеру, при предшественниках Ивана Грозного — Василии ІІІ и Иване III, а некоторое время и при нем — царство Московское, несмотря на конфессиональные различия, развивалось в тренде Европы. К примеру, при дворе Ивана III и Василия III существовали партии, аналогичные дискурсу позднего европейского средневековья (речь о нестяжателях и иосифлянах). В той же Англии, как свидетельствуют данные британских архивов, касающиеся купеческих путешествий, никто Московию «дикой» не считал. Рассорившаяся с Римом Англия не смотрела на Россию сквозь ватиканскую линзу, как та же Польша. Вообще, можно заметить, что русофобию по Европе в основном и распространяли поляки. Оно и понятно, поскольку поляки и русские, возможно, и воевали между собой чаще, нежели с прочими соседями. Объективные причины недоверия друг к другу понятны — промывание мозгов конкурирующими конфессиями, считавшими друг друга раскольничими.
Хотя и здесь пути истории неисповедимы — так, прими Грозный или его наследник католицизм (или унию), он был бы избран на польский престол. Совсем по другому пути могла двинуться драма Восточной Европы! Огромная империя славян от Адриатики и Балтики до Тихого океана. Но не сложилось. Зачем, спросите вы, мы забрались в такие дебри, обсуждая сталинизм?
Затем, что где-то здесь прячется трещина между так называемым «западом» и российским ответвлением от европейского ствола, девиации, которую затем пришлось исправлять Петру, и которая не была им всё-таки исправлена.
Эта девиация, в конце концов, генерировала Сталина.
Почему, спросите вы, именно этот период — пик правления Грозного, а не, как принято считать, татаро-монгольское иго, отбросившее Русь в развитии? Потому что с этим игом всё как-то неясно, и чем больше узнают историки и археологи, тем больше вопросов и сомнений. Я склоняюсь к версии, что татар с тяжелыми для Руси последствиями использовало владимиро-суздальское крыло Рюриковичей в борьбе за власть на Руси. Князья наши были еще те деятели, возможно, на их странные нравы повлиял характер и источник принятия христианства. Плохо, конечно, что Древняя Русь во многом выбыла из истории за полвека до начала Ренессанса, но все же и в Западной Европе цивилизованные государства в то время только складывались.
Здесь вообще следует от ущербности лечиться — к примеру, Генрих Валуа привез в Польшу французскую моду, шокировавшую и соблазнившую шляхту, а импортировал из Польши организацию уборных. Проблема России состоит в том, что в ней — как раз при Грозном — централизованное государство стало складываться иначе, чем в Западной и Центральной Европе. А именно: Генрих VIII и другие создатели абсолютных монархий отбирали земли у церкви и наделяли ими своих придворных, создавая основу своей системы, в которой король, самый крупный феодал, ликвидировал равных себе соперников. То же сначала пытался делать и Грозный — созданная им опричнина и есть дворянство, слуги, своим положением и доходом обязанные только монарху, а не происхождению. Так же действовал и Людовик XI во Франции. Пример того, что Грозный шел тем же путем: с помощью опричников, которые были освобождены от судебной ответственности, Иоанн IV насильственно конфисковывал боярские и княжеские вотчины, передавая их дворянам-опричникам. Самим боярам и князьям предоставлялись поместья в других областях страны, например, в Поволжье. Правда, реформы внешне сильно отличались от обычных погромов монастырей людьми английского короля Генриха и искусных интриг Людовика Валуа. Грозный устроил массовое истребление всех, кому не по нутру была его политика — даже потенциально. Впрочем, есть мнение, что русский царь был менее кровав, нежели его коллеги. А оклеветали его беглые оппозиционеры, не раз возвращавшиеся в Россию с иноземными армиями...
Почему Грозный свернул реформы — остается загадкой истории. Одни считают, что своим террором, часто хаотическим, царь настолько ослабил страну, что на Россию нашел удобным напасть крымский хан Девлет-Гирей. Опричники разбежались — их от силы остался один полк. Москва была сожжена. Царь свалил очередную катастрофу на своих верных слуг.
В итоге церковь осталась при своих гигантских владениях, опричнина была распущена. «Либералы» считают, что под влиянием клириков-охмурителей, либо сам по себе, царь тронулся умом. «Консерваторы» — что, наоборот, убоялся дел рук своих и припал, так сказать, к истинной благодати. Обе версии сильно хромают. Хотя психика первого подлинного самодержца и впрямь была определяющим фактором его политики.
Ливонская война, параллельно, подорвала Россию в военном и экономическом отношении. Война закончилась подписанием Ям-Запольского (1582 год) и Плюсского (1583 год) перемирий, согласно которым Россия лишалась всех завоеваний, сделанных в результате войны, а также земель на границе с Речью Посполитой и приморских балтийских городов (Копорья, Яма, Ивангорода). Территория бывшей Ливонской конфедерации оказалась разделена между Речью Посполитой, Швецией и Данией. Последствия войны, — которую можно было завершить гораздо ранее и с прибылью для Москвы, — были катастрофическими. На целый век выдавленная из Европы Россия оказалась на периферии огромной Польши.
При наследнике Ивана — Годунове — случилась серия неурожаев, да и его легитимность все время была под вопросом. Грянула Смута. До сих пор Смута чрезвычайно интересна. Это и фронда, и классовая война, и война за независимость, наконец избрание царя собором . Реформы в ту эпоху пытался провести Лже(дмитрий) — пишу именно так, поскольку вновь историки ломают копья: самозванец или нет? Заметьте, опять шанс для конвергенции — выросший в любомудрой атмосфере Киевской лавры, при вольнодумных дворах западнорусских аристократов московский царевич.
Провидение рассудило иначе. Опять усилилась роль Церкви. Затем — вновь расколовшая общество «никоновская» реформа. Вот как писала о ней одна небезызвестная личность: «Никон — личность возбуждающая во мне отвращение. Счастливее бы была, если бы не слыхала о его имени... Подчинить себе пытался Никон и государя: он хотел сделаться папой... Никон внёс смуту и разделения в отечественную мирную до него и целостно единую церковь. Триперстие навязано нам греками при помощи проклятий, истязаний и смертельных казней... Никон из Алексея царя-отца сделал тирана и истязателя своего народа» (Екатерина II, «О Старообрядчестве», 15.9.1763 г.).
Так что новые условия для модернизации складывались очень долго. Голицын хотел, как о том свидетельствуют его записки («тетради»), реформировать страну по польскому образцу... До сих пор две идеологические партии: либералы («западники») и консерваторы («почвенники») спорят — были ли реформы Петра грандиозным прорывом или катастрофическим поражением.
Осторожный ответ будет такой: эти реформы выковали новую европейскую силу, но общественное развитие страны стало еще более сложным и противоречивым. Причина состоит в опоре на помещиков — увы, ни один царь до Освободителя так и не покусился на эту главную черту российской государственной системы, да и Александр II провел реформу в первую очередь в интересах помещиков. «Эта свобода — не настоящая», — так, как пишут историки, говорил народ.
Петровская модель модернизации, как это ни печально, породила общество апартеида, в котором вестернизированная верхушка угнетала собственный народ как колонию, как некую «низшую расу». Отсюда и странности русского либерализма (я бы вообще его не называл либерализмом!). Здесь и формула «правительство в России — главный европеец», и какой-то противоестественный симбиоз этих либералов и госаппарата (но о «русских либералах» в другой раз)...
Противопоставлен этому расизму был мрачный, в чём-то ницшеанский нигилизм большевиков, наэлектризовавших массы. О том, в какую жуткую девиацию прогрессизма превратился характер общественного процесса, много писал мудрый Николай Бердяев — как о ересях «красной» и «черной» хлыстовщины.
Пиком красной хлыстовщины и стал сталинизм. Ведь маленькая городская партия, преимущественно состоявшая из эмигрантов, превратилась, уничтожив конкуренцию, в массовую за счет кооптации городских низов и крестьян. А там «бар» ненавидели, в том числе и внутри самой партии. А вот Сталин стал беспрекословным авторитетом для партийной массы, народа, поколениями жившего при апартеиде. Победа бюрократии (сталинистов) над политиками (троцкистами) и буржуа-нэпманами была массе понятна и близка. Вековой идеал — «справедливый, настоящий царь» — был воплощен. Вот и не говори потом, что российская история столетиями ходит по кругу...
Вот и вывели в итоге бар практически под корень — хотя, я, конечно, сильно упрощаю.
Тоталитаризм — явление сложнейшее, похожее на матрешку. Не буду давать этическую оценку: зол был Сталин, или добр. Это — не научно. Зол или добр был неудавшийся Сталин — Емельян Пугачев? Ни то, ни друое. Он был политической фигурой, порожденной историческими обстоятельствами.
Скажу лишь, что Италия, к примеру, долго вылезала из похожей девиации «масс, занимающихся политикой», из фашизма. «Коричневыми» и «красными», которые еще в 50-60-е митинговали на соседних площадях и регулярно дрались до крови, и бросали бомбы, занималось управление политической безопасности полиции. И со своей задачей справилось.
Мы, увы, только в начале этого пути в нашей Постсоветии. К сожалению, разные виды фашизма — черного ли, коричневого или красного — весьма живучи, поскольку ищут любви безликих масс.
«Гений посредственности» дон Рэба, как мы помним, не смог остановить серое детище своих рук, погубившее государство. Сталину, как и Франко, в отличие от Муссолини в какой-то степени повезло — он умер своей смертью за 38 лет до распада страны Советов. Ему, создателю массового, тоталитарного советского национализма, наследовали сначала скрытые троцкисты — ведь Хрущев явно верил в мировую революцию, а не в сталинский социализм в одной стране, то есть, собственно «национал-социализм». Хрущева сменила криптобуржуазия Брежнева — управлявшие государственной экономикой как своей неформальной собственностью партийные чиновники. В конце
Но в отличие от Испании наш «пакт Монклоа» до сих пор не подписан. Ни в России между «малым народом» и «большим народом», ни в Украине между националистами и посткоммунистами, «туземцами» и «креолами». А без этого, увы, мы продолжим топтаться на месте, уповая на внешние факторы: цены на сырье и техническую помощь. Очередные диктатуры, родившиеся из страха, и транслирующие подозрение и ненависть к соседу, распространяющие насилие, лишь усугубят постсоветский упадок.
-1.thumb.jpg)
