Когда в 2011-м году «рассерженные горожане» выходили на Болотную — они же выходили туда не свергать Путина. И не устраивать революцию. Они выходили лишь затем, чтобы напомнить режиму о том, что именно они — средний класс — являются главными сторонниками власти. И что власть должна поступать именно в их интересах.
Собственно, к этой мысли их приучила вся первая половина «нулевых». Когда налоги снижались, бизнес-климат улучшался, а курс обмена свобод на колбасу был очень уж выгодным. Главным выгодоприобретателем происходящего средний класс считал себя. И когда оказалось, что власть не считает интересы своего попутчика такими уж важными — решил выйти на улицу.
А власть этому чрезвычайно удивилась. Поначалу опешила, а затем разгневалась. И дала понять, что если «вы» много о себе возомнили, то мы можем начать дружить с коллективным «Уралвагонзаводом». И началось.
Игорь Холманских в роли полпреда президента. Публичные порки интеллигенции. Российские «титушки» в роли новых хунвейбинов. Атаки на те сферы и области, которые приучились жить, не соприкасаясь с государством. Лояльность как высшая ценность.
Тот самый «Уралвагонзавод» всему этому был несказанно рад. Потому что вот оно — публичное торжество народа-гегемона над городскими, которые и жизни-то не знают. Это ведь всегда почетно — быть фундаментом власти и опорой режима. Потому что политики, наконец, начинают опускаться до уровня разговора на лавочке, звучат понятно, классово близко и всем своим поведением приучают к мысли, что простота — залог успеха.
Те самые «рассерженные горожане» тем временем активно маргинализировались российскими госмедиа. И все эти разговоры о «пятой колонне», «иностранных агентах» и прочей интеллигентской закулисе, угрожающей прямохождению крепнущего государства, воспринимались на ура.
А потом рухнули цены на нефть. И та самая власть, фундаментом которой себя ощущал «простой люд», начала активно искать способы для компенсации убытков. И оказалось, что инструментарий режима вовсе не исчерпывается идеей прекратить кредитование идеологически нестойкого малого и среднего бизнеса. Оказалось, что «работяги» тоже вполне попадают в категорию тех, кого, с точки зрения российских элит, можно и должно доить.
И вот 15 ноября в России запускается «Платон» — система по взиманию платы за проезд грузовиков по федеральным дорогам. Дальнобойщики взбунтовались и устроили акции протеста по всей стране. В ряде областей разгонять водителей приезжал ОМОН. Лидер профсоюза дальнобойщиков Сергей Волощу заявил СМИ: «Мы не пятая колонна. Я люблю свою страну и ненавижу Америку. Многие из нас были участниками Антимайдана, но сейчас мы боремся за свои права и права всех россиян — введение платы за проезд фур ударит по всем потребителям».
Впрочем, власть молчит, и рассерженные водители уже обещают доехать до Москвы. Впрочем, не для того, чтобы кого-то там штурмовать. Они едут ровно за тем, зачем выходили рассерженные горожане на Болотную: чтобы напомнить, кто главная опора режима и в чьих интересах власть должна поступать. Потому и общая интонация всех петиций — просительная: «Мы с вами и за вас, зачем же вы так с нами?
А затем, ребята, что российская власть не с «вами» и не за «вас». И не с «ними» — которые хипстеры и хотят велодорожек. Она вообще ни с кем. Ее единственный адресат — она сама. Ее единственные бенефициары — люди, которые не заходят в продуктовые магазины. Ее единственный смысл — качать из страны ресурс. Если нефть не справляется с ролью ресурса, то этим ресурсом становится что угодно. Например, дороги и дальнобойщики.
Потому что российский режим — он же не за белых и не за красных. Он за себя. В публичной риторике он способен мимикрировать под что угодно — наполнение вообще не имеет особенного значения. Просто раньше «простые парни» думали, что проблемы возникают только у тех, кто «слишком сложный». А оказалось, что отточенная на хипстерах методология точно так же годится для борьбы с «пролетариями». Стоит ли удивляться, что апофеоз фрустрации последних — это зарегистрированная на сайте американского Белого дома петиция с просьбой отменить систему «Платон»?
Впрочем, это уже даже не смешно.
