Православный миссионер и блогер Андрей Кураев — об отношениях между УПЦ и РПЦ и сегодняшних стратегиях двух церквей, а также об «особости» молодых наций и статистике «социальной отзывчивости».
Какие можно отметить основные тренды в отношениях между УПЦ и РПЦ за последний год, в частности — после избрания Онуфрия?
Смена киевского митрополита до некоторой степени была неожиданностью. Все понимали, что митрополит Владимир ходит по границе жизни и смерти. Но и в этом состоянии он мог бы просуществовать еще пару лет — и от его имени церковью продолжала бы руководить команда священников, симпатизировавшая идеям Майдана. Но Бог судил иначе. Если бы выборы киевского митрополита пришлись на менее напряженные времена, мы бы увидели подковерную борьбу кандидатов, сравнительное взвешивание их кошельков, медийных и аппаратно-государственных связей и многое иное. Но в условиях, когда вся УПЦ вдруг стала едва терпимой в своей стране, было, очевидно, уже не до такой роскоши и вседозволенности. Поэтому победил не самый богатый и не самый медийно-узнаваемый, и не самый политически желанный, а тот, кого действительно любил церковный народ.
У митрополита Онуфрия точно нет тайного желания отделиться от Московской патриархии. Но у него нет и таких рычагов, какими он смог бы сопротивляться тренду на обособление — если он ясно проявит себя.
Все начнется через год. Тогда в украинскую церковную жизнь может активным и решающим образом (или кадилом?) вмешаться Константинопольская патриархия. Раньше она этого делать не будет — чтобы не ставить под угрозу срыва свой любимый проект псевдо-вселенского собора, который она вынашивала 50 лет и который, наконец, назначен на март 2016-го.
Кому все-таки принадлежат на сегодняшний день крымские епархии? С одной стороны, некоторые СМИ доказывают, что они перешли на баланс РПЦ; с другой — представители УПЦ настаивают на том, что их прописка не изменилась...
Для Украинской церкви это «двурушничество» характерно уж давно. И пример дала именно киевская епархия при предстоятеле Владимире, когда всякое упоминание о связи с РПЦ было убрано из ее уставных документов. Так что теперь Киев получает назад ровно те технологии, которыми он когда-то интриговал Москву...
Известно ли вам что-нибудь о перерегистрациях по российскому законодательству крымских протестантов или римо-католиков?
У меня такой информации нет. Я думаю, что, например, протестанты спокойно пройдут. Для римо-католиков это не такая большая проблема, поскольку их главная идентичность связана не с Киевом и не с Москвой, а с Ватиканом. В любом случае у Католической церкви такой огромный опыт бытования на спорных территориях — это для нее типовая проблема, — что и на этот раз она сумеет разобраться.
Многие считают, что политика нынешнего руководства УПЦ ориентирована сугубо на Московскую патриархию. Согласны ли вы с этим?
Я не вижу, какие интересы могли бы сейчас быть у патриарха в Киеве. Я не могу представить, чтобы он сейчас давал какие-то указания киевскому митрополиту. А главное — я не могу представить, как киевский митрополит, даже если он согласился бы принять указивку из Москвы, рискнул бы транслировать ее дальше. «Владыки, по указанию Патриарха Московского я говорю вам...»?
Вы неоднократно отмечали, что на данном этапе РПЦ выпало пожить в новых для нее условиях общественной обструкции и позора. Нечто подобное, судя по всему, сейчас можно отнести и к УПЦ. Если сравнивать стратегии выживания этих церквей в сегодняшних условиях, какие можно выделить главные отличия?
У нас все-таки в значительной степени информационные конфликты и скандалы аппарат патриархии пробует замять, игнорировать, используя силу админресурса.
Еще одна новая стратегия — это технология «гибридной церкви». Церковное руководство разрешает себе «священную ложь». Например, новосибирский митрополит на бланке епархии потребовал от прокуратуры разборки с местным театром. Но когда и патриархия поняла, что эффект получается не в ее пользу, то министр информации нашей церкви Легойда и новосибирский митрополит заявили, что церковь не имеет к этому никакого отношения — дескать, прокуратура сама возбудилась. То же самое мы слышали, когда был скандал с «пуськами» — что, мол, церковь никого не преследует и не судит.
И на самом высшем уровне, и на уровне глобальных обобщений мы уже от патриарха Кирилла и митрополита Илариона слышали, что никогда де православная церковь вообще никого не притесняла и не казнила... Так утешали себя некоторые совестливые инквизиторы: мы, мол, никого не сжигаем; казнят по приговору светского суда, а мы просто проводили богословскую экспертизу...
В некоторых ситуациях демонстрируется просто некий игнор реальных проблем; реакцию на них заменяют торжественным колокольным звоном на федеральных каналах.
Еще важный элемент медийной политики патриархии — выставляется напоказ дружба с элитами.
Украинской церкви многое из этого сейчас недоступно. Плюс к этому, в Русской церкви с некоторых пор считается, что церковный голос должен быть только одним единственным — это голос патриарха. И поэтому не должно быть каких-то иных позиций, даже аргументов; у священника не может быть личного мнения. В Украинской церкви ситуация сейчас, по-моему, другая. У нас информационную войну ведут маршалы, а в Украине — рядовые.
Если говорить в широком культурологическом контексте, Россия — это тоже Запад, или у нее все-таки «особенная стать»?
«Особость» — это типичнейшая риторика любой страны, начинающей свой национальный путь. И здесь, что Россия, что Украина, что Зимбабве идут совершенно одинаковым путем. Точнее, их публицисты. Ну, а в свое время это была идея немецких романтиков, которые пробовали возродить Германию в посленаполеоновские годы. Так что, здесь никаких особых отличий нет. Это стандартная реакция. То, что подросток видит в себе самом как эксклюзив, на самом деле характерно для любого подростка. Я понимаю, что житель глухой поморской деревушки где-нибудь в Архангельской области мог сохранить какие-то архетипы традиционно-общинного сознания. Но причем тут житель Челябинска? Прекрасно, что где-то когда-то дом не запирали (да в нем и воровать, собственно, нечего было), и все были готовы прийти друг другу на помощь, и чужих детей не бывало, все — как свои.... Но это черты не столько национальные, сколько общинные. А в архаике есть свои добрые и темные стороны.
А если мы берем мегаполисы и сравниваем, например, жителей Киева, Москвы, Берлина и Нью-Йорка, здесь особых отличий не будет. А если и будут, то скорее такие, которые будут свидетельствовать о том, что у нас больше равнодушия друг к другу. Были ведь эксперименты, когда человек, прилично одетый, ложился возле остановки с имитацией сердечного приступа. И камера фиксировала реакцию прохожих — сколько подходит и пробует так или иначе помочь, а сколько проходит мимо. Эта статистика «социальной отзывчивости» была не в пользу «Святой Руси».
