11 августа на украинские экраны выходит новый фильм испанского мэтра Педро Альмодовара «Джульетта» (или «Хульетта», как звучит имя главной героини на испанский манер). После шокирующего триллера («Кожа, в которой я живу») и бурлескной комедии («Я очень возбужден») мастер вновь обращается к своему излюбленному жанру — любовной и семейно-бытовой драме, преисполненной тайнами и воспоминаниями из прошлого. И хотя яркость и насыщенность цвета в фильме превозмогают яркость и насыщенность перипетий и переживаний, «Джульетта» возвращает публике прежнего, старого доброго Альмодовара, воспевающего женские красоту и стоический сильный характер.
Героини режиссера — неважно, выясняют они отношения с матерями, дочерями или мужчинами; и неважно, темпераментны они, как Раймунда в «Возвращении», или интеллигентны, как Джульетта, — всегда обладают телесностью. Они живые и чувственные, их можно и хочется трогать. Муза постановщика Пенелопа Крус на этот раз уступает место красавице Адриане Угарте, играющей Джульетту в молодости, и Эмме Суарес, играющей Джульетту в зрелости. Первая в нескольких сценах, отсылающих в 80-е с их до неприличия узкими мини-юбками, цветными колготками, крупными клипсами, ярким макияжем и выбеленными стрижками, похожа на Шэрон Стоун и буквально эмитирует секс. Вторая же создает образ некогда красивой, но измученной женщины, растерявшей былые легкость и податливость счастью.
На этот раз Альмодовар скрещивает латиноамериканскую мыльную оперу не столько с европейским артхаусом, сколько с русской классикой. «Джульетта» полна отсылок к «Анне Карениной», хотя ее героиня и не бросается под локомотив. Как и Каренина, шокированная жуткой смертью сторожа на железнодорожных путях, Джульетта не может забыть смерть случайного пассажира, который сперва безуспешно попытался с ней заговорить, а после кинулся под колеса состава. Сцена в поезде накладывает сильный отпечаток и на героиню Толстого, и на героиню Альмодовара: для обеих она становится «дурным предзнаменованием», «прекрасным ужасом метели» (за окном вагона, в котором едет Джульетта, тоже холодно и идет снег), обеих обрекает на саморазрушение и чувство вины, но в то же время обеим преподносит встречу с любовью и страстью.
И Анна, и Джульетта страдают от невозможности быть рядом с ребенком (дочь последней осознанно исключила мать из своей жизни и пропала на многие-многие годы). Одну терзают муки долга, другую — муки совести, хотя по факту ни та, ни та не совершили ничего откровенно постыдного и плохого. Вот только ищущий возлюбленную олень, преследующий поезд с Джульеттой, — наваждение приятное и обещающее нечто хорошее, в отличие от бормочущего мужичка, склонившегося и копошащегося в мешке, из кошмарного видения Анны.
В наиболее символичной сцене, вынесенной на постер фильма, Альмодовар состаривает свою героиню в мгновение ока: молодая и красивая, но уже убитая горем Джульетта снимает с головы полотенце, в которое были завернуты мокрые волосы и заплаканное лицо, и предстает уже Джульеттой зрелой, покрытой морщинами, тяготами и тавром несложившейся женской судьбы (вот ведь неискоренимая несправедливость: немолодой одинокий мужчина в большинстве случаев воспринимается обществом как счастливчик, лишенный забот и обузы, а немолодая одинокая женщина — как несчастная, никому не нужная старая дева с кошками). И если бы Каренина не решилась на суицид, ее наверняка ожидала бы та же участь: молниеносное старение и одиночество.
Впрочем, Толстой и Альмодовар уготавливают своим «подопечным» принципиально разный финал, поскольку по-разному к ним относятся и по-разному реагируют на их «проступок». «Вопиющую телесность» Толстой не принимал в женщинах. Он мог хорошо относиться к своему женскому персонажу только тогда, когда персонаж этот «поднимался на духовный уровень». Телесность, женственность Анны Толстой рисует читателю с нескрываемым раздражением", — писал Набоков о романе своего коллеги. Альмодовар же любит телесность Джульетты, как и телесность прочих своих героинь (тут он больше похож на упомянутого Набокова, обожающего Лолиту, несмотря на всю ее скверну). Посему прописывает для нее счастливую концовку, по крайней мере потенциально счастливую...
