Либеральная общественность любит смаковать небольшой рассказ Александра Солженицына 1960-х «Пасхальный крестный ход», рассуждая о «продуктах (людях) советской селекции».
«Крестный ход без молящихся! Крестный ход без крестящихся! Крестный ход в шапках, с папиросами, с транзисторами на груди», — живописно мажет советскую действительность антисоветский писатель.
Я, конечно же, продукт советской селекции. Тоже не молюсь и даже молитв не знаю. Не крещусь на людях и, наверное, совершенно неправильный православный. И вообще, на мой взгляд, верить в XXI век в Бога — это уже даже вопрос не религиозный, а нравственно-философский.
Отношения с Церковью у меня тоже свои. В последние дни Евромайдана, когда в Киеве уже убивали людей, я решил сходить в храм (МПЦ) недалеко от моего дома. Я хожу туда регулярно, с детства. Храм расположен прямо на одном из киевских холмов — летом утопает в зелени, зимой обнесён стенами снега. В его дворике хорошо гулять в тишине, подумать несколько минут о вечном. В сам храм я заходил ненадолго, буквально на несколько минут. Изредка разговаривал с батюшкой. В тот вечер, несмотря на поздний час, мне наивно показалось, что в такое время, когда льётся кровь, когда вот-вот может пасть государственность и удар грозит прийтись по самой Церкви, храм должен быть открыт и в нём должны молиться люди. Мне казалось, что так и будет, что это логично. Бог ведь не может работать по расписанию. Но храм был наглухо затворён, погружён в равнодушный мрак, только снег играл под луной на могильных камнях.
Тогда и подумалось, что Бог в этом городе умер.
Безбожен сегодня не только Киев, не только озабоченные лишь потреблением бетонные города, но и украинское село, о котором продолжают говорить с придыханием. Как о чём-то прекрасном. В основном это, конечно, восприятие горожан. Тех, для кого село — это аттракцион, эмоция, хмельной колорит.
Впрочем, прекрасного в селе всё меньше, и прекрасны явно не люди.
Последние два года, после революции, я стараюсь почаще выезжать в село, общаться с местными, пить с ними. Последнее — проблематично. Пьют много и постоянно, наплевав на Пост, размашисто крестясь и читая рваные куски всплывших в сознании молитв в голос. Тут же врут и богохульствуют.
В отличие от горожан село себя не очень любит и пытается сбежать от самого себя в город. Один двадцатитрехлетний парень (здоровый — на таком пахать и пахать!) уже год после университета в Киеве перебивается в одном из сёл под столицей на две тысячи гривен в месяц. Работает за копейки, где Бог пошлёт. На большее ни ума, ни усердия дано не было. В родном селе же, на другом конце карты Украины, у него огромный дом вместо хлипкого барака, добротное хозяйство. Родители постоянно зовут его обратно — рабочие руки нужны, деньги и сейчас хорошие идут, а можно заработать ещё больше. Но парень отказывается наотрез. Для него лучше голодать, но быть городским.
Не любит село работать. Порастает бурьяном умирающая земля.
И как бы ни втолковывала официальная пропаганда народу о его высокой духовности, нынешние люди, продукт постсоветской селекции, выращенные на гибриде напыщенной веры оторванных от мира попов и понимании, что жить в этой стране можно только по лжи, мало чем отличаются от персонажей Александра Солженицына. Они ещё хуже.
Заходишь перед Пасхой в любой магазин: народ массово запасается мясом и спиртным. Торгаши нагло подняли цены на всё. Государство в лице Антимонопольного комитета и прочих контролирующих органов помалкивает.
Праздник пьянства и наживы. В пьяном угаре забудется всё. О войне, вон, уже почти не вспоминают.
