Давным-давно, в стародавние времена была такая сказочная страна – СССР. И жили–были там люди красивые долго и счастливо, и было у них много-много прав и не было обязанностей …Ну, почти не было. Ну, была вот одна – священная и почетная – Родину защищать.
И я там жил, и обязанность ту исполнял в качестве доблестного рулевого–сигнальщика на боевом подводном крейсере славного Военно-Морского Северного Флота. А времена те тревожные были, враги окружали любимую нашу Отчизну со всех сторон и кабы не мы – богатыри, глядишь – жили б сейчас не в самостийной России, а вовсе даже в какой–нибудь прогнившей западной демократии, не к ночи будь помянута.
А впрочем, не о подвигах и боевой славе сказ поведу я. Вспомнилось мне как-то, что давно не любовался я небом ночным, облаками-трансформерами, днями теплыми, ну и вообще как-то захотелось Откровение в грозе и буре от себя составить. С течением времени детали стерлись, да и память уже песочком осыпается, однако эмоции живы еще в душе. Вот об эмоциях и будет сказочка сия.
Действие происходило в Средиземном море где-то милях в 100 от северного побережья Африки весной 1976 года, но могло быть где угодно и когда угодно, в общем, за тридевять земель, давным-давно…
Рассвет
Предрассветная вселенная, наклоняясь, подслеповато перемигиваясь звездами, нахмурив брови Млечного пути, зачарованно вглядывалась в волшебное зеркало штиля. Как и должно быть в сказках, зеркальце отзывалось, украшая отраженный образ миллиардами блесток планктона. Луна давно покинула этот мир, в котором исчез горизонт, и было совершенно непонятно, где планктон отражается в звездах, где небо окунается в море. Абсолютная тишина, тишина до боли в ушах, и где-то за этим порогом прячется тихая музыка сфер. И ничего более на свете, кроме нас, моря и неба…
Я никогда в жизни не был так близок к звездам, как в эту безмолвную ночь. Наверное, на земной орбите вселенная становится еще ближе, не знаю, не был. А по Земле побродил по горам и долинам, по рекам и озерам, по морям и подземельям. И думал, что нет красивее предзакатного озера в легком тумане, и небо опускается ближе всего к горним высям, но – все когда-то бывает впервые. А искорка жизни моей так коротка, чтобы успеть перестать удивляться …
Но вот далеко на востоке мелькнул сполох, похожий на след габаритных огней корабля, движущегося за пределами видимого горизонта. Потом показалось, что корабль не один, еще через пару секунд это был уже огромный плавучий остров, сияющий мегаваттами люстр. Очень быстро темное небо светлело, утрачивая свою загадочную глубину и придавая зеркалу моря черноту обсидиана.
Мой словарный запас не настолько велик, чтобы я мог точно передавать ощущения цвета многих вещей в природе. Говорят, во французском языке существует несколько десятков определений горчичного цвета, а у северных народов – до сотни слов, характеризующих белое. А какими оттенками переливаются звезды, каков изменчивый цвет моря ? А уж Солнце…
А, кстати, вот и оно! Торжественно-алый, величественно-багряный, рельефно-объемный огромный шар на полгоризонта быстро всплывал из пучин морских, на мгновения воспроизводя сюрреалистический пейзаж с какой-то из картин космонавта Беляева. Поднявшись почти до половины, шар вдруг размылся, поблек, проявив истинный ослепляющий глаз Бога мира нашего. Маленький, немигающе-яркий, бесстрастно-беспощадный, острым взглядом он мгновенно разбил хрупкое очарование сказки и вернул этот мир себе. И стал день…
Закат
День в солнечном свете был мягким и теплым, без тошнотворной духоты – в открытом море не бывает паляще-дурманного зноя даже в такую вселенскую тишь.
А барометр падал, призывая готовиться к чему – то, во что верить так не хотелось…
Началось ближе к вечеру. Словно больной, выходящий из комы, море вдруг стало дышать. Сначала зеркальная гладь, не дрогнув ни единой морщинкой, наклонилась, стала раскачиваться едва заметно и очень медленно. Затем стекло вод стало оплывать, растекаться, как время в образах Сальвадора Дали. Постепенно дыхание становилось быстрее, мощнее и у моря прорезался голос. Ласково шелестящий поначалу, он становился все глубже, тревожнее. А на западный горизонт наплывало огромное страшное чудище – черно, обло, стозевно…
Рагнарек был явлен гласом вселенской трубы бесконечности, приложенной к устам сердитого бога. Дикая Охота пронеслась по небу обезумевшей кошкой, таща на хвосте, как консервные банки, – хляби небесные. Ржавая цепь мироздания, оглушив Ойкумену гулом и грохотом, рассыпав по миру перуны молний, натужно перескочила с зубца на зубец бесконечной шестерни времени. Грозовое небо, скручивая пышнобрюхие темные тучи в гигантскую ленту Мебиуса, выжимало из них потоки библейские. Пьяный ветер, срывая горячечно-белую пену с растрескавшихся губ шторма, швырял ее в нас россыпью игл, растекающихся по телу струйками жгучей текилы. И пала тьма …
Океан задыхался в отчаянии, перекатывая груды мышц под бурой кожей богатырской груди, то вознося на крутые утесы, то сбрасывая в глубокие ущелья беспомощно-утлую щепку нашего корабля. Тяжелое веретено подводной лодки не успевало подниматься вровень с восходящей волной, и мы тупо уходили под воду на каждом девятом валу раз в несколько коротких минут на растянуто – бесконечные мгновения. Сколько их было, этих мгновений, - вряд ли я знаю точный им счет. Вода, в отличие от тел человеческих, практически несжимаема, поэтому об ощущениях от неведомо–глубокого погружения и тяжести многотонного пресса над головой лучше бы спросить утопленников, но они, как правило, весьма немногословны.
Эпилог
Было страшно… Первые полчаса. За это время мы, я и вахтенный офицер, как и положено людям молодым и героическим воинам, приспособились к ситуации настолько, что умудрялись курить, не давая сигаретам даже намокнуть. Одетые в костюмы химической защиты (на местном жаргоне – «гандоны»), пристегнутые к поручням мостика стальными тросами на широких поясах из водолазного снаряжения, мы только старались вовремя прятать горящие сигареты в стягивающиеся рукава гидрокостюмов и вовремя набирать полную грудь воздуха, чтобы не захлебнуться в глубинах буйных вод. Кстати, расстояние от ватерлинии до палубы мостика на нашей лодке – около десятка метров.
На вторые сутки шторма в центральном посту была поймана летучая рыбка – есть в тех краях и такие – неведомым образом протиснувшаяся в прикрытый люк, соединяющий боевую рубку с мостиком…
